Про чай. Про поэтов

Про чай.

 

Я прохожу, смотрю в окошко,
И хочется туда попасть,
Везде красивый кот в полоску,
Такой же коврик и матрац.

Всегда казалось там уютней,
Чем то, откуда я ушла,
Я прохожу, а за окошком,
Сидят и пьют хороший чай.

И свет такой от абажура,
Чуть заглушает их тона,
И я, как будто часть семейства,
Стою зимой у фонаря.

Я достаю большущий термос,
Из небольшого рюкзака,
И крышку с термоса снимая,
Я наливаю кипятка.

И также чай я пью с малиной,
Стоя одна у фонаря –
А снег под фонарем сверкает,
Мне сахар добавляет в чай.

***
Люблю я чай,
Сомнений нет,
Его я крепко уважаю,
Когда заварят мне чифирь,
Я сахар в чай не добавляю,
Я добавляю чуть вина,
И, может быть, немного горя,
Когда я чай допью до дна,
Я стану вдруг сама собою.

+++

Чай из мух.

Сегодня я пью чай из мух,
Заварка лучше, чем отвар,
А мух не видно наверху,
Лишь одна муха лапкой вверх.

Заварка эта хороша,
Когда болит твоя душа,
Не постная заварка,
А с сахарком - прекрасна.

По осени ее творят,
Чтоб меньше было мух в домах,
На белых подоконниках,
Но в чашечках фарфоровых.

Я с подоконника беру,
Один готовый экземпляр,
И через ситечко его,
Я добавляю в лучший чай.

Теперь мой чай почти готов,
Осталось только подождать,
Когда та муха, что с окна,
Взлетит со дна и скажет пить.

Теперь совсем все хорошо,
Мой чай прекрасен от начал,
Я тот философ, что из мух,
Себе придумал карнавал.

+++

Кукса.

Кукса – есть такая кружка,
Деревянная подружка,
Из Финляндии пришла,
Корни русским принесла,
Делают из капа –
Дуб, береза, ясень...

В путешествии она,
Очень даже хороша,
Ручка с двумя дырками,
На ремне подпрыгивает.

Только я скажу, друзья,
Пить вино из ней нельзя,
Сушит сильно дерево,
Когда много выпито.

У самих же, у саам,
Кружка эта есть, как дар,
Дарят на удачу,
Маленькому мальчику.

С ней идет по жизни он,
Соблюдая сей закон –
На ремне подпрыгивает,
Я шагаю весело!

 

***

Я долго привыкала к одиночеству,
Сначала я была всегда одна,
Потом ходила с кем-то, чтоб приблизиться,
Другое одиночество понять.

Когда и с тем, с кем поняла я одиночество,
Намного больше, нежели мое,
Тогда, перекрестившись, вдруг увидела,
Что путь мой к одиночеству далек.

Казалось, по-началу, что не вниду я,
Хоть я одна, но были мы вдвоем –
Как хорошо, что я была невидима,
А тот, кто был со мной, теперь с другой.

И я лобзала старые иконы,
И я хотела до конца понять,
Какие в жизни могут быть законы,
Чтоб жить всю жизнь, не зная всю печаль?

И мне открылось. Я была на даче.
Кроме дворняги, сторож был и я,
Ходили мы на лыжах за дровами,
А чай готовили, как раньше, на углях.

+++

Научись жить в мире, потом иди жить в монастырь.

+++

"Свой крест несу сам".

Сидят все вкруг. Чифирь передвигают.
Болтают не пойми о чем –
Кто у кого остался на свободе,
А кто здесь будет до конца времен.

Один другому кличку обновляет,
Другой за пазухой нашел как будто вошь,
Здесь время не идет – бежит, сгорает,
Как от чифиря до чифиря мучит дрожь.

Безрадостно, и тихо, и уныло,
В тюрьму зайдешь – и хочется молчать,
Здесь, как в тайге, людей совсем не видно,
А только – беспредельщики торчат.

Так только видит человек входящий,
Как будто на экскурсию пришел…
Он смотрит – все худые, с куполами,
Но зэк – другой, когда другой придет.

Заходит батюшка. Он строго всех осмотрит,
Как будто знает всех их наперед:
Если убийца – взгляд он не отводит,
А первого на исповедь зовет.

С другими также – говорить умеет,
И если скажет что-то поперек,
Зэк не осудит,
а нальет чифиря,
И жизнь покажется здесь раем для него.

Сидят все вкруг и пьют чифирь с охоткой,
И каждый стал, таким, какой он есть –
Любимым, любящим, каким он был до сюда,
Каким он будет, когда вступит в жизнь.

Кручу велосипед. Я с детства научилась,
Стрелять из лука, как пацан играть,
Когда же я немного повзрослела –
Ушла из дома – стала воровать.

Вор из меня, как птица на свободе,
Хочу ворую, а хочу – живу,
И вот что интересно – как сворую,
Так сразу я на исповедь иду.

В том храме, где сейчас, народу много,
А исповедаться никто и не идет,
Как будто все желают причаститься,
А все грехи оставить на потом.

Иду одна. Стою, как перед Богом –
Не буду воровать я никогда!
А батюшка – лишь только подытожит,
Епитрахиль наложит, и – айда!

 

И вот опять в душе моей тревога,
И я опять на исповедь иду,
Я, как сворую, все прошу у Бога –
Дай, Господи, служить тебе в аду!

 

 

***

"На зоне" личности, а в городе – народ,
Не разберёшь, на сколько, кто есть личность,
И грустный ходишь, ты здесь одинок,
И нет тебя, и нет других таких же…

***

Ты не один, кто-то орет за окном,
Надо быть проще и думать, что ты ничто,
Завтра опять один из таких дней –
Когда умирать не хочется, а жить лень

 

+++

Про поэтов.

 

В биографиях все умирали,
Никого не осталось в живых,
Только если по жизни пытались,
Обессмертить себя на земле.

Что хорошего в этом поступке,
Когда многие умерли так,
Что все заповеди понарушили,
А особенно – в смерти себя.

Нет уж, нет, дорогие поэты,
Пусть я лучше буду простым,
Ведь зачем на земле мне памятник,
А на небе вечная смерть?

+++

 

Я боюсь назвать себя поэтом,
Вдруг поэт он вовсе не поэт?
Может быть, он просто в мире слесарь,
Или просто он хороший человек.

Нет, назвать себя поэтом я не смею,
Должность эта не дается так,
Даже если состоять из песен,
Даже если рифмовать слова…

Может, это просто любованье,
Или что-то выше высоты?
Но, навряд ли, это уж навряд ли,
Если ты поэт – живи, как все!

Я пойду сегодня одиноко,
Я скучаю по тебе, люблю…
Только вот что – если позову я,
То поэтом стать я не смогу.

+++

Мы самые лучшие стихи напишем в старости,
Поэты, не умирайте так рано!
Поэт Башлачёв просто сдался,
А так бы все было прекрасно!

Мы самые лучшие стихи напишем в юности,
Но только чтобы дожить до старости,
Юность никогда не закончится,
Особенно когда станем старыми.

Поэты, если настоящие поэты,
Надо хоть немного пожить для Бога,
Потерпеть эту жизнь, потерпеть эту боль,
Даже если не терпится, если совсем уже!

Ну и пусть! Ладно! Прощайте!
Никогда не прощайте мне!
Если уйду не в старости,
А в юности в седине.

+++

Стих странным людям .

Я вас люблю странные люди!
Вы мне попадались, когда было нужно,
Тогда я сама в этом нуждалась,
Тогда я сама была очень странной.

Теперь все иначе –
Странные люди,
Теперь попадаются мне все реже,
Стала я странной теперь не очень,
Стала я просто, как все, интересной.

Я вас люблю странные люди,
Но вы мне, пожалуйста, не пишите,
Ни с кем я из вас сейчас не знакомлюсь,
И в принципе – я одна (на свете).

Я вас люблю странные люди…

 

 

+++

 

Взгляд из монастыря.

На лицах нет душевных качеств,
И светлости, как у святых,
Я вижу только гору мышцев,
И взгляд, не помнящий других.

Я вижу все, и замечаю,
Поэтому всегда мне жаль,
Тот, кто действительно страдает,
Не будет бицепсом сверкать!

 

А тот, кто не похож на вечность,
И не исполнен сам тепла,
Тому, что вера, что безверье,
Что боль, что радость бытия!

 

+++

 

Я не хочу ничьих коснуться губ,
А только ко иконе приложиться,
И попросить, что просят все вокруг,
Но больше сих – о чем молчат их лица

 

+++

Между Богом и дьяволом – я,
Так сказать – ни туда, ни сюда,
Все хочу я придти к одному,
А иду я, куда я иду…
Я по жизни своей хулиган,
А общаюсь я с теми, кто свят,
Чтобы мне походить на таких,
А потом умереть – таким.

 

+++

Наверное, если в человеке нету Бога, он никогда не напишет хорошие стихи. Это я сейчас поняла, когда проснулась. Вряд ли здесь имеет место талант, скорее наоборот, какой человек, такие и стихи (а здесь и талант). Если в стихах есть Бог, то чувствуется, что стихи дышат, а если нет Бога, то они такие же, как у большинства. Короче, тут дело такое, что если в детстве записал и душа болит, то, наверное, есть талант; а если записал что-то такое, что и не знал, то, наверное, ты вообще не от мира сего. Стихи дышат – это значит, что Бог между строчек, там как раз пробел, который другими поэтами упускается из виду. Бог, конечно, может исчезать и надо Его накапливать.

+++