В психушке

 

Я хожу по коридору,
И молюсь, стихи шепча,
Я боюсь, как все, в психушке,
Невзначай сойти с ума.

Что же всех здесь подтолкнуло,
Так ходить туда-сюда?
Разноцветные халаты,
Вхожи в голые тела.

Я смотрю в одну лишь точку,
Та, которая в стене,
Будто кто-то за стеною,
Также грезит обо мне.

Мысль сбежать отсюда – вредна,
Каждый псих – в одном окне,
Все нормальные – здесь психи,
Я – нормальнее других.

Вечереет. Смутно помню,
Все, что было в этот день,
Я в палате снова буйной,
И одна ору за всех.

+++

Нейролептикам, антидепрессантам,
кто их когда-либо пил.

Таблетки закрывают Бога,
Врачи, сбавьте таблетки!
Иначе я пить не буду,
И укачу на край света.

Врачи меня не догонят,
Ведь с крыльями я буду,
Молитва поможет в корень -
Что пьешь, что не пьешь таблетки.

А так я дурак дурнем,
Вообще ни на что не способный,
И даже стихи воняют,
Видно, что не от Бога.

 

***

Если вены перерезаны вчера,
А с психикой опять проблемы,
Не лучше ли погреться у костра,
И медленно разжевывать конфеты?

Зачем кому-то что-то разъяснять,
И думать с бесконечностью о вечном,
Когда можно просто – купить рюкзак,
И увидеть другого себя во встречном?

***

Пусть потолок в метро смешают с небом,
Пусть вместо пива подадут нам ром,
Пускай мы щи вприхлебку с черствым хлебом,
Своей отчизной никогда не назовем!

Как часто умирают под прицелами,
Как редко удается от любви!
В психушке хвастаясь заштопанными венами,
Друг другу в вечном клялись на крови.

Мы в молодости самые красивые,
Уехать всё хотим в далекий край,
Там люди нам, казалось, человечнее,
И что война – дворняги сиплый лай.

***

Кислый чай,
Занавеска прикрыта,
Мелкий почерк сквозит по листкам,
Полка шкафа до верха забита,
Но нет места в ней больше стихам.

Что мне скажет теперь моросящий,
Всеми дома забытый дождь,
Он один, стало быть, настоящий,
Да с рябины опавшей гроздь.

Будут утром на мне калошки,
И в плетеной корзинке нож,
От опят на пеньках – только ножки,
От любви – только в воздухе дрожь.

+++

Почему мне попадаются по жизни необыкновенные люди? Я спешу за ними, но у меня ничего не получается, пока я не встречаю следующего, ещё более необыкновенного, уже спотыкаясь тогда на полном ходу?

Надо учиться писать, как говорить, и говорить, как писать – кратко, ясно, лаконично. Не иначе, как человек должен всю жизнь совершенствоваться, главная цель которого – стать нормальным. Не поймите меня превратно, но я в этой жизни почти не встречала «нормальных». Кто был нормальный? Пушкин, Лермонтов, Макарий Великий, Мария Египетская. Ведь они были нормальными? Безусловно. А почему? Потому что их творения были подлинны, их жизнь, хоть и проходившая, как у нас, в страстях и немощах, вызывает восхищение. Какая здесь норма, когда Мария Египетская всю жизнь блудила, а потом ушла в пустыню и провела там в посте и молитве полстолетия? Когда Лермонтов был задирой и потому убит на дуэли, как Пушкин? Когда Макарий Великий жил совершенно один, как отшельник и говорил, что он постоянно грешит? А, такая, что большинство из нас мыслит, как человек. И, если гений – это норма, святость – это норма. То, что тогда мы, которые никогда не думали, и не знаем настоящей жизни?

+++

Сегодня я весь день в работе,
Мне было хорошо одной,
Всегда одна и нет заботы,
Что нужно мне готовить борщ.

Одна забота только в жизни,
И, слава Богу, не моя,
Ведь разве жизнь зовется жизнью,
Когда ты в жизни без Христа?

+++

Не выходи из келии – не надо,
И в келии ты можешь согрешить,
Когда один ты в келии лохматый,
Ты должен быть по истине один.

Вокруг стоят помятые иконы,
Вокруг тебя весь мир, и Бог с тобой,
Как хорошо – вокруг святые люди,
А там, вне келии – как будто ничего.

И только свечи. Тьма объяла утро,
И день и ночь – не думать о земном,
Как хорошо, что есть на свете люди,
Которых нет в сознании твоем.

***

Мне все – близки, и все – далеки,
Я – ухожу, они – кто как:
Все, кто со мной – все одиночки,
Все, кто одни – со мной никак.

И, уходя, я плачу с горя,
И, уходя, я не молчу  –
Смешно! Живот болит до колик,
Смешно, как я заразно вру!

 

Бывать – рукав слегка помятый,
Бывать – расстегнут воротник,
На одного – рюкзак с заплаткой,
На одного – он чуть грубей.

А что любовь? Одна лишь просьба,
А что тоска? Какой-то бред,
Я знаю, что любовь – искусство,
Когда любви нормальной нет.

 

+++

Чиркнешь – гаснет зажигалка,
Так и я в расцвете лет –
Ничего не понимая,
Говорила – Бога нет.

+++

Принять себя – самое сложное.

+++

Нигде не скрыться от людей,
В лесу сейчас отыщут,
Гораздо проще жить в Москве,
Чтоб потеряться в центре.

Не уходи, живя в Москве,
И выехать – проблема…
А будь, как пробки на шоссе,
Не зная смысла жизни.

Москва стала нормальной. Я просто прошлась по ней. А до этого Москва была совсем другой. Ведь как бывает - случиться что-то с человеком необычное, и он идёт и понимает, что все живут, как жили, никто особо не изменился, и не знаешь, хорошо ли это для тебя; потому что ты все узнал, хоть и не все, но основное знаешь, а те люди, которых ты оставил, да и вообще, так и ничего не поняли. Понимают – только очень долго. Я не хочу делать противопоставлений. Но то, что произошло со мной за столь короткий и за столь длинный срок, у других может растянуться на жизнь. Мне повезло, что со мной все это произошло, потому что это вывело меня на свет, а если бы не произошло, то не вывело никогда, и я бы так и крутилась в этой шизарне.

+++

Спустилась я в метро,
И стало мне ужасно,
Ведь неужели Бога,
Прихлопнули дверями?
Я еду, еду, еду,
Никак я не доеду,
Одно кольцо, второе,
У Данте было девять,
А, значит, не Содом,
А, значит, не Гоморра,
Веселая Москва,
И чуть грустнее – Питер.

***

Читатель-попутчик! Наконец-то я отправляюсь в путешествие нормально! Восемь лет, выпавшие из моей жизни, я решаюсь восстановить, чтобы те события, которые произошли в этот период, стоили той единственной фразы, ради которой и стоит жить – ради идеи жить дальше.
В самом деле, зачем писать? Неужели, потому что я написала слишком много и теперь не могу бросить? Ведь в дороге все пишут книги…
Несколько лет назад я поехала с человеком, который восемь лет живет в дороге, чтобы посмотреть, куда это приведет, стану ли я сама Странником. Но только сейчас я поняла, ведь это я видела все со стороны – таких же, как он, уставших от жизни, от самих себя, – без цели они идут, куда понесут ноги. Неужели они искали истину, а не то, где переночевать, бесплатно попитаться? А когда собирались такие вместе, упаси Господи, назвать их путешественниками – все искали работу, чтобы не работать, жить, чтобы не жить. Настоящий путешественник между путешествиями путешествует, а куда двигались они? Когда они собирались вместе, каждый раскрывал карту и говорил «куда бы еще поехать», а на их лицах выражалась скука, которую, я, как человек, дошедший до Края, сумел разглядеть – идя не своим путем, я, наконец, оказалась на месте.
Куда он катится? К чему это приведет? Мне стало интересно – от первого и до последнего попутчика длился мой путь. Человек, живущий в дороге – это не путешественник, а бомж, проститутка – все те, кто не забывал ничего, но надеялся на многое. Ведь, как-то, я сама, долго думая, как жить дальше, ничего больше не придумала, кроме того, чтобы уехать. И потом, мне кажется, если я не допишу, то что-то произойдет.

***

Я встретила многих на своем пути – Серегу, который прошел пешком от Питера до Владика, а потом на пенопласте поплыл на Сахалин; Максима, который ходил босиком и ел руками, потому что так приятно; попрошайку, который говорит, что зарабатывает так больше, чем заработал у себя дома; человека, который устроил революцию и разорвал паспорт (половина из них без паспорта), православного буддиста, который принимает на себя все обряды всех религий; в общем-то – краснобай, тех, кто путешествует с деньгами, но больше нищеброд, чем те, кто путешествует без них – бродяг и менестрелий - да мало ли и!. Я не была готова к таким подвигам – я хотела жить обычной размеренной жизнью, ничего не улучшая и не добавляя к ней(я ведь знала – я домашняя), но какой-то внутренний пошаговый инстинкт не давал мне покоя.
Меня бесили эти люди, которые могут ходить спокойно, сытые и довольные – поэтому я стала общаться с зэками – со всем этим сучьим отродьем – потому что я была такой же – как по этапам я ходила из одного федерального округа в другой, из одной республики в другую, с одного острова на другой. Я не знала, что мне делать, когда оказалась на самом краю – на острове Шикотан.
Когда я была маленькая и мы ехали на дачу – при остановке – в пробке или на светофоре, я начинала плакать. И тогда я выбрала для себя – не останавливаться.

***

Первое, когда я выехала, это было одиночество, дикое, печальное. В том-то и прикол – меня все понимали, но стоило только мне остаться одной, надо мной все начинали смеяться. Я даже вспомнила диссертацию – одиночество, это всего лишь одиночество, и нет в нем ничего такого. Но я так не хотела, не могла. Для меня одиночество было все, оно было смыслом моей жизни, я не представляла себя без него, это – основа основ.
И, если я на какой-то момент вдруг переставала его ощущать, с кем-то пересекаясь подольше, я начинала чувствовать, что умираю. И тогда вот накатывало оно, это грубое, бесперсональное чувство, которое я любила, которое скрывала, и которым вожделела изо дня в день; ведь когда у тебя никого нет, ты-то из себя ничего не представляешь.

***

Менять попутчиков мне было легко. У меня к этому были особые способности, а может даже, страсть. Когда я уходила от одного и находила другого, я вкладывалась в этого попутчика вся.
Таких, как они, – миллионы, – селфи, инстаграмм.
Я же – оставалась в стороне, сглатывая их индивидуальность, как удав.
А когда они уходили, я устраивала праздник, – залезала в палатку, застегивала москитку, и наблюдала, пока не будет звезд.
Звезды – решила я, – это мои попутчики, звезды – это бродяги Дхармы.
Без моих попутчиков я была никто.
Я их боялась и застегивала палатку совсем.

***

Когда я путешествовала с Федей, я была бродягой, когда с Андреем – путешественником, когда одна, меняя попутчиков, я стала странником, ведь теперь, когда я ехала с кем-то, я все равно была одна.

***

Меня всегда беспокоил вопрос Почему мы здесь? Просто, чтобы потусить? Вряд ли.
А может быть жизнь дана нам для того, чтобы мы забыли о смерти? Совсем забыли, и о старости тоже. Жить всю жизнь – не проще было бы умереть, чем взять на себя такую ответственность?

+++

Не люблю я мягкие диваны,
Не по сердцу мне мирской уют,
Дом не нужен, чтобы жить в сарае,
А в сарае хорошо живут.

Твердая постель и без подушки,
Для начала превозмочь бы так,
Тело расслаблять не нужно,
Ведь потом расслабится душа.

А затем – немного убираем,
Сразу все – не для обычных нас,
Хорошо, что мы слова слагаем,
И совет даём себе понять.

А когда убрали все, что нужно,
Из души, из сердца, и вообще,
То камин, оставленный, потухший,
Разгорится вскоре в нас самих.

+++

Тихо идет служба,
Тихо горят свечи,
Я по благодати,
Человек обычный.

Слезно на коленях,
Я прошу у Бога,
Человек обычный,
Но с душой глубокой.

+++

Вот едет человек простой,
Хочу я быть похожей,
Но не могу я быть такой,
Ведь все на свете сложно.

 

Я прихожу сама к себе,
А он – к жене и сыну,
И грех не ляжет на него,
Если в пути изменит.

А я вдруг сделаю грешок,
И тяжесть всей могилы,
Вдруг свалиться большой плитой,
И силы враз отнимет.

Всю жизнь хочу я стать, как все,
На деле – ничесоже,
Я не могу забыть во сне,
Что истина – дороже.

Если не смотря на искушения, ты решился на борьбу, то враг отступает.

+++

Под березой я сижу,
И любуюсь на нее –
Веточка к веточке,
Листочки на веревочке,
А на деле думаю –
Когда дождик кончится?

+++

Чтобы написать что-то хорошее, надо или хорошо помолиться или напиться.
(Шутка, конечно)

***