Та онтологическая проблематика, которой мы занимались на протяжении последних страниц, относится прежде всего к “философии природы” (или общей космологии). Фактически мы обсуждаем здесь общефилософскую картину миру, неразрывно связанную с общенаучной и явно (или неявно) фундирующую последнюю.
Наиболее детально именно данная проблематика была проработана в философии диалектического материализма. Западным философским школам, будь то феноменология, экзистенциализм и даже неопозитивизм, сознательном ограничивший себя преимущественно методологическими вопросами, не удалось добиться такого результата в построении философии природы. Именно то самое историческое объединение материализма и систематического гегелевского идеализма позволило, как выражение синтетической сущности философии, дать наиболее адекватную философию природы, успешно сопрягающуюся с современной наукой[308]. Неожиданно для многих оппонентов выяснилось, что вызовы, которые все жестче бросает философии - и в первую очередь онтологии - современная научная мысль, может достойно принять именно эта философская традиция. Она заготавливала свои схемы и логические ходы мысли как бы впрок, которые сегодня, к примеру, буквально вынуждена повторять (часто воспроизводя элементарные ошибки типа последовательного редукционизма!) современная англо-американская аналитическая традиция.
|
|
Одна из центральных проблем «философии природы», и сегодня отнюдь не утратившей своей актуальности – выступает проблема единства мира. Более того, в свете “гипертрофированной плюрализации философского дискурса”, свойственной постмодернистским философским игрищам, она более чем современна.
Начнем с небольшого исторического экскурса. Размышления человека над сущностью мира и принципами его устройства были характерны не только для развитой философии и науки, но ставились гораздо раньше внутри архаичного сознания. Это позволяет реконструировать особую модель мира, которую, вслед за В.Н. Топоровым можно обозначить как “ мифопоэтической модель ”, то есть совокупность представлений человека о мире характерная для эпохи, которая предшествовала «возникновению цивилизаций Ближнего Востока, Средиземноморья, Индии и Китая. Основным способом осмысления мира и разрешения противоречий в этот период является миф, мифология, понимаемая не только как система мифов…, но, и, главное, – как особый тип мышления, хронологически и по существу противостоящий историческому и естественнонаучному типам мышления»[309].
Эта модель связана с интуитивным пониманием человеком единства мира, Космоса и поисками первичных основ этого мира, которые (при отсутствии научного познания) формулируются в неявном и метафорическом виде, закрепляясь в мифологических системах. Такое понимание нельзя игнорировать, ибо оно лежит в основе человеческого восприятия бытия, которое позже реализуется в том числе и вариантах научных моделей мира, в вариантах дальнейших философских размышлений над тайнами мироздания. В условиях отсутствия возможности конкретного познания, именно целостность восприятия позволяла выдвигать догадки и объяснения, которые позже неожиданно становились научно обоснованными.
|
|
Для нас модель такого понимания представляет собой вторичный, удаленный от реальности уровень. Мы можем лишь реконструировать, то есть системно воспроизвести на сегодняшнем уровне человеческого сознания, те представления о мире, которые были характерны для архаичного сознания, достигая этого путем его обратной перекодировки, через анализ мифологических текстов, совмещенных с современными данными науки.
В результате перед нами предстает универсальная картина мира, построенная совершенно на иных основаниях, чем это осуществляется в абстрактно-понятийном восприятии, характерным для современного мышления. В центре ее лежит целостное понятие мира как единства человека и среды его обитания. “В этом смысле мир есть результат переработки информации о среде и самом человеке, причем “человеческие” структуры и схемы часто экстраполируют на среду, которая описывается на языке антропоцентрических понятий”[310].
Объективности в современном смысле, здесь не могло быть, и реальность носила субъективированный, вторичный характер. Это была фактически сконструированная реальность. Миф, как оформление указанного подхода к миру, представлял собой не просто некий рассказ о нем (о реальных событиях), а некую идеальную модель, интерпретирующую эти события, через систему героев и персонажей. Поэтому реальным становились именно последние, а не мир как таковой. “Рядом с мифом не могло быть в сознании не-мифа, какой-то непосредственно данной реальности… Миф есть познавательное обозначение”[311]. Не имея возможности подробно касаться этой проблемы, отметим лишь основные черты данной мифопоэтической модели мира, которые, естественно, представляют собой лишь особого рода реконструкцию.
Указанная универсальность и целостность представлений о мире в мифологическом сознании была обусловлена слабой разделенностью субъектно-объектных отношений. В результате мир представлялся абсолютно единым, в котором человек и природа неотделимы друг от друга. Это порождало тотальное представление о мире как о живом организме (органицизм), «как о насквозь живой, исключающей умерщвленность любой его части, вещи, утверждающих в силу этого непрерывность движения, изменения в окружающем мире"[312].
В сознании архаичного человека господствует принцип отождествления всего со всем и прежде всего полная тождественность природы и человека, что позволяет связать воедино, внешне далеко отстоящие друг от друга вещи, явления и предметы, части человеческого тела и т.п.
Для данной модели характерно понимание единства пространственно-временных отношений, которые выступают в качестве особого упорядочивающего начала космоса. Мир упорядочивается пространственно, через сакральные, узловые точки пространства (священные места) и во временном отношении, путем выделения сакральных точек времени (священные дни и праздники). Узловые точки пространства и времени (святые места и святые дни) задают особую причинную детерминацию всех событий, опять же связывая воедино системы природных и, например, этических норм, вырабатывая в каждой из них особую космическую меру, которой должен следовать человек.
|
|
Космос понимается, одновременно, как качественная и количественная определенность. Количественная определенность описывается посредством особых числовых характеристик, через систему сакральных чисел, “космологизирующих наиболее важные части вселенной и наиболее ответственные (ключевые) моменты жизни (три, семь, десять, двенадцать, тридцать три и т.п.), и неблагоприятных чисел как образов хаоса, безблагодатности, зла (напр., тринадцать)”[313]. Качественная определенность, проявляется в виде системы персонажей мифической картины мира, которые противопоставляются друг другу.
Данная модель мира основана на собственной логике бриколажа[314], то есть достижения поставленной цели окольными путями, через преодоление некоторых особых жизненно важных противоположностей, “имеющих соответственно положительное и отрицательное значение” (небо-земля, день-ночь, белый-черный, предки-потомки, чет-нечет, старший-младший, жизнь-смерть и т.п.)[315]. Таким образом, мир изначально трактуется диалектично и достичь какой-либо цели напрямую (напролом) нельзя (что бы войти в избушку бабы-яги, мы не обходим дом, что логично было в нашей реальности, а просим сам дом развернуться “к нам передом, к лесу задом”). Диалектика противоположных начал, противостоящих действий и явлений позволяет создать целую систему классификации мира (некий аналог философской системе категорий), которая в миофопоэтической модели и выступает средством упорядочивания бытия, “отвоевывая новые части хаоса и космологизируя его. Внутри же космически организованного пространства все связано друг с другом (сам акт мысли о такой связи есть для первобытного сознания уже объективация этой связи: мысльèвещь); здесь господствует глобальный и интегральный детерминизм”[316].
Все эти представления при определенной интерпретации, как мы увидим ниже, переходят позже и в зарождающуюся философию, что особенно заметно при создании различного рода классификационных рядов мира и систем противостоящих начал (ряд элементов лежащих в основе мира, борьба противоположностей как движущая сила развития и т.д.).
|
|
Можно указать и на возникшие впоследствии “модели единства мира”, которые имели место в философии и науке[317]. Термин, используемый, например С.Т. Мелюхиным, представляется нам достаточно эффективным, так как указывает на определенную “равноправность” вариантов различных картин мира. Даже, если этих моделей не было бы в истории философии, мы вполне могли бы их логически сконструировать. Остановимся на некоторых, наиболее важных, из этих моделей.
Вещественно-субстратная модель усматривает единство мира в единстве физико-химического субстрата и свойств. Данные современной науки показывают, что объекты неживой природы во всей Вселенной состоят из одинаковых химических элементов. Раскрытие внутренней структуры атома и открытие все новых элементарных частиц позволяют ставить вопрос о создании единой теории элементарных частиц, описывающей субстратное единство элементов. В биологии генетические исследования показывают, что в основе всех живых организмов лежит генетический код, состоящий из четырех аминокислот. Устанавливается тождественность физико-химического состава живой и неживой материи и т. д.[318]. Наконец, установлено, что все вещества и элементы мира взаимосвязаны между собой посредством электромагнитных, гравитационных и иных полей.
В функциональной (или номологической) модели единство мира объясняется наличием и функционированием единых законов. Говорится о том, что в мире реализуется некая универсальная связь. Так, Пифагор говорил о божественных математических законах гармонии и мирового порядка. Лейбниц, исходя из идеи единых божественных математических законов, считал, что можно их свести в систему уравнений и на основе этого объяснять любые явления. Лаплас, исходя из признания универсальных законов, говорил об интеграции знания и возможности абсолютного познания мира. Эта концепция получила впоследствии название “лапласовский детерминизм”, означающий, что если бы удалось связать в единое целое все знания о мире, все параметры тел и зафиксировать их в единых уравнениях, то можно было бы создать единую формулу, которая охватила бы все проявления и все разнообразие мира. В рамках изложенных выше моделей частные законы отдельных сфер бытия механически распространяются на понимание мира в целом. В результате Вселенная представляется абсолютно однородным образованием, что приводит к выводам о возможности полного и окончательного ее познания. Однако, это противоречит и духу философии, как вечному стремлению к мудрости, и имеющимся на сегодняшний день научным фактам. В частности, оказывается, что универсальная связь реально ограничена скоростью распространения взаимодействий (принцип близкодействия), конечностью времени существования объектов и конечностью энергии объекта.
В принципе же поиск единых и всеобщих законов мироздания - своеобразных Единых Вселенских Правил Игры - совершенно естественен, и в этом направлении всегда будет работать мысль человека. В каком-то смысле именно на это претендует сегодня и системный подход, и синергетическаяпарадигма[319], и современные астрофизические и космологические искания, да и собственно онтологические искания в области философии природы. Другое дело, что здесь нужно, во-первых, ясно понимать принципиальную историческую неполноту и ограниченность всех подобных попыток; во-вторых, учитывать неисчерпаемое многообразие проявлений этих всеобщих законов, которое никогда и никому полностью не удатся обозрить, разве что Господу Богу, если он только он существует. В-третьих, ориентироваться на диалогические отношения между наукой и философией, когда “натурфилософские” научные построения опираются на хотя бы минимальное знание философской традиции; а профессиональная “философия природы” основана на знании современных научных фактов и теоретических моделей. Вполне возможно, что мы вступили в эпоху построения синтетической научно-философской картины миры, где жесткие грани между наукой и философией будут все более утрачивать смысл.
Другая модель единства мира, становящаяся ныне весьма популярной и получающая сильное научное подтверждение - носит название генетической. Здесь утверждается, что мир есть целостность, эволюционирующая по единым законам на основе общего исходного субстрата и во вполне определенном едином направлении. В каком-то смысле здесь происходит диалектическое снятие и субстратной, и номологической моделей единства мира. Мощный импульс этот подход получает со стороны синергетики, вскрывающей универсальные закономерности самоорганизации систем во Вселенной. Еще более серьезным подтверждением этой модели является антропный космологический принцип. В настоящее время в различных формулировках его принимает подавляющее большинство космологов и астрофизиков. В своей сильной версии антропный принцип гласит, что Вселенная устроена таким образом, чтобы на определенном этапе ее эволюции появился наблюдатель. Иными словами, базовые структуры и константы мегамира таковы, что с необходимостью приводят к появлению мыслящего существа, способного осуществлять рациональную реконструкцию ее истории и выступать в роли ее фундаментального сознательного эволюционного фактора. Отсюда вытекает и вся современная доктрина так называемого «глобального эволюционизма», где наличие братьев по разуму, намного превосходящих современного человека по своему интеллектуальному и духовному уровню, уже не кажется бреднями фантастов и религиозной утопией.
И, наконец, помимо вышеперечисленных, остаются многочисленные классические субстанциальные модели единства мира, о которых мы много говорили выше. Учитывая систематический и шлифовавшийся в течение многих столетий характер ключевых ходов онтологической мысли, думается, что их рано списывать со счетов, учитывая и несомненный ренессанс интереса к вопросам философии природы, и определенную ограниченность неклассических онтологий, о чем мы поговорим в следующей лекции.