Одиночество

VI

Из Второй книги сонетов

К миру

XLIX

К самому себе

XLVIII

К друзьям, обступившим мою постель

XLVII

Плачу во время тяжелой болезни. 1640

XLV

МНе, даже не скажу, как тяжко, нету сил,

Стенаю, плачу я, боль, снова боль: их боле,

Чем тысячи, я жду и новых тысяч, воля

Слабеет, гаснет дух, я руки опустил,

Заходит сердце, глаз блистание (светил

Краса) преходит в мрак, так гаснут свечи в поле,

В душе штормит, как в март, как в море брызги соли.

Что эта жизнь! Кто я, кто вы, я бы спросил!

Что мним мы о себе? Что б мы иметь хотели?

Сегодня важны мы, назавтра в гроб поспели:

Цветы — теперь мы кал, мы ветер, пена, стон,

Туман, ручей, роса, снег, иней, тени бледны,

А как тогда назвать деяния победны?

Они — один лишь страх, наполнивший наш сон.

ЛЮбимые мои, отводите вы взгляд

В слезах от тех палат, что раньше были телом,

Теперь же стали мне рассохшимся пределом,

Но не скорбите так, я смерти даже рад.

Теперь, когда "прощай" сказал любимый брат,

Сто тысяч раз вздохнув, при расставаньи в целом

С землей — своей сестрой, когда пожаром белым

Окутан дом души и стены в нем горят,

Жизнь кончена во мне. Плоть, дар моих чудесных

Родителей, гниет, но не в могилах тесных

Каких-нибудь — туман вы видите, и хлам,

И призрак пред собой. Горячка запоздала.

Смерть не найдет меня, ее бессильно жало.

Встает мой новый день. Друзья, спасибо вам.

МНе вид ужасен мой, меня трясет, мне тошно,

Как только вижу нос, провалы глаз, темно

В глазах, хотя не сплю, тяжел мой дух, равно

Как веки тяжелы, недвижны как нарочно.

Жжет черный мой язык, лепечет он оплошно,

Все путая слова; душа зовет давно:

Утешитель, приди! Кал — моя плоть, говно.

Ушли врачи, меня исследовав дотошно,

И снова больно мне. Я — жилы, кожа, кость.

Сидеть мне — смерть, лежать — мучение и злость.

Ногам самим нужны носильщики не хуже.

Что слава, юность, честь, искусства и краса?

Когда твой час пробьет, все только дым, роса.

Все замыслы твои он умертвит к тому же.

ПОтрепанный корабль, игрушка злых штормов,

Мяч, скачущий в волнах, мой парусник усталый,

Что знал песок, и мель, и пену волн, и скалы,

До срока в порт, куда велит душа, готов.

Как часто в клочья ночь рвала мощь парусов!

И молния их жгла! Как часто мыслью шалой

Я путал норд и зюйд и думал: все пропало!

Все в щепки: мачта, шприт, шверт, киль — уж нету слов!

Сойди, усталый дух, сойди скорей на сушу!

Земли сей не страшись, она отпустит душу

Без страха, жутких мук в чудесный мир иной.

Прощай, проклятый мир: ты — море штормовое!

И здравствуй, отчий край, пристанище покоя,

Свет-замок, луч-дворец, о здравствуй, вечный мой!

В Дни одиночеств сих, что много одиноче

Замшелых уголков, болот, покрытых мхом,

Я вижу ту скалу, где никого кругом,

Лишь совы да иных молчащих тварей очи.

Вдали от всех дворцов, от публики, охочей

До радостей, гляжу, как, суетой влеком,

Вдруг человек погиб! Так: на песке наш дом,

Кто утром был нам друг, хулит нас ближе к ночи.

Грот, мрачный лес, стена, мрак, череп, камень, кость

Обглоданная — кем? не временем ли в злость?

В душе моей кипит мысль без числа и счета.

Люблю руины я, пусть невозделан клок

Земли, он мне родит, когда со мной мой БОГ,

А там, где Духа нет, все топи да болота.