2014-02-17
265
— О нет,— почти хором простонали Айзек и Эйидль, завидев фей, что неслись к студентам с широкими улыбками на крошечных лицах.
— Мяса побольше?
Эйидль повернулась и посмотрела на угрюмое создание, что зависло перед не менее угрюмым Айзеком.
— Эй, я тут что, для декораций?— Кляйн, потребовавшая свою долю внимания, почти вырвала у девочки прядь волос.— Где «здравствуй, как твои дела»? Что за бардак в твоей комнате?
— Ты прилетела, чтобы меня кормить? Вот и корми,— огрызнулась Эйидль, вздыхая.
— Невоспитанная! Пороть тебя некому, а мне некогда,— Кляйн практически вывалила на тарелку девочки картошку и отбивные, затем развернулась и исчезла, всем своим видом показывая, как она оскорбилась.
— Тебе тоже не повезло?— Айзек сидел над полной тарелкой, где доминировала огромная куриная лапка. Парень оглядывал ее почти с отвращением.
— Да уж,— вздохнула Эйидль, принимаясь за еду. Мысли ее перескакивали с одного на другое, но главным в них был, конечно, Феликс.
Она знала его не так уж давно и не так уж хорошо, как многие в этой школе, и Эйидль не понимала, как лучшие друзья могли оставить Феликса наедине с его бедой. Дело было даже не в его чешуе, которая вовсе и не была такой уж отвратительной на вид, дело было в развале его семьи, в том переломе в жизни, к которому Феликс был не готов. И девочка не осуждала сводного брата, решившего сделать ее объектом своей ненависти, эдаким символом всего его разрушенного мира. Она пыталась его понять и поддержать, только он не позволял…
|
|
|
Эйидль помнила его глаза, все время помнила этот обреченный взгляд, такой странный, двойственный, разноцветный — но такой пустой, словно там, за глазами, не было уже ничего… Это пугало и причиняло боль.
Она должна помочь ему, она должна спасти Феликса, даже если он будет всю жизнь ее ненавидеть. Эйидль временами действительно чувствовала вину за то, что появилась в его семье, что ее отец попытался занять место его отца, что его родители разошлись, хотя папа говорил, что познакомился с мамой Феликса уже после того, как она разошлась с мужем. Но разве это так важно — что и когда? Важно, что семнадцатилетний мальчик никак не может привыкнуть к этому новому миру вокруг, он ненавидит все и всех, и он хочет… Да, Феликс хочет умереть, и это сильнее всего пугало Эйидль… Она боялась его потерять.
Ужин исландка почти не заметила, автоматически жуя и глотая, рядом сопел над своей тарелкой Айзек, выковыривая овощи из-под курицы и долго вытирая их салфеткой, чем вызывал смех вокруг себя. Но парня это явно не смущало.
— Зачем ты это делаешь?— не выдержала, наконец, Эйидль, глядя на мучения Айзека.
|
|
|
— Я вегетарианец, а эта мелкая… крылатая… бестия,— видимо, парень судорожно подбирал более мягкое выражение своих чувств к фее,— вечно кладет мне мясо, изо дня в день,— Айзек вытер последний стручок фасоли и сунул в рот, морщась.— Чтобы у нее зубы повыпадали и геморрой замучил…
Эйидль тихо рассмеялась, но тут же замолчала, увидев, что преподаватели поднялись со своих мест, многие ученики поспешили последовать их примеру, напряжение нарастало.
Она отодвинула тарелку и встала, поправляя берет, сердце заскакало в груди, чуть сжимаясь от волнения.
Зал Святовита был полон торжественного шепота, никто не осмеливался громко говорить, почти все взгляды были обращены к Кубку Огня, что невозмутимо полыхал синим пламенем. Возле постамента замерли миссис Маркета и профессор Яновских, оба поглядывали на часы.
Студенты и преподаватели рассаживались, у высоких дверей в голову «дракона» застыл, как на посту, Гном-Хранитель.
Эйидль заняла место с самого края, теребя в дрожащих пальцах мантию. Рядом уселся по уже какой-то собственной привычке Айзек.
— Ты волнуешься, будто ты тоже среди кандидатов,— заметил он, наклонившись к Эйидль.— Расслабься: нас ждет шоу!
— Угу,— кивнула девочка, поднимая глаза и видя, как голубое пламя Кубка постепенно темнеет.
— Внимание, тишина!— профессор Яновских поднял руку, и Зал погрузился в молчание.— Кубок вот-вот назовет нам имена Чемпионов. Те, кто будет выбран, должны будут пройти в двери, у которых стоит Хранитель,— директор Дурмстранга указал на фигуру гнома,— чтобы получить первые инструкции. Приготовьтесь…
Один общий вздох проплыл и растаял, когда Кубок Огня полыхнул красными языками, выбрасывая в воздух кусок чуть обгоревшего пергамента. Яновских ловко поймал его, поднося к глазам:
— Чемпион Шармбатона — Франсуаз дё Франко,— громко прочел директор Дурмстранга, поднимая глаза на аудиторию. Послышались аплодисменты, со скамеек поднялась невысокого роста девушка с завязанными в «хвост» темно-русыми волосами. Она широко улыбалась, спеша между скамьями к Яновских, сопровождаемая радостными криками и овациями, хотя Эйидль видела, что многие друзья Франсуаз расстроены, что их не выбрали.— Поздравляю,— профессор пожал руку счастливой девушке и пригласил жестом проследовать к Хранителю.
Пламя снова взвилось, буквально выплюнув новый свиток, скрученный по диагонали, Яновских подставил ладонь и развернул листок:
— Чемпион Хогвартса — Роберт Конде,— проговорил директор. В Зале было как-то странно… удивленно, шепот и вопросы прокатились среди хогвартчан, их профессор Фауст, кажется, потерял дар речи, глядя на мальчика в очках-половинках, но не он поднялся, чтобы пройти к Гному-Хранителю, а его синеглазый товарищ, которого радостно поздравляли друзья, сияя вполне искренними улыбками.
Роберт легко перескочил через ряды скамеек и, кивнув директору Дурмстранга, отправился вслед за уже скрывшейся за дверями Франсуаз. Зал снова утонул в молчании, только студенты Хогвартса еще поворачивались, чтобы посмотреть на парня в очках.
Последний пергамент взмыл в воздух, Яновских поспешно его схватил, разворачивая, но в этот момент большие двери, что только что закрылись за Робертом Конде, распахнулись, и из коридора вылетел запыхавшийся, укутанный в мантию и перчатки, покрытый снегом студент. На его лице был написан ужас, губы побелели, он застыл под недоуменными взглядами собравшихся.
— Дозорный, что такое?
— Феликс…— выдал студент, судорожно хватая ртом воздух. Сердце Эйидль болезненно сжалось, она вскочила.— Феликс Цюрри бросился с Башни Айсберг…
29.04.2010
* * *
Она не помнила ровным счетом ничего — ни того, что творилось в Зале после ошеломляющих слов Дозорного, ни реакции преподавателей, ни того, почему ее не пустили с теми, кто поспешил наверх, к Феликсу, ни почему она оказалась здесь, в пустом коридоре недалеко от госпиталя. Она только дрожала, сидя на полу и рыдая в колени, прижимая их к груди. Рыдала как-то надрывно, ошеломленно, хотя знала — предвидела, что это случится…
|
|
|
Феликс.
Ее сжигало чувство вины, ведь она не смогла остановить его, не смогла сделать так, чтобы он снова полюбил жизнь, чтобы в его глазах было что-то, кроме пустоты и ненависти…
Это она виновата, что он погиб.
Из носа хлынула кровь, но Эйидль не обратила на это никакого внимания: какая разница, если Феликс покончил с собой?
Она не слышала шагов, но видела, как три фигуры спешат к ней по коридору, и даже узнала их, этих ребят из Хогвартса. Внутри волной поднялся протест, девочка вскочила и кинулась на худого мальчика в очках, колотя кулаками по его груди.
— Ты! Ты обещал! Ты сказал, что он не прыгнет! Ты говорил, что это поможет! Ты обманул меня!
Ее схватили за руки, но больно не было, правда, Эйидль уже не могла изливать свою боль в глухих ударах по груди мальчика. Она отбивалась, но тут же сникла, успокоилась, когда проникновенные зеленые глаза поймали ее взгляд. Такие яркие, такие добрые, такие понимающие… Казалось, что этот парень знает о ней все, что он видел даже закоулки ее души…
— Роберт, отпусти ее,— попросил мальчик, а девушка протянула Эйидль платок.
— У тебя кровь,— тихо заметила хогвартчанка, с состраданием глядя на исландку.
Эйидль осела на пол сразу, как сильные руки выпустили ее. На смену гневу пришло опустошение, казалось, что на нее напал ступор, и ей стало все равно, кто находится рядом.
— Эйидль, послушай,— рядом сел зеленоглазый мальчик, он осторожно поднял ее голову и снова посмотрел в глаза.— Послушай, у нас совсем нет времени. Скажи: когда и где ты видела меня? Когда и где?
Исландка недоуменно таращилась на студента Хогвартса, за его плечом присела девушка, Конде не было в поле зрения, хотя его присутствие все равно ощущалось.
— Когда и где ты меня встретила, когда я сказал тебе бросить имя Феликса в Кубок?
|
|
|
— Два дня назад, вечером, между колоннами в Зале Святовита,— прошептала Эйидль, не понимая, почему он это спрашивает.
— Где именно? Между какими колоннами?— настаивал мальчик.
— Альбус…— его подруга мягко положила руку ему на плечо,— у нее шок, оставь это… Тем более, не стоит копаться в ее голове…
— Нет, Кристин, надо спешить,— помотал головой Ал,— спешить, пока у нас еще есть время. Время…— он быстро вытащил из-под одежды на шее цепочку, на которой висели крохотные часики с золотистым песком внутри.— Время, понимаете?
— Пас, ты обещал МакГонагалл, ты помнишь?
— МакГонагалл тут ни при чем,— отмахнулся Альбус от друга, снова глядя на Эйидль.— Вспомни, где именно?
— Там дракон с книгой на стене,— прошептала девочка, не понимая, чего он от нее хочет.
— Хорошо. Кристин,— зеленоглазый мальчик обернулся к подруге,— поспеши: в моем рюкзаке есть мешок с конфетами и шоколадными лягушками, принеси мне. Ну, и если в зале, где мы ели, осталось что-то съедобное, тоже захвати… Быстрее, пожалуйста…
Кристин ничего не стала спрашивать или уточнять, только кивнула, поднялась на ноги и вскоре исчезла в коридоре.
— Пас, два дня,— с нажимом сказал Роберт, прислонившись к стене,— это не шутки…
— А жизнь Феликса — это не шутка,— Альбус погладил Эйидль по щеке.— Мы спасем его…
— Как?— она с болью посмотрела на хогвартчан.— Он уже… понимаете?— из глаз потекли слезы.
— Нет, еще нет, пока мы здесь, время есть, его мало, но мы успеем. Ты кинешь имя Феликса в Кубок, и он не погибнет.
— Я кинула его имя, как ты сказал!— зло крикнула Эйидль.— А он прыгнул!
— Нет, ты не кинула имя, пока я тебя об этом не попросил,— покачал головой Альбус.— Понимаешь? Цепь временных событий не замкнулась… Если не было причины, следствие не существует…
— Поттер, она вряд ли тебя понимает,— заметил Роберт и был прав: Эйидль смотрела на Альбуса широко открытыми глазами, полными недоумения.
— Это,— он указал на часики, что висели на его шее,— Маховик Времени, последний в своем роде. С его помощью я отправлюсь на два дня назад и попрошу тебя бросить имя Феликса в Кубок Огня, потому что тогда твой…
— …мой брат…
— Тогда твой брат не сможет погибнуть — пока его имя в Кубке, он связан с ним магическим контрактом, претендент на чемпионство освобождается от обязательств перед Кубком, только когда тот выдает единственное имя — Чемпиона, в этот момент уничтожаются все остальные свитки в Кубке. То есть твой брат не сможет покончить с собой, пока Кубок его не отпустит. А мы можем надеяться, что столь древний и умный магический предмет не отпустит Феликса…
— Но я… кинула имя…
— Нет, Эйидль, потому что я тебя об этом еще не попросил,— покачал головой Альбус.— Цепь не замкнулась, поэтому надо спешить…— Ал поднялся, едва заслышав шаги Кристин в коридоре.— Роберт, погодите две минуты, а потом идите на то место, где Эйидль меня видела.
Кристин вручила Альбусу мешок, потом сунула в карман что-то, завернутое в салфетки.
— Будь осторожен,— прошептала она, мягко целуя парня в уголок губ и отходя, словно слышала все, что говорил Ал, пока ее не было, и понимала, что происходит. Видимо, ей объяснений не требовалось…
Поттер подмигнул Роберту и крутанул часики вокруг оси, широко улыбаясь. Парня окутало странное свечение, и силуэт его стал постепенно растворяться, словно превращаясь в призрака, пока вовсе не исчез.
— Что…?— девочка огляделась, потом посмотрела на Конде и Кристин — те не были ни обеспокоены, ни шокированы.— Куда…?
— Спасать, как всегда,— пожал плечами Роберт.— А теперь — утри слезы, смой кровь — и пошли.
Кристин укоризненно покачала головой и подошла к Эйидль, намочила с помощью палочки платок и снова протянула его девочке, поглаживая плечи.
— Пока тебе не сказали, что он погиб, всегда остается шанс, что он выжил,— тихо проговорила хогвартчанка.
— Тем более что сюда вмешались завернутые в пять узлов мозги Паса,— фыркнул Роберт.— Так, идемте, а то, пока мы тут прохлаждаемся, он там умирает после двухдневного режима на шоколадных лягушках…
— Двухдневного?— переспросила Эйидль, вытирая с лица кровь и нехотя следуя за двумя ребятами.
— Ну, это для нас прошло три минуты, а для Альбуса — два дня,— пожал плечами Конде, выходя в высокие двери и останавливаясь.— Ну, где ты его видела?
Девочка некоторое время разглядывала череду одинаковых колонн и темных углов, что шли по дальней стороне Зала. На скамейках сидели встревоженные и ошеломленные ученики, многие столпились у коридора, что вел в голову «дракона», но Гном-Хранитель не пускал их туда. Он смерил троих ребят черным взглядом, но ничего не сказал, пропуская.
— Кажется, вот там,— прошептала Эйидль, опять с трудом сдерживая слезы: так ярко вспомнилось лицо Дозорного и его беспощадные слова.
— Так, прекрати, все будет хорошо,— Конде потянул девочку за собой через Зал под пристальными взглядами присутствовавших тут студентов.
Втроем они вошли под арку и начали двигаться вдоль колонн, заглядывая в ниши в поисках рисунка. Через несколько минут Кристин обрадовано улыбнулась и вошла в темный угол, Роберт и Эйидль поспешили за ней.
— Ну, наконец-то, я почти закончил сочинять новый закон для свода правил,— раздался усталый голос, и из ниши выступил Альбус Поттер, правда, вид у него был не такой бодрый, как несколько минут назад, когда он растворялся в воздухе.— Два дня как две недели, если рядом нет пера или книги…
Кристин кинулась к нему на шею, обнимая, поправляя мятый и пыльный воротничок рубашки, стирая пятнышки грязи с осунувшегося лица.
— Я даже пил из палочки, зато шея и грудь всегда были помыты,— полушутя пожаловался Поттер, глядя на Эйидль.— А мои экспедиции в туалет под покровом ночи…— Ал тихо рассмеялся.— Ну вот, теперь остается ждать… Вот только есть хочется…
Кристин улыбнулась и достала из кармана мантии плитку шоколада и пакетик с лимонными леденцами:
— Подумала, что пригодится…
По лицу Альбуса расплылась довольная улыбка, он смачно поцеловал девушку в губы и накинулся на шоколад.
— Так что…— робко спросила Эйидль, глядя, как мальчик жует, довольно закатывая глаза,— теперь… Феликс… он… не погибнет?
— Ну, если мои расчеты верны,— Ал проглотил шоколад, чтобы заговорить, а Конде закатил глаза,— а я обычно в расчетах не ошибаюсь, то Феликс бросился с Башни, еще будучи связанным магическим контрактом с Кубком Огня — временно или же на более долгий срок, тут виднее вашему директору… Так что… будем ждать вестей… Предлагаю посидеть,— и Альбус устало опустился на пол, привалившись к стене.— Знаете, я буквально подружился с этим драконом… Ладно, пока мы ждем…— Ал проследил за тем, как Кристин и Роберт садятся рядом с ним, Эйидль последовала их примеру,— расскажи-ка мне, почему тебя ночью под конвоем по школе таскали?
— Ты… откуда…?
— Я был тут двое суток, ты забыла? Много чего интересного видел,— Поттер повернулся к Роберту, доедая шоколад.— У них ночами буквально парад: все время кто-то куда-то крадется, но вот шествие с участием нашей новой знакомой было самым удивительным…
— Почему ты не вмешался?— почти возмутилась Эйидль.
— Не имел права, меня не должны были видеть. Хватило того, что меня видела ты. Ведь наверняка не понимала, почему я тебя не узнаю, когда только приехал в школу? Недоумевала ведь?
Исландка кивнула, теребя край мантии.
— Кстати, Конде, а я все видел, как ты Кристин помогал галстук поправить, пока я с Фаустом разговаривал,— рассмеялся Альбус, и двое его друзей тоже рассмеялись, хотя Эйидль не нашла в этом ничего смешного. Потом Поттер снова посмотрел на исландку:— Так куда тебя водили?
— Это долгая история…
— А мы куда-то спешим?
Эйидль некоторое время пристально смотрела на трех ребят из Хогвартса, абсолютно чужих ребят, которые не имели никакого отношения к этой школе, к войне, к «драконам» — и захотелось рассказать им обо всем, несмотря на запрет разглашать тайны. Какой к черту запрет?! Не будет она следовать их правилам, обойдутся!
Исландка уже открыла рот, чтобы объяснить все, но шум из Зала отвлек ее внимание. Там явно что-то происходило.
Эйидль вскочила на ноги и вышла на свет почти одновременно с тем, как профессор Яновских поднял руку, призывая хором заговоривших школьников замолчать.
— Феликс Цюрри действительно упал с Башни Айсберг, по неосторожности или по собственному желанию, мы не знаем…
— Он жив?!— Эйидль буквально вцепилась в рукав директора, глядя в обманчивые глаза, в которых не было и тени тревоги.— Жив?
— Да, мисс Хейдар, ваш брат жив, по чистой случайности или по воле других сил. Он упал в сугроб, и его… кожа также сыграла роль амортизатора.
— Где он?— шепотом спросила Эйидль, горло сжалось от чувств, слезы облегчения хлынули из глаз.
— Он в госпитале и пробудет там некоторое время. Этот прискорбный случай вносит некоторые корректировки в план проведения Турнира Трех Волшебников,— громко проговорил профессор Яновских, привлекая всеобщее внимание.— Инструкции для первого испытания, приготовленного Чемпионам, будут даны позже, как только Чемпион Дурмстранга будет в состоянии выполнять свои обязанности…
В Зале все зашептались, гул нарастал, но поднятая рука директора тут же прервала голоса:
— Чемпион Дурмстранга — Феликс Цюрри, друзья мои,— и пронзительный взгляд Яновских остановился на лице Эйидль. Но ей было все равно, сердце радостно билось в груди: он жив, он будет жить…
* * *
Она стояла чуть в стороне, сжимая руки за спиной, чтобы никто не видел, как ногти впиваюсь в ладони, оставляя красные полумесяцы. Ее знобило, словно они все были не в теплом помещении, а наверху, там, в снегах у подножия «Айсберга», которые были залиты кровью…
Его кровью.
Перед глазами прыгали пятна, но она боялась моргнуть, лишь изредка отводя взгляд от его укутанного теплыми одеялами странного тела, чтобы равнодушно и почти невидяще отметить, как профессор Яновских шепотом разговаривает с профессором Сциллой, и до нее даже доносились обрывки фраз.
Да, они правы, стоит написать родителям… Только что это изменит?
Лекарь, пожилой, добрый ко всем живым тварям мистер Павлов хлопотал вокруг кровати, то и дело с тихим хлопком откупоривались колбы с зельями, которые заботливый волшебник осторожно вливал в рот раненого, еще несколько минут назад истекавшего кровью Феликса. Руки его — по-разному покрытые — были одинаково раскинуты, как-то неловко, неправильно, как у брошенной куклы, и ей хотелось подойти и аккуратно положить их вдоль его такого хрупкого тела.
Она прикрывала глаза и буквально видела, как он бросается вниз, как ветер на мгновение запутывается в его волосах, словно пытаясь удержать, остановить. Видела, как он ударяется о землю с тугим и страшным хлопком, как вздымаются вверх хлопья снега, как его тело утопает в белом ковре, резко контрастируя, окрашивая красными каплями последнего страдания… Она видела, как, вывернуто-неуклюжи, лежат, раскинутые, его руки, как он дергается от боли или, скорее всего, от разочарования, что выжил…
Она зажмурилась, не в силах переносить этих мыслей, отгоняя их. Лишнее, ведь он жив, вот он, лежит на постели, отогреваемый, исцеляемый снадобьями Павлова. Исцеляемое тело, но что же делать с его душой, которая так рвалась покинуть этот мир?!
Неужели они позволят ему это все-таки сделать?
— Идите, помогите мне,— к ним повернулся лекарь, и она только тут вспомнила, что не одна стоит в тени ширмы, что не просто так она прячет дрожащие руки за спину. Никаких свидетелей ее слабости, ни намека на то, что так жгло ее сердце с того мгновения, как Дозорный влетел в Зал, чтобы выбить почву из-под ног.
У нее нет права на слабость.
Руки почти не дрожали, когда она, повинуясь Павлову, села на постель и осторожно приподняла голову Феликса, чтобы он не захлебнулся от очередного зелья, резко пахнущего, густого, красного, как кровь…
— Гай, иди в Зал, разгоняй толпу, пора спать,— приказал Яновских, нарушая шуршащую шепотом тишину госпиталя. Профессор Сцилла тихо вышла, на ее лице не было ни одного намека на какие-либо чувства.
Гай кивнул, потом ободряюще потрепал ее по плечу и поспешил исполнять свои обязанности, а она все так и сидела, держа голову Феликса на своих ладонях, которые уже не дрожали, держали крепко и уверенно, словно самое дорогое на свете и самое хрупкое сокровище…
— Ну, вот, Феликс, завтра станет легче, подлечим тебя,— приговаривал лекарь, у него тоже подрагивали руки: видимо, в его практике еще никогда не было студентов-самоубийц.— Что же ты творишь, глупый мальчишка, что же ты творишь…— шептал Павлов, отходя от постели, чтобы убрать многочисленные колбы от зелий.
Она осторожно положила Феликса на постель, отпуская его голову, поправила одеяло и встала, медленно коснулась его откинутой в сторону левой руки, бережно уложила возле его бока, чуть погладив. Обошла кровать и некоторое время смотрела на красные чешуйки, что отливали багровым в пламени свечей, догоравших на тумбочке. Кончиками пальцев коснулась твердой и холодной кожи, прикрывая глаза, затем и правую руку осторожно положила вдоль его тела — и только тогда выдохнула. Кончики пальцев жгло, она прижала их к губам, слушая тишину госпиталя. Здесь больше никого не было, только он и она.
И тогда девушка упала на колени у его постели, прильнула щекой к чешуе на руке, обхватив холодными пальцами, и дала волю слезам страха и облегчения. Минуту слабости, а потом она встанет и уйдет, чтобы снова быть сильной.
* * *
Казалось, что в эту ночь в школе никто не спал, большая часть возбужденных событиями студентов смогла успокоиться далеко за полночь. Сморенные усталостью, они засыпали в своих постелях, предчувствуя, что все самое интересное только начинается.
С утра у обитателей Дурмстранга на устах было лишь одно имя — Феликс Цюрри. Студенты подземной школы обсуждали, как и когда он бросил свое имя в Кубок и зачем, если собирался прыгнуть с Башни; гости недоумевали, как подобное происшествие допустили профессора и как скажется задержка на проведении Турнира, ради которого они и приехали.
— Мистер Поттер…
Ал закатил глаза и оторвал глаза от книги, которую нарыл на пыльных полках в гостиной предоставленного им уровня школы. Книга не была такой уж прямо интересной, но идти в библиотеку Альбусу пока было просто лень, потому что после приключений накануне он никак не мог набраться достаточно сил, чтобы просто подняться из глубоко кресла у камина. Ну, да, даже гениальным героям иногда требуется отдых, тем более, после игр со временем, которые чреваты… Очень чреваты…
— Доброе утро, профессор Фауст,— учтиво кивнул Поттер, поправляя очки на носу. Примерные темы разговора со своим деканом и представителем Хогвартса на Турнире Альбус мог легко перечислить, не задумываясь, ему для этого даже залезать в мысли профессора Фауста не требовалось, хотя Ал частенько этим баловался.
Он вообще как-то с детства привык не задавать вопросы, а сразу искать на них ответы, за что родители и друзья часто его осуждали. Но юный Поттер не считал, что поступает неправильно: чаще всего подобные изыскания проводились с конкретной целью помощи или решения проблемы, а не из праздного любопытства или развлечения. Чем больше он постигал сознания других людей, тем проще ему было догадываться и строить гипотезы о ходе их мыслей без всякого использования легилименции. Это искусство было очень полезным — как в простых спорах, так и в непростых миссиях. А сейчас в его голове шла постоянная работа над одной из таких миссий, ради которых, как и догадывался Альбус, два давно мертвых волшебника все никак не упокоятся, перестав копаться в судьбах мира. И это понимание нисколько не тревожило юного Поттера — он давно принял на себя роль живого исполнителя для тех, кто сам уже ничего не мог изменить в этом неидеальном мире…
— Мистер Поттер, можете ли вы мне объяснить, почему не вы стали нашим Чемпионом?— вкрадчиво спросил профессор Фауст, останавливаясь в нескольких шагах от кресла, где читал Альбус.
— Мм… У Кубка Огня случилось помрачнение магического рассудка?— серьезно предположил Ал, закрывая книгу и глядя на преподавателя.— Ведь бывает же, что даже самые сильные и выносливые люди устают и перестают делать свою работу, как надо… Значит, теоретически, мы можем предположить, что наделенные магическим разумом артефакты также подвержены подобным симптомам. Это уже не раз замечали в отношении Распределительной Шляпы, хотя в данном вопросе я не совсем согласен с подобными утверждениями.
Фауст покорно слушал рассуждения Альбуса: видимо, профессор настолько привык ко всему этому за шесть предшествующих лет, что научился понимать, что прерывать юного вундеркинда с его заумными теориями бесполезно, проще дать высказаться. И профессор терпеливо пытался вникнуть в новую тему для философствования, хотя интересовали его явно не Распределительная Шляпа и вопросы о сроке ее годности.
— Итак, вы утверждаете, что Кубок просто… мм…
— Приболел,— с готовностью подсказал Альбус, поправляя на носу сползающие очки.
— Хорошо, приболел. А не может ли быть такого, что некий студент, решивший, что в его собственной школе ему стало тесно и скучно, обманом добился своего отправления с группой сокурсников на Турнир, совершенно не собираясь в нем участвовать, а лишь воспользовавшись, как предлогом, дабы оказаться в другой школе?— голос профессора Фауста был полон понимания и терпения, но уж Алу-то было не знать, что скрывается за этим тоном.
— Если бы такой студент был среди нас, сэр, я бы уж точно об этом знал, вы же понимаете,— Поттер многозначительно постучал себя пальцем по голове.— Но если вы считаете, что такое возможно, а по теории магической вероятности, возможно все, даже невозможное, то я, конечно, с вашего позволения, попробую выяснить, есть ли среди студентов Хогвартса такие нечестные люди. Хотя, как представитель студенческого коллектива, я бы настаивал на том, что ваши подозрения беспочвенны, хотя бы потому, что использовать Турнир как предлог и не иметь намерения в нем участвовать — это наивысшая глупость, на какую способен только тот, кто не понимает всей значимости данного мероприятия для него лично и всей школы в общем,— Альбус смотрел на Фауста честными зелеными глазами и не чувствовал никаких угрызений совести.
Да, он откровенно врал, но ведь стоящий перед ним человек так же откровенно понимал, что слышит облаченную в красивые слова ложь. И, что самое интересное, он даже примет эту ложь, потому что никто еще не пытался идти против Альбуса Поттера — не потому, что он был умным и развитым не по годам, не потому, что владел легилименцией, не потому, что он был сыном великого Гарри Поттера. Просто все умные люди вокруг Альбуса — а профессоров он все-таки относил именно к данной категории, — понимали, кто стоит за этим смелым студентом с зелеными глазами и не по годам глубокими мыслями. Все знали, чья рука направляет действия юного Поттера — и пытались всеми силами помогать мальчику в его непростой миссии…
Фауст вздохнул: он знал, что зря затеял этот разговор, но разочарование было таким сильным, что сдержать его было непросто. Если бы Альбус стал Чемпионом Хогвартса, они бы заочно могли праздновать победу. Но профессор мог бы и сам заранее догадаться, что юный Поттер даже не попытается стать Избранным — слишком мелкой для него была цель Турнира, слишком эгоистичной. Да и Альбус никогда не участвовал в том, где заранее имел значительное преимущество, он явно не хотел ставить себя выше других и использовать свои огромные таланты в свою личную пользу. Не таков был Альбус Поттер…
— Профессор,— Ала словно осенило, он даже подскочил на месте,— профессор, вы же учились в Дурмстранге, ведь так?
— Это вы каким методом узнали? Шпионажа, дедукции или наглого взлома чужих мыслей?— спросил Фауст спокойно. Привычка, всего лишь привычка…
— Методом прослушивания болтовни моих кузин, которые в туалете для девочек узнавали много интересного и ценного, а потом обсуждали все это, не стесняясь моего присутствия, потому что я всегда был всего лишь маленьким и наивным ребенком, который ничего не понимает, а только рисует, прикусив язык,— рассмеялся Ал, пожав плечами.— Профессор, вы же знаете эту школу!
— Что именно вас интересует?— Фауст сложил на груди руки, прищурившись. Он примерно представлял уже, о чем пойдет разговор, но проблема была в том, что он не имел права говорить о некоторых вещах, что были и, он был уверен, остаются основой бытия в Дурмстранге.
— Гном-Хранитель.
Профессор немного удивился: значит ли это, что Поттер прибыл сюда вовсе не из-за Ордена и реликвий, что он еще не знает о том, что в Дурмстранге много веков ведется скрытая война, в которой самому Фаусту даже довелось участвовать…
— Профессор, сэр, у вас такое лицо, что мне прямо едва хватает сил, чтобы сдержаться и нагло не проникнуть в ваше сознание, чтобы получить ответы на мои вопросы самым легким путем,— честно признался Альбус.— Скажите: кто он? Есть ли у него семья? Знаете ли вы, как давно он в школе? Что он тут делает? И почему он здесь, когда все остальные гномы покинули Дурмстранг?
