2014-02-17
262
— Вы уверены?— уточнила Сцилла, кажется, только она не стремилась узнать, каким же способом Мария собирается добиться подобного чуда.
— Я сделаю все возможное,— твердо ответила староста.
Яновских некоторое время смотрел на студентов, а потом кивнул:
— Срока вам — до конца ноября, мисс Истенко.
* * *
— На следующем занятии,— профессор по Травологии, пожилая хромая волшебница, убрала на полку коробку с только что собранными Шепчущими травками и обвела класс взглядом,— мы проведем контрольную, которая и покажет, насколько хорошо за два месяца мы наполнили ваши головы…
Эйидль зевнула, убирая в сумку перчатки и совочек, которые только что помыла и вытерла после работы в подземных теплицах. Каждый раз эти сооружения поражали ее, потому что, находясь внутри парника, сложно было поверить, что над тобой метры и метры камня. Солнечный свет, ветер и даже шум деревьев на ветру — все это старательно поддерживалось профессором Малжек и ее волшебной палочкой.
Все-таки скольких проблем и трудов они все бы избежали, если бы школа не находилась под землей, да еще в Ледовитом океане!
|
|
|
— Эйка, ты идешь?— Хельга уже поднялась и выжидательно смотрела на подругу, накручивая локон волос на палец. Одноклассники медленно покидали класс — напротив лестницы, что вела в подземелья теплиц, широко распахнулись двери, через которые доносился гонг. Ужин.
Девочка опять зевнула, последовав за Хельгой.
— Что-то я устала,— пожаловалась исландка, потягиваясь.
— Ну, так иди спать после ужина…
— Ага, главное, что это чудовище с крыльями позволит мне просто так лечь и не даст по голове учебником, предварительно сбросив на меня чернила,— почти беззлобно проговорила Эйидль, останавливаясь у стены в Зале Святовита, чтобы не толпиться у больших закрытых врат, что вели в Центральный зал. Исландка не могла по-настоящему злиться на Кляйн, потому что признавала, что если бы не занудство и дотошность феи, то она не делала бы и половины из того, что преподаватели задавали.
— А меня позвали на бал,— спокойно сказала Хельга, и исландка, подняв глаза, поняла, что подруга носила это в себе давно, просто стеснялась сказать.
— Как здорово!— искренне обрадовалась девочка, улыбнувшись.— И кто?
— Ну,— Хельга смутилась и начала теребить край мантии,— у моего брата, он в шестом классе «гномов», есть друг… Ну, он не очень популярен среди девочек, вот брат и попросил, чтобы…
— Но все равно это здорово!— Эйидль считала, что в подобном нет ничего стеснительного или смущающего, мало ли, кто и как попадает на подобные мероприятия.— Может, этот друг вовсе и ничего?
Хельга пожала плечами, отводя глаза.
|
|
|
— Вот Жером умрет от ревности,— захихикала исландка, она любила поддевать подругу этим смешным мальчишкой. Хельга тоже рассмеялась.
Эйидль выпрямилась, улыбка сползла с лица, когда она увидела, как из теоретического крыла тенью выскользнул Феликс. Он смотрел под ноги, голова была втянута в плечи, и Эйидль только вздохнула, протянув Хельге сумку:
— Я на минутку.
Подруга кивнула, вполне понимая, к кому в очередной раз направилась Эйидль. С таким упорством греки осаждали Трою…
Исландка видела, как брат скрылся в боковом коридоре, явно не собираясь присоединиться к ужину — Феликс очень мало ел и еще меньше времени он проводил в обществе людей. Девочка боялась, что скоро он просто разучиться разговаривать…
Она вздохнула и собиралась уже последовать за Цюрри, но застыла, потому что в ту же низкую дверь вошла староста Мария, и Эйидль прикусила губу, не зная, что делать. Но ведь у нее есть очень хороший предлог, чтобы преследовать брата — тот так и не сделал усилий, чтобы отгадать загадку, что, как догадывалась девочка, задаст Чемпионам сфинкс на первом испытании, причем исландке казалось, что загадок будет много больше и ответы на них скрыты в круглой комнате, куда она пыталась загнать Феликса, но безуспешно… Они и поговорить-то толком не могли, а Гай отказывался помочь, ссылаясь на занятость…
Эйидль мотнула головой и последовала в коридор, освещенный тускло горящими факелами. Царил полумрак, потому что стены не были покрыты кристаллами, которые обычно отражали огонь, озаряя темный камень школы.
Она вывернула из-за поворота и застыла, едва сдержав вздох: девочка увидела, как разъяренный Феликс толкнул Марию, буквально впечатывая девушку в стену; даже в воздухе хорошо чувствовалась ярость Цюрри.
— Оставь меня в покое!— прошипел парень, отталкивая от себя старосту.— Все оставьте!
— Феликс…
От голоса Марии у Эйидль внутри все перевернулось и сжалось, девочка, не моргая, смотрела, как тонкая ладонь поднялась и мягко коснулась щеки Феликса, покрытой темно-красной чешуей. Цюрри замер на мгновение, руки его сжались — но он сбросил со своего лица ладонь Марии.
Эйидль стояла, прижавшись к стене в полумраке, и не могла отвести глаз, потому что староста снова коснулась лица ее брата, снова и снова, пока Феликс не замер, уже не сбрасывая ласкающих пальцев, словно оцепенев.
— Феликс, послушай,— и снова все внутри защемило от нежных ноток в голосе Марии,— я знаю, что тебе сложно… Но ты нужен нам, ты нужен школе…
— Оставьте меня в покое!— новая яростная вспышка, Ящер, как зверь, отскочил от девушки, стукнувшись спиной о противоположную стену коридора. Эйидль видела, как дрожат его руки, как опускается голова брата, он был то ли разъярен, то ли растерян…
— Никогда,— Мария сделала несколько шагов и встала почти вплотную к Феликсу, и Эйидль уже не удивилась, когда девушка снова коснулась рукой лица парня, словно раз за разом приручая дикого хищника. Дышать стало тяжело, хотя Эйидль не осознавала этого.— Послушай… Ты должен пойти на бал, пожалуйста…
Рык Цюрри был понятен без перевода, брат явно был не в восторге от миссии, что ему предстояла. Но Мария не позволила себя снова оттолкнуть, она стояла очень близко к прижавшемуся к стене Феликсу. Он был похож на загнанного и готового защищаться на смерть зверя.
— Только выслушай меня, прошу,— почти шелестел лаской голос Марии, она уговаривала, она приманивала Цюрри, ее тонкие пальцы мягко поглаживали чешую на щеке, и Эйидль поняла, почему брат так растерян и не двигается — именно это прикосновение, что-то в нем то ли меняло что-то в парне, то ли лишало его сил. По крайней мере, девочка никогда еще не видела брата таким покорным, сбитым с толку, замершим… И опять сжалось сердце, глаза защипало, но девочка сдержалась, впившись ногтями в ладошку.
|
|
|
— Это будет бал-маскарад, все будут в костюмах и масках,— заговорила снова Мария, глядя в разные глаза одноклассника,— тебе нужно только пройтись со всеми Чемпионами, а потом ты сможешь уйти, и никто тебя не заметит. Феликс, ты должен прийти, это важно для всех…
— Нет,— голос Цюрри буквально разбил установившуюся спокойную темноту, парень вздрогнул, скидывая со своего лица пальцы девушки, но она была к этому готова — поймала его затянутую в перчатку руку и сжала в ладонях.
— Я предлагаю тебе сделку,— Мария сжимала ладонь Цюрри, а тот отвернулся, явно желая уйти. И то, что он этого не делал, хотя мог, тревожило Эйидль, которая дышала через раз, не в силах уйти и не подсматривать.
— Нет.
— Это касается твоего друга-ящера… Я помогу тебе вызволить его оттуда, мы переправим его домой, в джунгли… Ты ведь хочешь ему помочь, Феликс?
Эйидль прикусила губу, на миг прикрыв глаза: ведь она видела ящера в зверинце, видела и не поняла, что брат тоже его видел и что питал к этому созданию какие-то только ему понятные чувства. А Мария знала, все знала.
Цюрри молчал, напряженно глядя на Марию, тяжело дыша от сдерживаемого гнева, которым просто пылала вся его фигура.
— Откуда…?
— Откуда я знаю?— спокойно спросила девушка, и Эйидль видела, как она сжимает руку Феликса, медленно снимает с нее перчатку, а он молчал и ничего не делал, словно ему было все равно, или же у него были сейчас более важные вопросы.— У меня везде глаза и уши, ты же знаешь…
— За мной следили?— гнев буквально пылал в голосе парня, но он все равно не двигался, словно рука в ладонях Марии или же ее слова крепко держали Феликса на месте.
— Так ли это важно? По-моему, важно то, что я могу помочь твоему другу, мы вызволим его и дадим свободу, но… ты должен выкупить ее.
— Бал?
Мария, наконец, сняла с красной руки Цюрри перчатку, ее пальцы переплелись с его, и Эйидль зажмурилась, она все еще надеялась, что брат вспылит, оттолкнет, откажется от этой нежности и близости девушки…
|
|
|
— И бал тоже.
— Что еще?
— Святочный бал, Феликс, ты туда придешь, с партнершей, и выполнишь все предписанные Чемпионам ритуалы…
— И кто же со мной пойдет?— ядовито спросил Цюрри, и Эйидль резко открыла глаза, сердце ее бешено забилось, потому что она была готова крикнуть, что пойдет с ним, куда угодно, что она поможет…
— Я пойду.
Исландка едва сдержала стон, прижимаясь к стене, слушая, что ответит на это Феликс, но парень молчал, видимо, просто приняв все к сведению.
— Ты же понимаешь, что одному тебе никогда не вывезти отсюда Ящера… А у меня в подчинении целый Орден…
— Орден теперь и этим занимается?— желчно спросил Цюрри, не отдергивая руки и вообще не двигаясь, лишь пристально глядя на старосту.
— Я помогаю тебе с ящером, а ты идешь на Святочный бал… И на выпускной бал тоже. Слышишь, Феликс? В условие сделки входит то, что ты будешь сопровождать меня в конце июня на выпускной…
— Зачем тебе это?
— Затем, что тогда в июне ты будешь еще жив…
Эйидль вздрогнула от боли и страха, что мелькнули в голосе Марии — тех самых боли и страха за Феликса, что испытывала и она сама, с той же глубиной ужаса при одной мысли, что парня не станет.
В полумраке коридора воцарилась тишина, Эйидль не могла отвести глаз от Феликса, который словно не замечал, как близко к нему уже стояла Мария, как крепко она держала его руку, поглаживая чешую большим пальцем. Или же именно из-за этого он не двигался и не уходил, может, была какая-то власть над ним у этой девушки, так смело и так ласково касающейся твердой изуродованной кожи Феликса…
— Свобода твоего друга в обмен на два бала,— шепотом повторила Мария, словно дождавшись минуты, когда нужно будет только чуть дожать парня.— Он не будет больше страдать и кидаться на решетки, он будет на воле, как ты и хочешь, как он хочет…
Нет, скажи «нет»…!
Скажи «да»!
Девочку разрывали противоречивые чувства, потому что она не хотела, чтобы Феликс шел куда-либо с Марией, она хотела, чтобы он пригласил на бал ее, Эйидль, хотя это и было нереально… Но еще она страстно, всей душой желала, чтобы он дал слово пойти на выпускной, что он будет жив, что не убьет себя… С кем угодно, пусть с Марией, только пусть живет…
— Живи, Феликс, просто живи,— шептала Мария, и Эйидль вздрогнула, глядя, как девушка чуть приподнимается на цыпочках и касается губ Цюрри. Она целовала парня, а он не отталкивал ее.
Эйидль бы вскрикнула, увидев, как руки Феликса взметнулись и крепко, даже жестко, впились в плечи Марии, и он поцеловал девушку в ответ — как-то яростно, властно, подавляюще, но поцеловал, сминая нежный поцелуй, подавив своей яростью, но он поцеловал… Она бы вскрикнула, но чья-то рука накрыла ее рот ладонью, вторая обвилась вокруг ее талии, и кто-то сильный утянул ее совершенно бесшумно прочь, по коридору, в дверь, в темную нишу колоннады, откуда не было видно гостеприимно распахнутых ворот Центрального зала.
— Эй, тихо, тихо, это я,— прошептал знакомый голос над ухом, когда Эйидль пришла в себя от испуга и начала вырываться. Руки разжались ровно настолько, чтобы повернуть девочку. Глаза Айзека были спокойны и полны сочувствия, словно он понимал все, что творилось сейчас внутри у Эйидль.— Ну, ты чего, крошка?
Только тут исландка осознала, что по щекам текут слезы, горло свело судорогой, и через какие-то мгновения она уже плакала на плече у друга, а он гладил девочку по волосам.
— Успокойся, все будет хорошо,— проговорил Айзек, прижимая ее к себе.— Так нужно, понимаешь? Так нужно, чтобы спасти его, Эйидль… Он будет жить, это ведь самое главное, ты же знаешь… Позволь ей спасти его.
— Что же мне делать?— прошептала исландка, пытаясь остановить слезы.
— Тебе?— было слышно, что Айзек чуть улыбается, его руки бережно гладили русые локоны Эйидль.— Тебе нужно учиться, бороться с противными Драконами, ну и ты можешь согласиться и пойти на Святочный бал с неуклюжим «гномом», который не умеет танцевать, зато неплохо заплетает косички…
Исландка вскинула голову, заглянув в чуть насмешливые глаза Айзека:
— Ты умеешь заплетать косички?
— Да, правда, это умение мне пока не очень-то пригодилось в жизни, но я не теряю надежды,— широко улыбнулся парень.— Так что? Пойдешь со мной на бал? У меня, конечно, не статус дракона и чешуи на мне нет, но я не так уж и плох…
— Мм…— девочка задумалась.— Хорошо, если тебе больше не с кем идти…
— Что значит «не с кем»? Что у тебя за низкая самооценка? Ты не последний вариант, типа «раз никто, так хоть она»… Просто у меня нет подруг, у которых бы были такие длинные волосы, чтобы заплести им косички,— снова все свел к шутке Айзек, выпуская Эйидль из медвежьих объятий.— Ну, долго я буду тебя уговаривать?
— Нет, не уговаривай, я согласна,— девочка вытерла слезы тыльной стороной ладони и шмыгнула носом, вздыхая.
— Вот и отлично, а теперь предлагаю пойти на ужин и отметить это событие. Только без мяса!
30.07.2010
* * *
Темнота и тишина. Тень.
Наверное, он и сам уже становился тенью, которая скользила в коридорах и подземельях, не натыкаясь на дыхания и голоса, пролетая мимо, бесшумно, с тихим дыханием.
Призрак. Только ведь призраки бестелесны, а у него такая твердая чешуя, которую не берет огонь и лед и не всякое заклинание может одолеть… Да и призраки не живут в Дурмстранге, слишком глубоко: подземелья — такие глубокие — были хороши лишь для гномов, но гномы не превращались в приведений, потому что у них было много столетий, чтобы закончить все свои земные дела и не застревать между мирами…
Гномы. Феликс много раз ловил на себе взгляд Хранителя, эти черные зеркальные глаза, слепые, но всевидящие. Маленькие глаза-булавки, красные руки, сжимавшие кольцо, на котором звенели ключи от всех дверей школы… Этот гном словно был олицетворением Дурмстранга, подземной молчаливой силы, которую так ярко чувствовал Ящер и которая по ночам не давала ему заснуть, мелкими иголками воздуха впиваясь в чешую и впитываясь в кожу…
Он начинал ненавидеть школу, ненавидеть вечную тишину камня, когда он просыпался в темноте, словно заживо похороненный. Да он и был заживо похороненным — в собственном изуродованном теле, погребен в семнадцать лет глубоко внутри этого полу-зверя, который контролировал все, легко выливал на окружающих свою ненависть и свой гнев, внушающий человеку глубоко внутри этого монстра, что жизнь ничего не стоит, что ему пора уходить…
Феликс обхватил руками голову — это странное состояние двойственности в последние недели приходило все чаще, все чаще он ловил себя на том, что это не он, не он управляет своими действиями, не он любит темноту, не он яростно набрасывается на людей и мебель, не он в приступе гнева сдирает с себя чешую или разбивает плечи о стены.
Все чаще, просыпаясь в своем подземелье, несколько минут, еще на грани сна и реальности, он вдруг чувствовал себя собой, словно спящий в нем зверь на секунды отпускал контроль. И Феликс вспоминал те времена, когда был просто Неряхой, вспоминал, как они играли в снежки или пытались пробраться в крыло девочек, наедались до отвала, за что их журили беспокойные фейки… Вспоминал веселый нрав Даяны, ее цветастые фартучки… И смех, свой смех, который вдруг обрывался яростной вспышкой… И он снова был тенью, призраком себя самого, слабым и утратившим вкус к жизни, потому что утратил все, что у него раньше было… И он давно уже не сражался и теперь не мог понять, почему снова стал ощущать привкус себя самого на языке, почему зверь позволял ему это, почему иногда его непреодолимо тянуло на свет, к людям, чтобы смотреть и слышать… Словно вернулась крупица, песчинка воли, которую он давно утратил, перестав питать надеждами и верой в жизнь…
Тело ныло, явно понуждая его двигаться, куда-то идти, бродить, тенью скользить в темноте самых глубоких казематов, переходов, шахт, дышать глубокой вековой пылью, крошить камни, что лежали на дне грубо вырезанных в породе проходов и труб…
Феликс поднялся, пытаясь определить, который сейчас час. Странно, что это ему интересно — какой час. Не так уж и важно для того, кто живет в своем собственном замкнутом мире, привязанном к жизни странным магическим договором с каким-то древним чайником с синим пламенем… Наверное, это из-за Турнира все так странно, так неожиданно что-то пробуждалось внутри, словно кто-то увлекал его туда, в коридоры, в жизнь, в которой он не видел ничего и никого, кроме прошлой боли и прошлых предательств, и зверь захлебывался яростью и бессилием…
Он брел по длинному подземелью и медленно думал, думал о чем-то, что его беспокоило… Мысли ускользали, потому что он отвык размышлять о чем-то не из его замкнутой подземной жизни, ни о смерти и боли…
Феликс остановился у поворота, пытаясь понять, куда он идет. Бессмысленность теневой жизни раньше была так приятна и спокойна, но теперь его все чаще влекло из норы, словно там стало неуютно, тяжело, по-другому… И он знал, на подсознании знал, что так его бередило, от чего он бежит.
Запах. Разве тени умеют ощущать запах? Нет, это звери, они так ярко реагируют на ароматы и неосязаемые чьи-то следы, идя по дорожке обоняния. Но Феликсу никуда не нужно было идти — в его темной норе, на его постели, все вокруг было словно тонкой шелковой ниткой пропитано чужим запахом…
Он пошел дальше, словно пытаясь увернуться, отдалиться от этой мысли, которая медленно разъедала его изнутри. Он знал этот запах, а на языке постоянно появлялся его вкус — вкус покорности, нежности и мольбы, с горьким привкусом зверя, загнанного в ловушку…
Свет, попавший в коридор, заставил его остановиться и на миг затаиться, сжавшись, словно готовясь к броску на врага. Тело машинально стало неподвижным и твердым, словно пружина, инстинкты зверя все сильнее овладевали телом…
Из глубины коридора выступила фигурка, и Феликс шарахнулся назад, втягивая носом воздух, страшась снова ощутить знакомый сладковатый аромат.
— Феликс…
Он вздрогнул, этот голос будил внутри самые тяжелые и болезненные воспоминания, словно хрупкая девочка вмещала в себя все разочарования его прошлой счастливой жизни.
— Феликс, послушай же!
Он замер, глядя в большие глаза сестры, хотя какая она ему сестра? Навязанная матерью девчонка, которая почему-то все время смотрела на него вот так, протягивала руки, уговаривала, увещевала, хотела дружить… Но она была словно символ — символ разрушенной семьи, в которой он был так счастлив, но оказалось, что лишь он один, что родители не разделяли его счастья…
— Феликс, скоро первое испытание Турнира, и тебя заставят в нем участвовать,— голос Эйидль чуть дрожал, она то делала шаг вперед, то отступала, явно не зная, как будет лучше, чтобы он не ушел. А Ящер щурился от света и хотел скрыться, но темнота, что осталась позади, не манила его, пропитанная ароматом и сладко-горьким вкусом чужих губ, а идти вперед он мог, лишь оттолкнув с дороги девчонку, но прикасаться к ней он не желал, и потому стоял и смотрел на нее из-под ресниц, сжав руки.
— Феликс, пожалуйста, будь осторожен, им ведь плевать на тебя, они лишь хотят выиграть,— проговорила Эйидль, теребя край мантии, но взгляд ее был прикован к лицу брата.— Ты ведь помнишь, что мы видели в той комнате за кентаврами? Ты думал над загадкой, Феликс?
— Мне все равно,— ответил Ящер, голос его был ломким и хриплым, потому что он редко разговаривал. Звук казался ему чужим и терзающим слух.
Он не успел среагировать на ее такое стремительное движение: Эйидль бросилась к нему, прижимаясь к груди и обхватывая с такой силой, как только могли сжаться эти тонкие девичьи руки.
— Я прошу тебя, Феликс,— она подняла к нему глаза, в которых не было слез, как ожидал парень, только бесконечная мольба.— Я прошу тебя — живи. Если для этого тебе нужна Мария — пусть она будет с тобой, если что-то еще — только скажи, я прошу тебя… Но живи!
Он оттолкнул девочку, делая стремительный шаг назад, в полумрак, врезаясь в стену и сдирая с пальцев мелкие чешуйки, и сестра не стала снова к нему кидаться — замерла, сжимая руки и закусывая губу. А Феликс пытался понять, почему она заговорила о Марии, что она знает? Или же староста уже на всех углах разболтала об их сделке, которая грузом лежала на чешуйчатом сердце Ящера?
— Ты знаешь, что действительно будет бал-маскарад?— тихо спросила Эйидль, словно снова обретая силы, чтобы говорить. Феликс угрюмо смотрел на нее, предпочитая не думать обо всем этом.— Новость объявили два дня назад за ужином, но тебя там не было… И уже ждут «Касатку», на которой привезут заказанные студентами костюмы… А ты ничего не заказал… А директор сказал, что он сам позаботится о твоем костюме, но ты не волнуйся, мне показалось, что ему будут помогать старосты…
— Мне все равно,— снова обронил Феликс, сощурив глаза и стирая текущую по ободранной руке струйку крови, которая теперь нескоро остановится. Ему было важно лишь то, что его единственный друг, такой близкий, обретет свободу, и не будет больше крика в тишине зверинца и скрежета чешуи о прутья решетки… Для него это было очень важно, это было единственным, что важно.
Он развернулся и снова окунулся сначала в полумрак, а затем и во мрак подземелий, петляя по ним почти наугад, хотя инстинкт всегда выводил его из лабиринтов и останавливал у глубоких шахт, безупречное зрение не давало ошибиться, ставя ногу, но это было на уровне рефлексов, неподчиненных ему самому. Каждый раз, как он хотел тенью скользнуть в каменный колодец, чтобы покончить со всем, он не мог — тело переставало его слушаться, и он приходил в себя уже в своей коморке, куда его заводил то ли зверь, не желавший умереть, то ли Кубок, который имел над ним власть…
Феликс двигался по коридорам, то поднимаясь на уровень, то спускаясь еще глубже, он не думал — отдался инстинктам, которые гнали его вперед и вперед, лишь бы ни останавливаться. Время и пространство ничего не значили, он бы так ходил целыми днями, раньше он так и делал, затерявшись в подземельях, словно призрак этой школы, первый в ее истории, как тень прошлого, но теперь он стал слишком часто возвращаться в себя и ощущать мысли.
Вот и теперь он остановился, пытаясь понять, куда забрел и какое сейчас время суток, сколько он бродил, потом поднял руку и понял, что совсем недолго — кровь все еще медленно капала из глубоких маленьких ранок, которые потом будут чесаться, пока новые чешуйки не закроют их.
Феликс услышал шум одновременно и спереди, и сзади, тут же нырнул в темную боковую нишу и затаился, глядя на то, как абсолютно ровная и неприметная стена меняется, мираж рассеивается, и в коридор открывается тяжелая дубовая дверь, низкая в сводах, с металлическими вставками. Из нее тихо вышел высокий брюнет, огляделся и поспешил прочь мимо Феликса.
Парень выждал еще некоторое время и сделал несколько шагов к двери, протягивая руку, чтобы коснуться и убедиться, что она настоящая, а не еще один мираж.
— Как думаешь, что там прячут Драконы?
Он вздрогнул и обернулся — позади, всего в нескольких шагах от него, стояла с палочкой в руке Эйидль. В волосах ее запуталась паутина, туфли покрыла каменная пыль, ресницы тоже стали серыми от грязи подземелий.
— Я шла за тобой,— тихо ответила девочка, словно отвечая на его вопрос и медленно приближаясь, явно стараясь не испугать.— По следам крови на земле…— Эйидль встала рядом и посмотрела на руку Феликса.— Надо перевязать, но ведь ты не дашь,— спокойно проговорила она, потом коснулась рукой двери и ее тонкие пальчики сомкнулись на тяжелой металлической ручке.— Идем?
Феликс молчал, когда-то он был любопытен и даже часто старался подглядеть за Драконами, влезть в их дела, но его всегда мягко одергивали и легко перехватывали на полпути. А теперь он явно стоял перед дверью в какое-то секретное помещение, что использовали члены одного из Орденов. И ничего не чувствовал…
Но Эйидль уже потянула за ручку, и дверь тяжело, но тихо двинулась, открывая проход в освещенную комнату. Когда девочка шагнула внутрь, явно не страшась гнева тех, кто мог бы там еще находиться, Ящер неосознанно подался за ней.
— Упс,— проговорила Эйидль.
* * *
Франсуаз улыбалась. Однокурсники смотрели на нее немного испуганно, немного удивленно, потому что дё Франко не отличалась особенно покладистым и радушным характером, и улыбка на ее лице была скорее исключением, чем правилом, появлявшимся только в моменты большого триумфа.
Да и с другой стороны, почему она должна вести себя так, как ожидают от нее другие? Смеяться, если так положено, — пошлее ничего не придумать. И наплевать ей на то, что думают окружающие, кто они такие, эти окружающие? Ну, потолкутся они вместе еще полгода — а потом вряд ли будут встречаться чаще раза в год, хотя и это слишком часто для их разрозненных группок то ли друзей, то ли однокурсников. А уж встретится ли она еще хоть раз с кем-то из Дурмстранга — это вообще неизвестно…
Поэтому Франсуаз совсем не смущали взгляды, которые на нее бросали, пока девушка шествовала из библиотеки через зал Святовита к обеду, сияя широкой и бодрой улыбкой, которая словно оживляла ее тонкое лицо с серыми капельками хрустальных глаз. Девушка откинула с лица волосы и поправила на плече сумку, в которой теснились несколько томов про крупных магических существ и историю Египта.
Настроение было таким же радостно-хрустальным. Конечно, это странно, когда человек выходит из библиотеки, как с удавшейся вечеринки, но почему она должна бы грустить? Совсем близко уже было первое испытание Турнира, а его Франсуаз ждала с нетерпением, потому что уже хотела закончить этот период ожидания и на самом деле включиться в борьбу, к тому же она считала, что выполнила подготовку, и много раз уже прокрутила в голове все, что знала благодаря ключу, а значит, то, что может ей пригодится на первом испытании.
Привезут ли они сфинкса? Вполне вероятно, хотя им и везти его не придется, ведь в зверинце обязательно должен быть хотя бы один…
Придется ли им сражаться со львом, грифоном и женщиной-волшебницей?
Зачем им ключ, сыграл ли он уже свою роль в этом испытании, или следует все-таки держать его наготове, на всякий случай?
Зачем нужна будет загадка, начертанная на стене комнаты с тремя ипостасями сфинкса?
Вопросов было много, и Франсуаз не терпелось найти на них ответы, как часто она не могла дождаться конца занятия по Зельеварению, чтобы узнать, получилось ли у нее зелье, или открыть крышку на горшочке в теплице и увидеть, выросло ли из ее семечка красивое магическое растение.
— Мисс дё Франко!
Девушка остановилась у самых распахнутых дверей в Центральный зал, или Желудок, как смешно его называли школьники Дурмстранга, и обернулась. Впрочем, остановились и обернулись еще с десяток студентов, потому что каждое появление великолепной мадам Максим на публике сопровождалось открытыми ртами младшеклассников и шепотком старших девочек, отчего у студенток Шармбатона тут же кривились усмешки и чесались ноготки.
— Добрый день, профессор,— Франсуаз чуть отступила в сторону, пропуская стайку мальчиков курса третьего. Они то и дело оглядывались на огромную женщину.
— Как ваши дела?— мадам Максим ласково потрепала девушку по плечу, улыбаясь накрашенными губами.
— Все хорошо.
— Уже готовы к первому испытанию? Не страшно?
— Нет, все в порядке,— пожала плечами дё Франко, не понимая подоплеки вопросов, потому что ответы на них, как ей казалось, написаны широкой улыбкой на ее лице.
— Замечательно, мы очень на вас надеемся,— мадам Максим чуть понизила голос и почти заговорщицки спросила:— А на бал вы уже нашли себе кавалера? Вы ведь знаете, что Чемпионы должны прийти со спутниками, да к тому же профессор Яновских преподнес такой сюрприз, приятный и, конечно, удивительный, с бал-маскарадом…
Ну вот, приехали. Улыбка погасла на лице девушки, как перегоревшая лампочка, которую Франсуаз как-то на Маггловедении вкручивала двадцать пять минут, а она в итоге не прогорела и двадцати секунд.
— Так-так-так, значит, вы еще не нашли себе спутника, ай-ай-ай,— пожурила ученицу мадам Максим, оглядываясь.— Позовите вот, например, вашего однокурсника, мистера Ло,— она кивнула на высокого парня с не раз сломанным в драке носом, который он не давал залечить, считая, что горбинка его несравненно красит. Франсуаз буквально перекосило, как она представила, что придется подпрыгивать, чтобы дотянуться до руки этого гиганта, с ее-то росточком. Это рядом с директрисой все чувствовали себя равными, то есть маленькими, но вот среди однокурсников, да даже и среди младших ребят, дё Франко всегда считалась чуть ли не гномом, но ее это вовсе не смущало — как кто-то гордится сломанным носом, она ничуть не стеснялась своего роста.— Ну, ведь вы можете выбрать кого-то другого, ну, вот например…
— Профессор, я подумаю,— хмуро ответила Франсуаз, вперив взгляд в район коленей директрисы.
— Возможно, вам нужен совет или помощь, моя дорогая,— как можно более деликатно спросила мадам Максим, и девушка резко подняла голову, почти с вызовом посмотрев на профессора.
