Распространение

Состоит в расширительном толковании возможностей использования некоторых видов доказательств.

Наиболее часто встречаются уловки, связанные с преувеличением возможностей использования производных показаний, показаний в ходе следственных действий и частных документов.

В англосаксонском процессе подразумевается, что акты полиции и заключения экспертов не могут просто оглашаться в суде, а соответствующие служащие и эксперты допрашиваются под присягой; у нас же письменные акты предварительного расследования составляют львиную долю доказательственного материала.

Типичным для России стало, например, выслушивание показаний свидетеля, который утверждает, будто подсудимый признался ему в своей виновности в совершении преступления. Но такие показания не могут быть положены в основу обвинительного приговора, поскольку освещают не главный факт, а лишь некое побочное обстоятельство, характеризующее последующее поведение обвиняемого. «Показания о заявлениях» имеют гораздо меньшее значение, нежели признания, сделанные обвиняемым при допросе на следствии, от которых он позднее отказался. Признательные показания обвиняемого, незаконно полученные сотрудником органа дознания, недопустимы в качестве доказательств, хотя бы и были заверены подписью обвиняемого; странно было бы придавать большее значение его словам, якобы произнесенным без официального предъявления обвинения и не зафиксированным в процессуальном порядке. Иными словами: если уж в советском уголовном процессе во имя «достижения истины» все средства были хороши и законодатель не хочет отказаться от производных показаний, то все-таки они свидетельствуют только о произнесении обвиняемыми определенных фраз, но само их произнесение не может служить доказательством его виновности.

Точно так же протокол допроса не может быть подменен свидетельскими показаниями третьих лиц о том, что говорили обвиняемый и свидетель.

Показания понятых и следователя о ходе следственных действий обычно привлекаются, когда протокол осмотра или обыска сомнителен. Если допрашиваемый рассказывает об условиях собственного участия в производстве следственного действия (находился ли он все время в обыскиваемой комнате, видел ли, как извлекают вещи из тайника), об участии других лиц (присутствовал ли при осмотре и на каких именно этапах обвиняемый, разъяснял ли следователь права участникам осмотра или обыска), а также подтверждает или опровергает записи в протоколе, его показания вполне допустимы. «Понятой обязан удостоверить факт, содержание и результаты действий, при производстве которых он присутствовал», а также «вправе делать заявления и замечания по поводу произведенных действий» (ст.60 УПК РФ).

Но если с помощью показаний понятого восполняют пробелы протокола следственного действия и пытаются свидетельскими показаниями подтвердить то, что не отражено в протоколе, то это явно недопустимо. В противном случае вместо проведения следственных действий по процессуальным правилам и составления надлежащего протокола можно было бы ограничиться более простой процедурой: выехать в обыскиваемую квартиру с понятыми и по ходу обыска делать пометки в записной книжке. В конечном счете, можно было бы свести материалы дела к набору показаний следователя, охраняющих место происшествия сотрудников милиции, понятых, и тем самым совершенно отказаться от протоколов следственных действий в смысле статьи 166 УПК РФ.

Итак, пробелы протоколов следственных действий не могут быть восполнены последующими показаниями лиц, присутствовавших при производстве процессуального действия: следователя, понятых, сотрудников милиции, специалиста. Их показания, однако, могут послужить средством опровержения или подтверждения правильности содержащихся в протоколе записей. Пробелы протокола могут быть восполнены показаниями очевидцев, чье присутствие не было нарочитым: например, случайных прохожих.

Подобного рода тонкости надо иметь в виду при работе с доказательствами, на которых стороны основывают свои позиции.