Г. С. Салливан

(1892–1949)

Из того, что нам известно об этом ученом, абсолютно достоверная информация ограничивается послужным списком и укладывается в несколько скупых строк. (За свою не такую уж долгую жизнь Салливан успел поработать во многих медицинских и учебных учреждениях по всей Америке.) Остальное – хитросплетение фактов и вымысла, догадок и слухов, намеков и мнений. В разных источниках можно прочесть, что Салливан, крупнейший специалист по шизофрении, сам страдал этой болезнью, по крайней мере в юности пережил ее тяжелое обострение. Основанием для такого суждения, вероятно, послужил его замкнутый, даже аутичный характер. Что же касается клинических фактов, то достоверность их спорна. Есть основания заподозрить Салливана в нетрадиционной сексуальной ориентации. Тут доподлинно известно лишь то, что в его личной жизни никогда не присутствовала ни одна женщина, и всю его семью составлял приемный сын Джеймс Инско (что нисколько не проясняет пикантную ситуацию, но еще больше ее запутывает). В свое время много говорилось о житейской непрактичности Салливана, о его неумении обращаться с деньгами. Это суждение, пожалуй, наиболее справедливо – известно, что он постоянно занимал деньги у коллег, но не всегда отдавал, а в 30-е годы, чтобы избежать расплаты с долгами, даже дважды официально объявлял себя банкротом. Так или иначе, следует иметь в виду: не все, написанное о нем, заслуживает доверия – в разных источниках в зависимости от отношения автора к Салливану и его идеям акцентируются те или иные стороны его личности без достаточных на то оснований. Мы же ограничимся тем, что действительно важно и более или менее достоверно.

Гарри Стак Салливан родился в городке Норвич (штат Нью-Йорк) 21 февраля 1892 года в небогатой фермерской семье. Его родители были потомками ирландских иммигрантов, и их приверженность религии предков – католицизму – заставляла их держаться особняком среди соседей-протестантов, испытывавших типичное для того времени предубеждение янки против ирландцев. Из-за этого и Гарри с малолетства был лишен общества сверстников. Единственным его товарищем был еще один местный изгой – мальчик по имени Кларенс, заслуживший всеобщее отвержение из-за своих явных гомосексуальных наклонностей (эра политкорректности еще не наступила). Значительная разница в возрасте (Кларенс был на 5 лет старше) не помешала их сближению. Впоследствии это дало повод для подозрений в адрес самого Салливана, хотя никто не возьмется с уверенностью утверждать, носила ли мальчишеская дружба порочный характер. Впоследствии Кларенс также посвятил себя психологии, но имени себе не создал.

В двойном имени Салливана Стак является частью фамилии. Такова была девичья фамилия его матери, которую она продолжала с гордостью носить и после замужества. Элла Стак была на несколько лет старше своего мужа, Тимоти Салливана, и гордилась тем, что среди ее предков были люди довольно культурные и образованные – врачи, юристы, священники и учителя. Семейная ферма также была ее собственностью, перешедшей к ней по наследству, и отец Гарри, прижившийся «в зятьях», явно не был жене ровней, что сильно тяготило обоих. Семейная напряженность сказывалась и на мальчике. Он был единственным выжившим ребенком в семье, однако близостью с родителями никогда похвастаться не мог. Отец скрывал свою неудовлетворенность за маской нелюдимости, постоянно был погружен в дела, и по признанию самого Гарри, ему лишь в зрелом возрасте, после смерти матери удалось найти с ним общий язык. Внимание матери к сыну также было весьма своеобразным. О ней Салливан написал: «Я избежал многих зол, связанных с положением единственного ребенка в семье, исключительно благодаря тому, что моя мать никогда не брала на себя труда замечать истинные черты ребенка, которому она дала жизнь. А воображаемый ею сын так отличался от меня настоящего, что я чувствовал, что моя мать совершенно бесполезна для меня и не способна дать мне ничего, кроме причудливых иллюзий».

По мнению одного из биографов Салливана, А.Г. Чэпмена, мать «перекладывала на плечи сына свой бессильный гнев, беспомощное любование былой известностью своей семьи и бесплодные мечтания о лучшем будущем». Убежденная в своем превосходстве на худородным мужем, Элла рассказывала сыну легенды о славном прошлом своей фамилии. Особенно зачаровала юного Гарри материнская сказка об одном славном предке по прозванию Западный Ветер, который, преодолевая всяческие препятствия, мчался на коне на восход солнца, чтобы встретить там свое блестящее будущее. Образ отважного всадника навсегда запечатлелся в душе мальчика. Став профессиональным доктором, он заказал себе личную печать, на которой были изображены две лошадиные головы, заключенные в круг. Но, хотя Гарри занимали рассказы матери, он, казалось, чувствовал, что она никогда не любила его по-настоящему. Неудовлетворенность матери своей долей передалась и ребенку. Не в этой ли убийственной оценке содержится ключ ко многим его последующим душевным страданиям: «Она была совершенно бесполезна для меня»?..

В возрасте 16 лет Салливан окончил среднюю школу, своими блестящими оценками заслужив стипендию штата для продолжения образования. Однако дальнейшее образование отчего-то не заладилось – год проучившись в Корнельском университете, он был в июне 1909 года оттуда отчислен, поскольку в весеннюю сессию ухитрился провалиться по всем предметам.

Последующие два года являют собой белое пятно в его биографии, оставляющее широкое поле для домыслов. По некоторым данным, в ту пору он пережил тяжелый личностный кризис, который в некоторых источниках безапелляционно назван приступом шизофрении, из-за чего вынужден был подвергнуться психиатрическому лечению. Называется даже конкретная клиника, в которой он якобы лечился. Однако архивы этой клиники оказались уничтожены пожаром, так что никаких документальных свидетельств болезни Салливана не сохранилось.

В 1911 г. Салливан объявился в Чикаго, где поступил в местный медицинский колледж – одно из самых авторитетных медицинских учебных заведений той поры, которое, однако, закрылось в тот же год, когда Салливан его закончил – 1917. Получив степень доктора медицины, Салливан занялся частной практикой в области психиатрии, сосредоточившись на самом, пожалуй, сложном контингенте – шизофрениках. Рано возникший у него интерес к психоанализу мало способствовал успехам его практики. Ведь по мнению психоаналитиков, шизофрения представляет собой крайне тяжелую и практически неизлечимую болезнь. К этому можно добавить: неизлечимую методом психоанализа. Вероятно, это и побудило Салливана, надолго сохранившего приверженность психоанализу, пересмотреть впоследствии многие фрейдистские постулаты и сформулировать собственную концепцию социализации, душевного здоровья и болезни. На этом основании его традиционно причисляют к неофрейдистам, хотя сам он всячески открещивался от этого ярлыка.

Как и Фрейд, Салливан понимал взрослую личность как арену, на которой разыгрываются неразрешенные конфликты детской жизни, и идея о призраках прошлого, преследующих человека в его настоящем, составила психоаналитический фундамент его теории, роднящий ее с фрейдизмом. Однако Фрейд настаивал на первостепенной значимости Эдипова комплекса, энергии либидо и на идее о том, что личность человека в основном формируется уже к трем годам. Что касается Салливана, то он рассматривал жизнь не как воспроизведение Эдипова конфликта, а как процесс постоянного развития с рождения человека и до самой его смерти. В своей долговременной реконструкции психоанализа Салливан продемонстрировал, что личность является не только продуктом действия внутренних сил, но и результатом отражения представления о нас окружающих.

Салливан был одним из первых, кто ввел в научный обиход понятие тревожности. Анализируя жизнь человека или, что для него почти равнозначно, систему межличностных отношений, он исходил из энергетической концепции, вводя два, по его словам, «абсолюта, или идеальных конструкта» – абсолютную эйфорию, крайним выражением чего является глубокий сон младенца, и абсолютное напряжение, его предельная форма – скоротечный ужас. Уровень эйфории и уровень напряжения находятся в реципрокных отношениях. Напряжения могут быть вызваны неудовлетворением потребностей, которое приводит к нарушению биологического равновесия, а также утрату межличностной надежности, которая, по мнению Салливана, и порождает тревожность.

Понятие тревожности Салливан считал фундаментальным для своей теории. Описывая возникновение тревожности и сравнивая этот процесс с появлением чувства нежности, он отмечал, что напряжение младенца, вызыванное неудовлетворением его потребностей, индуцируется матери и переживается ею как нежность. Напротив, переживание межличностной ненадежности связано с тем, что имеющееся у младенца напряжение тревоги индуцирует тревогу матери. Последнее положение Салливан обозначает как «теорему тревоги номер 1», а сам процесс передачи напряжения – как «эмпатию». Лишь редукция обоих типов напряжения – как идущего от биологических потребностей, так и связанного с потребностью в межличностной безопасности – может привести к определенному уровню эйфории. Проводя различия между тревожностью и страхом, Салливан отмечал, что хотя при достаточной силе того и другого они переживаются одинаково, но в жизни человека это альтернативные процессы: «Тревожность возникает от эмпатической связи со значимым, более старшим человеком, а страх обнаруживается тогда, когда удовлетворение общих потребностей откладывается до тех пор, пока они приобретают исключительную силу». Иными словами, единственный источник тревожности – значимый человек, в то время как страх связан с возможностью депривации общих потребностей.

Таким образом, согласно Салливану, во-первых, тревожность порождается межличностными отношениями; во-вторых, потребность в избегании или устранении тревожности по сути равна потребности в межличностной надежности и безопасности. Это приводит его к заключению, что тревожность сопутствует человеку везде, где он вступает в контакт с другими людьми, а поскольку человек живет среди других людей, то тревожность сопровождает его повсюду и постоянно. Она является основным источником психической энергии, на ней во многом основывается личностная динамика.

При этом Салливан отмечал, что если у ребенка с самого начала будет создано чувство межличностной надежности, то оно не даст развиться тревожности, и что дети существенно отличаются друг от друга по уровню тревожности. Однако, по его мнению, тревожность может возникнуть и позже у некоторых людей при условиях, которые он образно называет «шизофреническими расстройствами жизни». Таковы, по его мнению, условия жизни в подростковый период. Не личный ли опыт определил это суждение?

Личность, по Салливану, – это «относительно устойчивый паттерн повторяющихся межличностных ситуаций, которые характеризуют жизнь человека» Но поскольку в основе мотивации межличностных отношений, с его точки зрения, лежит такой мотив, как стремление заслужить одобрение значимого человека и боязнь его неодобрения, то личность – адаптационное образование, которое во многом базируется на переживании тревожности.

Идейно связанной с научными интересами Салливана была общественная сфера его деятельности. Он писал на такие разнообразные темы, как проблемы чернокожей молодежи на юге Соединенных Штатов, антисемитизм в нацистской Германии и международная напряженность. Салливан полагал, что психологам надлежит сыграть важную роль в решении этих проблем, поскольку в основе поведения изолированных и запутавшихся людей, будь то шизофреники, обитатели гетто или представители народов, вовлеченных в военные конфликты, лежат тревога и страх. В сотрудничестве с канадским психиатром Б. Чизхольмом, ставшим впоследствии директором Всемирной Организации Здравоохранения, он старался воплотить эти свои идеи в практику. Эти усилия привели к созданию Международной Федерации психического здоровья.

Салливан скоропостижно скончался от сердечного приступа 14 января 1949 года в Париже, куда он прибыл на заседание совета Международной Федерации психического здоровья. Как человек, известный своими заслугами перед Вооруженными Силами США (он служил в годы I мировой войны и впоследствии принимал участие во многих военных проектах, дослужился до майора) Салливан был похоронен на Арлингтонском воинском кладбище. Судя по всему, в последние годы жизни он все более склонялся к католической религии, унаследованной им от ирландских предков. Словно предвидя скорую кончину, он заранее отдал подробные распоряжения о собственных похоронах с полным соблюдением католического обряда. Обескураженные этим жестом, большинство коллег погребальную церемонию проигнорировали. Зато в наши дни он удостоился персонального биографического очерка на сайте христианских психологов в Интернете, хотя помимо католического погребения ничем свою религиозность не проявил ни в теории, ни на практике. С таким же основанием можно было бы разместить на том же сайте очерк жизни и творчества материалиста Павлова, завещавшего похоронить себя по православному обряду.

Помимо нескольких статей, имевших в научных кругах широкий резонанс, Салливан при жизни опубликовал всего одну книгу – «Концепции современной психиатрии» (1947). В нашей стране в 1999 г. была издана другая его книга (на родине подготовленная к выходу его последователями) – «Интерперсональная теория в психиатрии». Большого интереса она не вызвала, затерявшись в потоке околопсихологической макулатуры. Вероятно, коммерческий провал этого издания удерживает наших издателей от выпуска других книг Салливана, в свое время вышедших на его родине посмертно. А они, объединенные в собрание сочинений, составляют два увесистых тома. Так что для наших психологов возможности знакомства с идеями Салливана весьма ограничены – не в пример, скажем, тем же Роджерсу или Эриксону. А ведь если разобраться, многие идеи этих ученых, ставших у нас культовыми фигурами, почерпнуты в рассуждениях Салливана. Так, Роджерс строил свою теорию личности на идее Салливана о том, что Я-концепция является продуктом социума. А стадии развития, выделенные Салливанам, фактически предвосхитили возрастную периодизацию Эриксона. Любой шаг вперед легче сделать с опорой на достижения предшественников. Так не будем же забывать, что предшественников было много, и Гарри Стак Салливан – один из них.