Способностей

Исследование мнемических способностей с помощью метода развертывания мнемической деятельности позволяет увидеть разные уровни реализации процессов запоминания и воспроизведения, которые, как показывают изложенные выше экспериментальные материалы, характеризуются разной степенью осознаваемо-сти, рефлексируемости, алгоритмизированности и произвольности. Ключевой структурой, обусловливающей выраженность тех или иных свойств мнемических процессов, являются регулирующие механизмы.

Регулирующие механизмы как системное взаимодействие внешней и внутренней регуляции обладают следующими свойствами:

• проявляются как следствие развития операционных механизмов;

• оказывают влияние на мнемический результат через управление процессом переработки информации;

• способны проявляться относительно независимо от операционной стороны мнемических способностей, но могут составлять неразрывное единство с процессом переработки информации.

Регулирующие механизмы представляют собой многоуровневое образование в континууме от доминирования внешней регуляции через домирование внутренней к системному взаимодействию внешней и внутренней регуляции в едином процессе обработки запоминаемой или воспроизводимой информации.

Исследования оперативных механизмов во взаимодействии с внутренней и внешней регуляцией показывают существование нескольких вариантов «механизменной» регуляции мнемических процессов:

1) неосознаваемая (относительно неосознаваемая) внешняя регуляция взаимодействует с неосознаваемой (относительно неосознаваемой) внутренней регуляцией, которые предопределяют стереотипизированный характер мнемического процесса по механизму единой установки;

2) неосознаваемая (относительно неосознаваемая) внешняя регуляция через цель деятельности детерминирует произвольную, осознаваемую внутреннюю регуляцию, обеспечивающую осознаваемое применение обработки запоминаемого материала;

3) осознаваемая внешняя регуляция через цель деятельности детерминирует произвольную, осознаваемую внутреннюю регуляцию, обеспечивающую осознаваемое (нестереотипизированное) применение операционных механизмов;

4) осознаваемая внешняя регуляция через цель деятельности детерминирует (произвольное запоминание или воспроизведение) стереотипизированное (неосознаваемое, относительно неосознаваемое) применение операционных механизмов. Исполнительная часть процесса запоминания совершается по механизму установки.

Первый и последний варианты взаимоотношений внешней и внутренней регуляции являются сущностным механизмом субъектных закономерностей. Второй и третий варианты характеризуют механизмы субъективно-личностных закономерностей.

Как показали исследования регулирующих механизмов с помощью метода развертывания мнемической деятельности, характер внутренней регуляции может кардинально изменяться в зависимости от параметров цели как результата познавательной активности.

Обратимся к анализу проблемы управления процессом запоминания и воспроизведения через призму классических данных.

Когда когнитивная психология провозгласила свои приоритеты, то сразу же возник вопрос о регуляции перехода информации из одного блока ее хранения к другому. В качестве регуляторных контролирующих процессов, ответственных за интерпретацию, отбор и передачу информации, рассматривались процессы внимания, распознавания образов и повторения. Большое количество исследований, посвященных распознаванию образов, особое внимание уделяли приемам использования контекста и параллельной переработки входящей информации. Прием использования контекста выполняет регулятивную функцию, по мнению ряда психологов когнитивного направления, в связи с тем, что информация, находящаяся в системе, создает ожидание относительно той информации, которая поступит в следующий момент. Это ожидание сужает число возможных эталонов, к которым может быть отнесен входной стимул. Оно приводит к сокращению числа необходимых сравнений, так как заранее известно, к какому классу объектов будет принадлежать стимул. Принцип использования контекста предполагает существование в системе распознавания образов механизма «обратной связи», обеспечивающего такую информацию о результатах прежних распознаваний, которую можно было бы использовать при опознании данного стимула.

В психологии восприятия и памяти обсуждаются две возможности считывания, сканирования информации, расположенной на уровне иконической памяти. Сканирующий механизм последовательно сравнивает новые стимулы со всеми хранящимися в долговременной памяти эталонами. По мнению Р. Кладки, «существует другая возможность — параллельное сравнение, при котором одновременно производится множество отдельных сравнений, идущих бок о бок. В этом случае подлежащий распознаванию стимул может одновременно сопоставляться со многими внутренними кодами, и весь процесс займет не больше времени, чем одно такое сопоставление» [105, с. 70]. Аргументы в пользу существования принципа параллельного сравнения при распознавании образов были получены в экспериментах У. Найссера по нахождению букв или последовательности букв в длинных списках. Им было установлено, что хорошо натренированные испытуемые могут отыскивать в списках одновременно до десяти целей. При этом скорость поиска оказалась такой же, как и в случае поиска одной цели. По мнению Р. Клацки, этот результат говорит против процесса последовательного поиска. На наш взгляд, принцип использования контекста и проблема параллельного сравнения информации характеризуют в значительной степени закономерности функционирования операционных механизмов памяти, нежели ее регуляции.

Значительно ближе к проблеме регуляторных процессов подходит исследование роли внимания в переработке информации с точки зрения когнитивной психологии, которое помогает отбирать релевантную стоящей перед субъектом задаче информацию и блокирует иррелевантную информацию. Активные исследования в этом направлении шли с помощью методов дихотического прослушивания и слежения, предложенных Е.Черри в 1953 г. Результаты экспериментов, свидетельствующие о том, что информация, иррелевантная задаче, доходит до уровня кратковременной памяти, а затем блокируется, послужили основой моделей для объяснения процессов внимания: как жесткого фильтра (по Д. Бродбенту) и как аттеннюатора (по А.Трейсман). Авторы этих моделей искали объяснение в процессах внимания и наталкивались на затруднения. Так, если буквально следовать модели А.Трейсман, то получается, что существует ступень предварительного анализа входных сигналов как по физическим характеристикам, так и по содержанию сообщения, т. е. происходит распознавание смысла сообщения еще до того, как этому сообщению уделено внимание.

У. Найссер, пытаясь найти выход из этого положения, выделил особый класс процессов — процессы предвнимания. Благодаря предвниманию субъект имеет в своем распоряжении полное неизбирательное отображение действительности, обеспечивающее приспособительную реакцию на те или иные еще не распознанные критические изменения ситуации. Проблема предвнимания, на наш взгляд, характеризует многоуровневость закономерностей психического отражения, многоуровневость регулирующего механизма. Психика объективно обладает способностями отражать информацию с разными степенями осознанности. Именно регуляция, ее характер, развитость и развернутость «переводят» отражаемую информацию из одного уровня в другой: из менее значимого в более значимый, из менее актуального в более актуальный, из более «болезненного» для самооценки в менее «болезненный» и т. д.

Как видим, классическая когнитивная психология чрезвычайно упростила регулятивные процессы, проигнорировав мотива-ционно-эмоциональную сферу человека запоминающего. Кроме того, если посмотреть на понимание мнемических процессов в целом в рамках данного подхода, то станет очевидной абстрактно-методологическая оторванность этих конструкций от психологической реальности. Одним из примеров содержательной критики этих положений является работа У. Найссера [160], где он пытается анализировать процессы обработки информации во взаимодействии с особенностями стимула и его значимостью для субъекта. Основной тезис, который последовательно отстаивает У. Найссер, заключается в том, что в процессе познания субъекта являются ранее выработанные им антиципирующие схемы, которые заранее подготавливают его к тому, чтобы принять именно этот вид информации, а не какой-либо другой, и тем самым контролируют познавательный процесс. Поскольку схемы представляют собой антиципации, они и являются тем посредником, посредством которого прошлое воздействует на будущее: наличная информация определяет то, что будет извлечено в будущем. Мысль эта не нова, она встречается в ряде западных концепций и очень распространена у нас, однако чрезвычайно важна для данного контекста рассуждений, ибо признается по сути принципиальное отличие познания в условиях естественной целенаправленной деятельности.

Суть обновленной модели У. Найссера может быть выражена в тезисах:

• В каждый момент субъект имеет конструктивную антиципацию определенного вида информации, которую он способен воспринять как наличную.

• Субъект исследует эту информацию посредством поисковой активности — деятельности, которая направляется и контролируется антиципирующей схемой, включающей в себя как планы перцептивных действий, так и готовность к восприятию вполне определенных видов оптической стимуляции.

• Полученная в процессе поисковой активности информация об объекте изменяет исходную антиципирующую схему.

То, что У. Найссер называет схемой, представляет собой «сцепление» определенных действий операционной стороны и некоторых действий регулирующей стороны мнемических способностей.

Заслугой когнитивной психологии, таким образом, является отнюдь не описание или объяснение регулятивных процессов, а постановка проблемы собственно психологических принципов функционирования памяти.

Решающий перелом во взглядах на понимание принципов организации человеческой памяти произошел на рубеже 30-х гг. XX в. (по крайней мере, в отечественной психологии) и связан с работами Л. С. Выготского, А. Н.Леонтьева, А. Р.Лурия. Говоря об «ору-дийности» памяти благодаря вспомогательным средствам, Л. С. Выготский сформулировал положение о преднамеренной произвольной регуляции поведенческого акта. По мнению Л. С. Выготского, «самая сущность человеческой памяти состоит в том, что человек активно запоминает с помощью знаков. О поведении человека в общем виде можно сказать, что его особенность в первую очередь обусловлена тем, что человек активно вмешивается в свои отношения со средой и через среду изменяет свое поведение, подчиняя его своей власти» [57, с. 85 — 86]. А.Н.Леонтьев значительно конкретизировал эти общеметодологические положения Л. С. Выготского и впервые обозначил «стимул-средство» не только как способ запоминания, а в первую очередь как регулирующий мне-мическое поведение прием, как акт регуляции. А. Н.Леонтьев обозначил три признака этих регулирующих запоминание приемов: произвольность, непрямой, опосредствованный акт по своей структуре, содержательно регулирующий прием есть проявление определенной культуры [128]. Необходимо заметить, что А. Н.Леонтьев рассматривал стимулы-средства как внешние вспомогательные стимулы (и поэтому идет речь о культуре) и интериоризирован-ные приемы. Таким образом, в основе регуляции памяти Л. С. Выготский и А.Н.Леонтьев рассматривают внешние и внутренние средства для овладения памятью, хотя и не называют их внешней и внутренней регуляцией.

Проблема произвольности — непроизвольности регулирующих действий наиболее доказательно исследована в школах П. И. Зин-ченко и А. А. Смирнова. Они обозначали эту проблему как принцип зависимости запоминания от места запоминаемого объекта в структуре деятельности. Главная задача одного из циклов исследований П.И.Зинченко заключалась в том, чтобы экспериментально доказать сам факт зависимости непроизвольного запоминания от организации деятельности человека. Основной методический принцип экспериментов П. И. Зинченко был в известном смысле противоположен требованиям, предъявляемым к методикам в когнитивной психологии. Во всех своих экспериментах П.И.Зинченко пытался не изолировать определенный материал от деятельности, а, напротив, включить этот материал в какую-либо деятельность, например в познавательную или игровую. Важно лишь, чтобы эта деятельность не была мнемической, поскольку в мнемической деятельности экспериментатор сталкивается с произвольным запоминанием и соответствующими этой форме запоминания специальными мнемическими действиями по организации материала (смысловая группировка, выделение опорных пунктов в тексте, соотнесение запоминаемого материала с чем-нибудь ранее известным либо соотнесение отдельных частей материала друг с другом). Включение того или иного материала в деятельность было первой характеристикой его мнемического приема. Вторая черта заключалась в том, что один и тот же материал должен был выступить в двух ипостасях: один раз — в качестве объекта, на который направлена деятельность субъекта, другой раз — в качестве фона, т. е. объекта, который непосредственно не включен в выполняемую субъектом деятельность. Результаты, полученные П.И.Зинченко, широко известны: «Деятельность с объектами является основной причиной непроизвольного запоминания их. Это положение подтверждается не только фактом высокой продуктивности запоминания карточек и чисел там, где они были предметом деятельности испытуемых, но и плохим их запоминанием там, где они были только фоновыми раздражителями. Последнее свидетельствует о том, что запоминание нельзя сводить к непосредственному запечатлению, т.е. к результату одностороннего воздействия предметов на органы чувств вне деятельности человека, направленной на эти предметы» [93, с. 151].

Вдумаемся еще раз в этот фундаментальный вывод. П.И.Зинченко говорит о том, что:

1) операционная сторона памяти взаимодействует с функциональными механизмами (непосредственным запечатлением) на разных уровнях (осознаваемом и неосознаваемом);

2) когда имеет место осознаваемая обработка материала, можно говорить о включении регулирующих механизмов, о произвольном управлении деятельностью со стороны целей субъекта системой функциональных, операционных и регулирующих механизмов;

3) существует четкая зависимость запоминания в количественном и качественном выражениях от уровня организации целенаправленной деятельности субъекта:

а) запоминание с опорой на функциональные механизмы при минимальной активности (целенаправленности, осознанности, произвольности) субъекта (непосредственное запечатление);

б) запоминание благодаря взаимодействию функциональной и операционной сторон при безусловной активности субъекта на уровне обработки материала (при целенаправленности, осознанности, произвольности действий с материалом, но нецеленаправленном, непроизвольном запоминании) — опосредствованное, но непроизвольное запоминание.

Эта ситуация создает впечатление «разомкнутости» регулирующих механизмов, когда имеет место внешняя регуляция, присутствуют какие-то действия внутренней регуляции, но взаимодействие не объективируется. Возникает закономерный вопрос: в какой мере внешняя регуляция (мотивы, эмоции и т.д.) может оказывать влияние на мнемический процесс, когда цель запомнить отсутствует? Работы, способные прояснить проблему, касаются изучения специфических особенностей памяти в ситуации конфликта между неосознаваемыми мотивами личности и осознаваемыми целями действий. Безусловно, наиболее яркими работами в этой области остаются исследования З.Фрейда о механизме вытеснения, лежащего, по его мнению, в основе забывания тех или иных значимых для личности событий. Из анализа конфликтных ситуаций наглядно проступает закономерность вытеснения из сознания объектов, связанных с неприятными событиями. До сих пор исследователи этой проблемы не могут дать однозначного ответа, хуже забываются неприятные события или нет. Если рассматривать данную проблему в контексте анализа конкретной целенаправленной деятельности, то можно иначе ответить на вопрос: неприятные события забываются, вытесняются из памяти, из сознания личности тогда, когда существует конфликт между неосознаваемыми мотивами деятельности личности и осознаваемыми целями действия. Именно с таким конфликтом мы сталкиваемся в классическом примере З.Фрейда, когда он из-за ссоры с одним семейством неосознанно обходит дом, в который отправился с целью приобретения шкатулки для своей знакомой [238]. Следует заметить, что подобный конфликт представляет одно из условий забывания неприятного.

Конфликт, описанный З.Фрейдом, демонстрирует превращение субъективно-личностного уровня детерминации в субъектный. У З.Фрейда имела место некая мотивация по отношению к своей знакомой, которая трансформировалась в осознанную конкретную цель (субъективно-личностные тенденции), требующую определенной исполнительской деятельности со своими операционной и регулирующей сторонами (скорее всего, это субъектные тенденции, но могут проявиться и субъективно-личностные). И уже на уровне реализации цели актуализируется другой мотив, рождающий отрицательный эмоциональный настрой по отношению к месту приобретения шкатулки, ибо мотив «избегания встречи с семейством», соотнесенный с целью, требующей противоположного действия, т. е. не избегания, а встречи, детерминировал приобретение целью негативного личностного смысла. Само рождение мотива неудовольствия в связи с чем-либо носит субъективно-личностный характер (эмоции хотя бы частично, но отражаются в ситуации), но дальнейшее развитие событий идет в рамках субъектных тенденций: неосознаваемого желания избежать неприятной встречи. Динамику взаимоотношений субъектных и субъективно-личностных тенденций можно изобразить в виде схемы 9.

Схема 9. Взаимоотношения субъективно-личностных и субъектных

тенденций в ситуации, описанной З.Фрейдом

Как видим, и когнитивная психология, и деятельностная парадигма в отечественной психологии памяти, и классический психоанализ анализировали при обсуждении регуляции степень осо-знаваемости — неосознаваемости и (или) произвольности — непроизвольности влияния мотивации на мнемические процессы. В контексте наших рассуждений эта проблема может быть сформулирована как проблема закономерностей взаимоотношений внешней и внутренней регуляции, или, другими словами, проблема формирования и функционирования регулирующего механизма.

Исследования регуляции мнемических процессов, выполненные в разных парадигмах, демонстрируют безусловное наличие трех направлений детерминации происхождения регулирующих механизмов.

Во-первых, это детерминанты внутренней регуляции или операциональной составляющей регулирующего механизма. Действия отражения условий запоминания и воспроизведения, антиципации, планирования, принятия решения, контроля, оценки и коррекции являются следствием развития логического, вербального, понятийного, абстрактного мышления. Развитие вербального интеллекта (осознаваемого, управляемого, рефлексируемого уровня обработки информации) способствует развитию опосредствованного запоминания, сущностью которого являются операционные механизмы. Таким образом, уровень развития интеллекта субъекта мнемической деятельности «проецируется» на состояние регулирующих механизмов его мнемических способностей.

Во-вторых, это происхождение совокупного влияния мотивов, эмоций, волевых качеств, Я-концепции на систему действий внутренней регуляции. Строго говоря, проблема детерминации внешней регуляции соразмерна постановке проблемы происхождения индивидуального своеобразия личности.

В-третьих, это детерминация системного взаимодействия операциональной регуляции и интенционной, которая реализуется через процессы целеобразования. Регулирующий механизм мне-мических способностей становится таковым в том случае, когда эти три составляющие (действия внутренней регуляции, цели и внутренняя регуляция) находятся в системном взаимодействии. На наш взгляд, именно системное единство операциональной и интенционной сторон регулирующего механизма дает возможность утверждать наличие субъективно-личностных закономерностей функционирования мнемических способностей, которые проявляются в изменении субъектно стабильного характера запоминания или воспроизведения. Если сущность субъектных закономерностей заключается в стабильных, повторяющихся алгоритмах обработки запоминаемого материала, реализующихся в независимости от сознания личности, то сущность субъективно-личностных закономерностей заключается в изменении стереотипного порядка, запоминания и воспроизведения. Эти изменения происходят вследствие изменения уровня реализации регулирующих механизмов, операциональная сторона которых становится осознаваемой и управляемой. При этом состояние интенционной стороны регулирующего механизма может быть как осознаваемым, так и неосознаваемым. Таким образом, сущность субъективно-личностных закономерностей функционирования мнемических способностей может быть представлена в двух вариантах симпто-мокомплексов ее основных свойств:

J) осознаваемость внешней регуляции, процессы целеполага-ния или трансформации цели, произвольный, осознаваемый характер процессов внутренней регуляции, произвольный, осознаваемый (относительно осознаваемый) характер запоминания или воспроизведения;

2) неосознаваемость внешней регуляции, процессы целепола-гания или трансформации цели, произвольный, осознаваемый характер внутренней регуляции, произвольный, осознаваемый (относительно осознаваемый) характер запоминания или воспроизведения.

Наши исследования с помощью метода развертывания мнеми-ческой деятельности доказывают, что действия внутренней регуляции с трудом объективируются в экспериментальных условиях. Наиболее отчетливо проявлялись действия планирования, контроля и коррекции при запоминании самого сложного материала. Остальные действия требовали для их анализа дополнительных вопросов со стороны экспериментатора. Внешняя регуляция не проявлялась и не могла проявиться, ибо данная экспериментальная процедура этого не предусматривала. Цели мнемической деятельности по возможности также были унифицированы с помощью инструкции. Учитывая эти обстоятельства, встала задача исследовать взаимодействие внешней и внутренней регуляции с помощью иных исследовательских процедур, предусматривающих задейство-ванность интенционной регуляции с помощью экспериментального материала*.

Полученные результаты подтверждают наличие субъектных и субъективно-личностных закономерностей функционирования мнемических способностей. В качестве субъектных закономерностей можно выделить повторяющиеся, устойчивые, не регулируемые сознанием трансформации текста, детерминированные знаниями испытуемого в области истории и уровнем репрезентации информации в памяти субъекта. В данном исследовании с наибольшей отчетливостью проявились две тенденции и при отсроченном, и при непосредственном воспроизведении:

сокращение оригинала;

изменение последовательности изложения по сравнению с оригиналом.

В наиболее явной форме субъективно-личностные закономерности проявились в 16,7 % случаев. Представители данной группы пытались выстроить текст по законам собственной логики. Они сознательно «перестраивали» рассказ. При этом все отмечали, что данная форма для них наиболее приемлема. Приблизительно третья часть выборки (30 %) трансформировали смысл оригинала под влиянием своих профессиональных знаний, опыта, не осознавая этого. Большинство испытуемых (53,3 %) изменили оригинал, трансформировав часть его деталей. Опрос показал, что процесс замены или сокращения деталей практически не осознается. В основном изменяли или исключали из рассказа имена, названия, место действия. Так, граф Пурталес был заменен на графа П., графа Пурсалеса, Портлеса, Парафильса, Поурлеса. Вместо «под ломами дюжих дворников с жалобным хрустом погибала драгоценная коллекция антиков...» писали: «дворники метлами крушили мебель, погибала антикварная коллекция»; «под ломами дворников уже трещали старинные антики»; «рушилось убранство комнат»; «дворники сметали все это в кучи»; «под ломами дворников погибала старинная мебель»; «орудуют дворники железными ломами»; «какой-то дворник все внутри ломал»; «дворники топорами рушили антикварную мебель» и т.д. Кайзера трансформировали в царя, кайзера Вильгельма, короля; Цольре — в Цолье, Циглера, Цольнера, Цолъге, Цольте. В качестве места действия вместо Иссакиевской площади в Петербурге назывались русская площадь, Москва, Пруссия, Германия.

В каждом из этих изменений наличествуют субъектные привнесения. Здесь проявились аналогии, схематизация, многочисленные и разнообразные по видам ассоциативные связи. Большим ассоциативным изменениям подверглись прилагательные — русские аналоги немецких четырех F: освежающая, благочестивая, веселая, вольная. Вместо этих слов назывались: «освободительная, свежесть, вольный, весенний, бодрый, ранний, свежий, легкая, быстрая, победоносная, свобода, выбор, безумное, война гнева, война вольных просторов; бодрости и веселья, сильная, великая, светлая, освобождающая, благородная, священная, быстрая». Наибольшим изменениям подверглось слово «благочестивая», которое никто из испытуемых не воспроизвел. Часть испытуемых (16,7 %) данное прилагательное просто убрали из рассказа, остальные заменили на «благородная».

Указанные выше трансформации, судя по результатам опроса испытуемых, не осознаются. Вместе с тем направленность на обработку текста, стремление применить те или иные способы запоминания являются осознаваемой и управляемой тенденцией. (76,7% испытуемых целенаправленно повторяли текст, т.е. сознательно контролировали процессы циркуляции информации.) Двое испытуемых отметили стремление к произвольному ассоциированию рассказа. Все испытуемые применяли опорные пункты: имена, непонятные связки, фамилию «Маяковский». Все участники эксперимента активно структурировали текст, пытаясь установить связи между частями отрывка. Двое испытуемых использовали мнемический план как совокупность опорных пунктов в целях наиболее полного и последовательного воспроизведения. 63,3 % испытуемых схематизировали текст, значительно упрощая оригинал, 50 % — перекодировали, опираясь на фонетические особенности слов, 80 % — представляли материал в образной форме. Треть испытуемых активно привносили в оригинал что-либо от себя.

Ответы испытуемых на вопросы показывают наличие сознательного контроля и процесса запоминания, и процесса воспроизведения. Можно ли сложившуюся ситуацию обозначить как проявление субъектных тенденций или как проявление субъективно-личностных? Субъектные тенденции характеризуются стереоти-пизированным характером мнемических процессов, которые детерминируются субъектными особенностями. В данной ситуации трудно отдифференцировать стандартное и нестандартное для данной личности мнемическое поведение. Судя по результатам непосредственного и отсроченного воспроизведения, а также по результатам опроса, данная ситуация демонстрирует тесное переплетение субъектных и субъективно-личностных тенденций, с более заметной долей первых. Осознание, безусловно, присутствовало, но это было осознание необходимости регуляции процессов запоминания и воспроизведения. Данная экспериментальная процедура не позволяет исследовать специфику субъектных и субъективно-личностных закономерностей, ибо не предполагала дополнительных исследований мнемических способностей участников эксперимента.

Однако в двух случаях есть основания говорить о доминирующей роли системного взаимодействия операциональной и интен-ционной сторон регулирующих механизмов. Испытуемый К. (21 год) уже при первом воспроизведении кардинально изменил текст в рассказ про пьяную оргию в первый день войны: «Первый день войны, вакханалия. С крыш летели бронзовые бурцевалы, вздыбившие свои копыта над северной столицей, падали, выбивая копытами камень из мостовой... Пьяный воздух. Война! Война гнева, Вольных просторов, Бодрости и Веселья». В качестве точки отсчета испытуемый избрал момент падения с крыши бронзовых коней. Этот процесс испытуемый не осмысливал, а «ощутил как падение в замедленной киносъемке». Опрос показал, что испытуемый сразу же переформулировал цель запомнить и воспроизвести в другую: рассказать о катастрофе, крушении. О характере внешней регуляции можно судить только по результатам опроса, которые содержат некоторую информацию о мотивах самоутверждения в глазах экспериментатора, которые детерминировали вышеуказанную произвольную активность. В данном случае показателем субъективно-личностных тенденций является переформулированная цель.

Испытуемая Р. (19 лет) очень подробно воспроизвела оригинал, практически без ошибок и трансформаций. Опрос после эксперимента показал, что текст испытуемой не понравился: «Какой смешной набор фраз». Никакого желания запоминать и воспроизводить не было. Но она уже согласилась участвовать в эксперименте и «надо было что-то делать». Испытуемая, судя по ее словам, заставила себя найти смысл в рассказе и начала его запоминать с помощью представлений, опираясь на мнемический план и структурирование. Таким образом, испытуемая Р. произвольно включила в процесс запоминания операционные и регулирующие механизмы, заставив себя принять цель, сформулированную экспериментатором. Произвольная активность по активизации регулирующих механизмов свидетельствует в пользу субъективно-личностных тенденций, хотя особенности внешней мотивации остались не до конца ясными. Для того чтобы проверить, в какой мере подобные субъективно-личностные тенденции являются устойчивыми и повторяющимися процессами, произвольно регулируемыми личностью, была проведена серия экспериментов, где использовались разные варианты экспериментального материала и условий исследования. Проанализировав динамику характера воспроизведений с помощью этих показателей и опираясь на результаты опроса, можно сказать, что такое образование, как «схема» воспроизведения (в понимании Ф.Бартлетта), является действительно стабильным образованием. Схема формируется еще на этапе чтения текста и оформляется при первом воспроизведении, а затем незначительно видоизменяется сначала за счет увеличения, а затем — уменьшения припоминаемых деталей. Схемы отличаются некоторыми индивидуальными особенностями: количеством основных и второстепенных деталей, характером связей между компонентами, количеством и содержанием привнесений.

В основном схема оставалась стабильной в течение всего эксперимента. Изменения носили непроизвольный характер, касались в основном деталей (текст был простым и по форме изложения, и по содержанию) и имели четкую детерминацию. Например, четверо испытуемых-психологов Александра Михайловича заменили на Александра Романовича. Здесь, безусловно, сработал механизм непроизвольной готовности к определенному сочетанию имени-отчества, т.е. механизм профессиональной установки. В других случаях имели место привнесения, характеризующие цвет, форму, размеры дома и т. д. Дважды детерминация этих привнесений имела субъективно-личностный характер. Одна испытуемая сказала, что хотела бы жить в таком доме, он ей понравился. Положительная эмоция по отношению к воображаемому дому перенеслась на отношение к тексту, и дом в результате стал «красивым, кирпичным». Другая испытуемая для того, чтобы запомнить текст, произвольно создала у себя установку на необходимость запоминания: «Представила, что я директор этой фирмы и настроила себя на то, что мне нужно запомнить информацию, важную для фирмы». В двух последних случаях явственно прослеживаются произвольные изменения внешней регуляции запоминания и воспроизведения, которые изменяли личностный смысл данной заметки для испытуемых.

Таким образом, в этой серии экспериментов отчетливо проявилось происхождение схемы как индивидуально-своеобразного явления процессов воспроизведения: схема представляет собой феноменологию системного взаимодействия операционных и регулирующих механизмов с разной мерой их участия. Схема представляет собой соединение субъектного и субъективно-личностного, формирующееся с элементами произвольности и непроизвольности и выполняющее роль регулятора процесса воспроизведения.

Для того чтобы приблизиться к пониманию закономерностей ее формирования, т. е. закономерностей соединения субъектного и субъективно-личностного в запоминании и воспроизведении, было решено исследовать запоминание уже готовой схемы (экспериментального материала, упрощенного до схемы происхождения человекообразных обезьян). Нас интересовал вопрос: каким изменениям (субъектного или субъективно-личностного характера) может подвергнуться схема, в которой практически нечего схематизировать. Проблема может заключаться в применении способов ее запоминания, которые в соответствии с нашей гипотезой должны каким-либо образом регулироваться. В эксперименте принимали участие 12 человек (6 мужчин и 6 женщин) в возрасте от 29 до 42 лет, разного уровня образования и разных профессий. Эксперимент проходил в два этапа: непосредственное и отсроченное воспроизведение. После второго воспроизведения испытуемых детальным образом опрашивали относительно характера запоминания, эмоциональных отношений к материалу и т.п.

Результаты данного эксперимента свидетельствуют о том, что и в данном случае имел место индивидуализированный порядок запоминания и воспроизведения, т. е. схема, представляющая собой совокупность ключевых, по мнению испытуемых, понятий, которая почти без изменений проявилась и во втором воспроизведении. Схема запоминания и воспроизведения оказалась зависящей от уровня образования и профессии испытуемых и не зависящей от их половой принадлежности. Все наши испытуемые сознательно обрабатывали материал, произвольно его запоминали и произвольно воспроизводили. Испытуемые со средним образованием и далекие от проблем естествознания пытались обрабатывать материал на перцептивном уровне. Они сразу же заменили наиболее сложные названия обезьян на более простые и включили в схему (вместо или рядом с современными шимпанзе) человека. Проанализировав характер воспроизведений материала, а также результаты опроса, мы пришли к выводу, что имеющие место закономерности запоминания и воспроизведения носят субъектный характер. В данном случае наблюдалась осознаваемая внутренняя регуляция, осознаваемая обработка материала, присутствовали некоторые незначительные трансформации схемы как порядка воспроизведения, и все это происходило на фоне осознаваемой или относительно осознаваемой мотивации, но назвать эти тенденции субъективно-личностными нельзя. Можно сказать, что в данном случае мы наблюдали произвольную реализацию субъектных тенденций. Принципиальным моментом, который мог изменить субъектный характер тенденций, была цель. Судя по самоотчетам испытуемых, они приняли цель, поставленную экспериментатором, и не пытались ее изменить в соответствии со своими индивидуальными стремлениями или взглядами. Таким образом, в серии экспериментов, о которых было сказано выше, испытуемые субъектно функционировали, т. е. выступали субъектом мнемической деятельности: проявляли активность, произвольность и осознанность при обработке материала, но не осмысливали цель данной деятельности в индивидуально-личностном контексте.

Для того чтобы исследовать процессы соотнесения цели эксперимента с мотивами личности, необходимо отойти от классической формы эксперимента из области психологии памяти. Необходимо построить такую экспериментальную процедуру, задание которой нельзя выполнить без задействованное™ памяти, при этом испытуемый вынуждался самостоятельно конкретизировать поставленную перед ним цель. Чтобы с максимальной отчетливостью объективировать процессы целеполагания и характер внутренней регуляции и особенности внешней как следствие и причину процесса постановки цели, было решено не использовать установок типа: необходимо запомнить, воспроизведи и т. п. Строго говоря, задание превращалось из мнемического в познавательное. Для того чтобы усилить присутствие разнообразных мнемических процессов в эксперименте, было решено использовать в качестве испытуемых студентов факультета иностранных языков, с тем чтобы выполнение задания могло затрагивать разные уровни владения иностранным языком, а, следовательно, разные уровни репрезентации иноязычной информации и средства их применения. Результаты исследования показали, что характер, объем, структура воспроизводимого (пересказанного) определяются конкретизированной или переформулированной целью и параметрами результатов деятельности. Конкретизированные цели («запомнить основное содержание текста и воспроизвести, запомнить ключевые фразы и правильно их воспроизвести, запомнить близко к тексту и воспроизвести, запомнить текст в оригинале и пересказать близко к тексту») были характерны для испытуемых 2-го курса обучения иностранному языку. Основным параметром результата была ориентация на подробность пересказа. Оказалось, что у каждого из испытуемых была схема воспроизведения, содержащая начало, кульминацию и развязку, которая для всех второкурсников рассматривалась как эталон пересказа. Для них регуляция процесса выполнения задания — это регуляция процесса запоминания и процесса воспроизведения.

Ориентировочная основа деятельности строилась на поиске ключевых, опорных слов. В этом качестве выступали незнакомые слова, трудные для запоминания, абстрактные и несущие на себе основную смысловую нагрузку. Пересказ рассматривался испытуемыми как воспроизведение ключевых слов в близкой к тексту последовательности. Причем чем меньше словарный запас испытуемого, тем больше ключевых слов он использует. В среднем второкурсники при перессказе текста 1 использовали 13 ключевых слов, при перессказе текста 2 — 10. Таким образом, регуляция базировалась в основном на ориентировочных и контролирующих действиях, которые обеспечивали пересказ текста с опорой на оригинал в соответствии с конкретизированной ими целью. Все без исключения испытуемые 5-го курса не ограничились присвоением и конкретизацией цели, они ее переформулировали:

передать свое восприятие образа',

сделать описание описания',

передать через красоту языка состояние героини;

описать свой образ, подкрепляя идею лексикой автора',

раскрыть то, что хотел сказать автор символами',

описать ночную Венецию и т. д.

При анализе результатов первого этапа эксперимента сразу же стал очевиден выход испытуемого за пределы оригинала; в процесс пересказа вмешивались мотивы, эмоции и особенности Я-концепции испытуемых. (Испытуемые 5-го курса находились в поле нашего внимания в течение пяти лет, и в течение трех лет изучались особенности их мотивационной сферы, ибо это была единственная из известных экспериментатору группа абсолютных отличников за весь их период обучения.) Результаты данного конкретного исследования и наблюдений за характером их учебной деятельности в целом демонстрируют два принципиальных момента: 1) полученные результаты (яркие, красочные, стилистически точные, интересные пересказы) обусловлены характером поставленных самими испытуемыми целей; 2) переформулирование поставленной цели было детерминировано личностными особенностями испытуемых: ярко выраженной мотивацией достижения успеха, творческими способностями и осознанием их наличия как собственной сущностной характеристики, эмпатийностью, романтизмом и эмоциональностью. Десять из двенадцати наших испытуемых продемонстрировали продвижение в предмете их познавательной активности, не ограничиваясь репродуктивной передачей содержания: они осуществляли лексико-стилистический анализ текста; передавали содержание текста с элементами анализа темы и привнесениями от себя; составляли рассказ на тему, предложенную в тексте.

Кроме того, широко использовались известные факты об особенностях литературных стилей Альфреда де Мюссе и Ги де Мопассана. Тексты вызвали большое количество ассоциаций: голубое море и картины Ван Гога; утро и картина Моне «Восход солнца», поэтические строчки с другими стихами, образ Венеции со спящей красавицей. Необходимо отметить, что для пятикурсников оригинал не использовался как опора при пересказе. Они выполняли задание экспериментатора в соответствии с ими же переформулированной целью и ориентировались на собственные параметры предвосхищаемого результата. При этом слова из текста они вспоминали (приводили) в подтверждение своих идей. Количество ключевых слов текста уменьшилось до 3 — 5. Причем функциональная нагрузка ключевого слова изменилась: это уже не способ контроля при воспроизведении, а квинтэссенция оттенков смысла при реализации идеи испытуемого. На вопрос экспериментатора «Что такое для вас ключевое слово в тексте?» испытуемая Е. К. ответила: «Ключевые слова — это те, что важны для меня, потому что понятны мне, помогают лучше и четче выразить мысль».

Характер регуляции процесса воспроизведения второкурсниками и пятикурсниками значительно различался. Это связано не столько с особенностями их мнемических способностей как средств запоминания и воспроизведения, сколько с особенностями владения ими французским языком. Но ряд моментов позволяет охарактеризовать уровень функционирования регулирующих механизмов их мнемических способностей. Во-первых, внутренняя регуляция второкурсников находится на стадии формирования, когда точка отсчета при поиске способов контроля, при планировании, оценке и антиципации результатов находится в тексте, т.е. вне субъекта деятельности. Во-вторых, регулирующие механизмы пятикурсников при воспроизведении текста на французском языке строятся на основе внутренних эталонов, внутренних ориентиров, таких точек отсчета при планировании воспроизведения, его контроле, оценке, коррекции и антиципации, которые исходят от субъекта, а не от текста.

В данном исследовании объективировались даже не варианты трансформации цели, а дихотомия субъективизации цели с минимальными и максимальными изменениями оригинала. Первый полюс максимальных изменений текста при пересказе в соответствии с переформулированной субъектом целью характеризуется изложением идеи, темы, ассоциации, принадлежащей данной личности. Совершенно очевидно, что тенденция в воспроизведении, т.е. в осознаваемой реконструкции текста, характеризуется направленностью от личности к тексту. В данном случае можно говорить о направленности функциональной системы мнемических способностей в формировании схемы воспроизведения как феноменологического выражения системного взаимодействия операционных и регулирующих механизмов. Второй полюс — минимальных изменений оригинала — характеризуется ярко выраженной тенденцией воспроизводить текст с опорой на него в направлении движения к возможностям субъекта. И если в первом случае в основе параметров результата лежат регулирующие механизмы, то во втором — операционные, как особенности обработки запоминаемого материала. Получив такие результаты, мы пришли к выводу о необходимости дополнительного исследования особенностей мотивационной сферы испытуемых и социально-психологических условий обучения их иностранному языку.

Исследовать особенности обучения испытуемых нас заставила четкая дифференциация субъективных критериев эффективности выполнения задания. Разница в критериях эффективно выполненного задания могла быть сформированной или формируемой установкой, которая как осознаваемая или неосознаваемая готовность к соответствующему выполнению могла проявляться при любом воспроизведении. В данном случае установка на определенные показатели могла детерминировать особенности процесса субъективизации цели (термин В. Е. Орла [164]). Как известно, цель представляет собой личностное образование, которое формируется под влиянием мотивов, способностей человека и общественных требований, поставленных перед ним. Цель необходимо рассматривать в единстве двух сторон: образа цели и уровня достижений. Образ цели включает в себя представление о будущем результате деятельности, а уровень достижений — те показатели, которых стремится достичь субъект. Как образ будущего результата цель носит интегративный характер, что проявляется в сложной структуре образа, включающего в себя сенсорно-перцептивные, мнемические и логические компоненты, которые присутствуют в цели одновременно и тесно взаимодействуют между собой.

Взаимодействие этих компонентов порождает важное свойство цели-образа — его способность к инвариантности и изменчивости. С одной стороны, цель должна сохранять некоторое постоянство для выполнения регулирующей функции, а с другой стороны, компоненты образа должны быть способны к перестройке в связи с изменениями характера деятельности. В зависимости от типа задания и других факторов может происходить усложнение или упрощение цели. Одним из факторов, обусловливающих трансформацию цели-образа, являются мотивационные компоненты, которые определяют отбор информации, необходимой для получения желаемого результата при протекании мнемических процессов. Мотивационные компоненты цели влияют на установление уровня достижений, выбор которого происходит по параметрам «производительность—качество» и который является фактором, вызывающим изменение образа.

Процесс целеобразования представляет собой трансформацию задаваемой извне нормативной цели в субъективную. Этот процесс сопровождается выделением параметров цели, как образа будущего результата, так и уровня достижений. Параметры цели выступают в качестве критериев предпочтительности при выделении ее из поля целей, а также критериев достижения цели, с помощью которых происходит сравнение полученного результата с целью. Критерии достижения цели выступают в виде поля допустимых результатов, из которого субъект выбирает конкретную цель и фиксирует ее в своем сознании.

Опираясь на классификацию целей: цель-результат (цель-образ и цель-задание) и цель-уровень достижений, можно охарактеризовать основные параметры процессов целеобразования обеих групп испытуемых.

Для испытуемых-первокурсников характерны:

• словесная цель-задание в виде неконкретизированного набора понятий (надо выделить ключевые фразы и по ним рассказать; надо, чтобы сюжет сохранить);

• цель-уровень достижений, характеризуемая превалированием параметров качества (надо точно пересказать и без ошибок; подумал, чтобы не забыть про глаголы и окончания и чтобы последовательность предложений соответствовала; и т.п.).

Для испытуемых-пятикурсников характерны:

• цель-образ с элементами понятийных и образных компонентов, представляющая собой схему рассказа с представленными действиями планирования, контроля, антиципации и принятия решения о выборе идеи, темы или ключевой ассоциации;

• цель-уровень достижений, конкретизуемая большим количеством привнесений в оригинал от субъекта и развитием основных линий рассказа, что позволяет сделать вывод о наполнении вектора «качество» другим содержанием: качественный пересказ — творческий пересказ, характеризующийся дальнейшим развертыванием заданной темы.

Опрос испытуемых и их преподавателей о том, как их учили пересказывать на иностранном языке материал, позволил сделать выводы о нормативном способе пересказа наших испытуемых:

• с группами работали разные преподаватели, имеющие разные взгляды на качество пересказа;

• ведущий преподаватель первокурсников отрабатывал с ними четкую схему пересказа: вводная часть, кульминация, завершение с опорой на безошибочное воспроизведение ключевых слов;

• ведущий преподаватель пятикурсников, учитывая их знания и способности, целенаправленно развивал и поощрял творчество как способность грамотно и красиво развить тему.

Как видим, нормативно-одобренный способ деятельности проявился через свои принципиальные моменты в полученных нами результатах.

В литературе описаны четыре типа целеобразования: ситуационный, ситуационно-образный, образно-ситуационный и конкретно-образный (В. Е. Орел).

Для испытуемых первой группы характерен ситуационный подход в процессе целеобразования, ибо чаще всего их цели отличались преобладанием параметра предметной отнесенности в виде неопределенного прогноза, что приводит к отсутствию фиксированной цели на уровне конкретного задания. Экспериментально доказано [164], что выбор соответствующего вида целеобразования зависит от формы задания нормативной цели, что вызывает и специфический способ построения образа через количество и качество выбираемых параметров. Словесно-неконкретизированная форма характеризуется наличием всех указанных видов целеобразования. Переход к словесно-конкретизированной и наглядной форме приводит к сокращению числа параметров содержания цели, что отражается и на выборке типов целеобразования. В нашем эксперименте для словесно-конкретизированной формы задания основным был образно-ситуационный тип. Кроме того, необходимо отметить, что параметры уровня достижений характеризуются динамикой от доминирования эффективности пересказа к доминированию качественных параметров и от них к творческим показателям. Выдвижение на первый план критериев «стандартность» и «простота» изложения первокурсниками приводит к упрощению образа будущего результата, что характерно для любой формы задания цели. Анализ результатов показывает, что существенным моментом трансформации цели в процессе ее достижения является иерархия личностно-значимых параметров. В работах, посвященных механизмам конкретизации цели (О. К. Тихомиров [223]; Э.Д.Телегина [219]; и др.), были показаны пути развертывания общей цели за счет образования частных целей, влияния интенсивности и качества мотивации на целеобразование и участие в нем эмоциональных компонентов. Для исследования этого вопроса были выделены основные параметры целей пересказа:

оригинальность (количество и качество неожиданных поворотов в изложении с помощью ассоциаций);

творчество (продвижение в предмете изложения, в теме);

количество привнесений из прошлого опыта;

правильность отражения последовательности событий;

простота изложения;

стандартность изложения;

отражение смысла;

отсутствие ошибок.

В качестве методики изучения особенностей мотивационной сферы личности использовалась методика «ценностные ориентации» М. Рокича как один из самых распространенных вариантов исследования рефлексируемых, осознаваемых, представленных в сознании и самосознании мотивационных образований. Параметры цели предлагалось ранжировать по значимости при выполнении данного задания. С помощью метода ранговых корреляций Спир-мена можно исследовать наличие связей параметров целей с терминальными и инструментальными ценностями для обеих групп испытуемых. Результаты позволяют зафиксировать два принципиальных положения:

положительная связь творчества как параметра цели и творчества как возможности творческой деятельности для пятикурсников (r = 0,78; р < 0,05);

положительная связь эффективности как продуктивности в работе, трудолюбия с отсутствием ошибок для первокурсников (r = 0,48; р < 0,05).

Полученные результаты свидетельствуют о том,что для первокурсников наиболее актуальна проблема усвоения методического арсенала владения иностранным языком, что отразилось на выборе предпочтительных параметров цели и на характере мнемиче-ских процессов. Необходимо отметить, что в процессе пересказа первокурсники опирались на систему функциональных и операционных механизмов и регуляция этого процесса отличалась наличием большого количества контролирующих приемов и по значимости опережала другие регулирующие действия и действия переработки. Результаты, касающиеся особенностей регулирующих механизмов пятикурсников, свидетельствуют о том, что происходит заметный сдвиг с контролирующих действий на действия планирования, антиципирования и оценки при заметной, осознаваемой и объективированной в самоотчетах роли действий принятия решения. Для первокурсников выбора еще не существует, уровень репрезентации иноязычной информации не позволяет его сделать.

Итак, нами получены результаты, описывающие континуум субъективизации цели от уточнения цели до ее переформулирования. Уточнению цели соответствуют следующие характеристики функциональной системы мнемических способностей: минимальная трансформация текста; действия внутренней регуляции опираются на особенности, структуру и характер материала; в системе структурных механизмов мнемических способностей наиболее заметны операционные механизмы.

Переформулированию цели соответствуют следующие характеристики функциональной системы мнемических способностей: привнесения в текст, сознательно регулируемые особенностями мотивационной сферы личности, регулирующие действия строятся на основе эталонов, идущих от субъекта деятельности, от личности к материалу; в системном взаимодействии обработки и регуляции наиболее заметна последняя. Принципиальными характеристиками субъективно-личностных закономерностей являются сознательно регулируемые привнесения в материал на основе переформулированных целей деятельности в соответствии с личностными тенденциями.

Таким образом, появляется возможность более отчетливо представить сущность субъективно-личностных закономерностей функционирования мнемических способностей: процесс сознательного (личностного) видоизменения (трансформации, переформулирования) целей деятельности детерминирует соответствующий характер регулирующих действий, идущих от субъекта, от личности, а не от стимула.

Для того чтобы проверить данный вывод, было осуществлено еще одно исследование*.

Гипотеза данного исследования заключалась в следующем: уровень развития регулирующих механизмов мнемических способностей (высокий — низкий) может быть связан с характером направленности регуляции (от стимула или от субъекта) и особенностями переработки запоминаемой и воспроизводимой информации. Для исследования этих взаимосвязей нами были выбраны уже опробованные методы, валидность и надежность которых многократно подтверждены. Уровень развития регулирующих механизмов исследовался методом развертывания мнемической деятельности, позволяющим соотнести эффективность функциональной системы мнемических способностей с результатами качественного анализа ответов испытуемого на вопросы. Характер регулирующих механизмов должен проявиться при запоминании и воспроизведении текстов. Особое внимание при опросе испытуемых уделялось тому:

• как испытуемые понимали цель работы: запомнить для того, чтобы воспроизвести;

• какие параметры результата запоминания и воспроизведения они выделяли;

• каким образом контролировали себя при запоминании и воспроизведении;

• какого рода трансформации текстов имели место.

В эксперименте использовались два варианта предъявления текста: зрительный и слуховой. Это было сделано для того, чтобы учесть мономодальность функциональных механизмов мнемических способностей при анализе эффективности запоминания и характера обработки запоминаемой информации. Учитывая фундаментальную роль перцептивных способностей и особенностей в характере и результате запоминания и воспроизведения, мы приняли решение использовать методику описания картины, где наличествуют большое количество деталей, сюжет, который можно неоднозначно толковать, и все это изображено в стиле русского реализма конца XIX — начала XX в. Эта методика позволяет не только развернуть перцептивную деятельность, но и увидеть характер (направленность) операционных механизмов перцептивных способностей (как это было показано в предыдущей главе).

Операционные механизмы перцептивных способностей обеспечивают параметры формируемого образа, а следовательно, оп-ределяюще влияют на характеристики регулирующих механизмов мнемических способностей, так как обеспечивают эффективность ориентировочной основы мнемической деятельности. Как показало предыдущее исследование, глубина мыслительной обработки пересказываемого материала теснейшим образом связана с характером направленности регулирующих механизмов: чем глубже осмысление и переработка текста, тем с большим основанием можно говорить о субъективно-личностных тенденциях в мнемических процессах на уровне параметров результата, способов контроля, оценки, коррекции и планирования воспроизведения. Другими словами, чем выше уровень развития регулирующих механизмов, тем болев продуктивны запоминание и воспроизведение: субъект деятельности на основе субъективно-личностных предпочтений реконструирует стимул. Для того чтобы приблизиться к когнитивным основаниям особенностей реконструкции материала, мы использовали работу М. А. Холодной [243], в которой чрезвычайно качественно проанализированы возможные уровни репрезентации информации при перекодировании вербальной информации в образно-наглядную в целях дальнейшего воспроизведения. Нами было выбрано четыре словосочетания из предлагавшихся ранее текстов для запоминания: квадраты фовеа, прямоугольники макула, мера дискретности и знаковая единица. Выделенные М. А. Холодной виды образов — от ассоциативных, предметных, предметно-локальных через предметные с элементами обобщения к конкретно-эмоциональным, образам-моделям, образам-схемам и условным знакам — соответствуют с некоторой долей условности континууму направлений регулирующих механизмов: от стимула к субъекту или от субъекта к стимулу.

Гипотеза исследования базировалась на данных предыдущего эксперимента: трансформации текста детерминированы не только личностными особенностями субъекта деятельности, но и когнитивными его характеристиками. Предыдущее исследование отчетливо показало, что глубина обработки материала, глубина его осмысления связаны с привнесениями в оригинал. Другими словами, субъектный уровень функционирования мнемических способностей, вынужденно становящийся на уровне формальных характеристик мнемического процесса, на уровне действий; субъективно-личностный уровень функционирования мнемических способностей проявляется в большей степени на уровне содержания, которое претерпевает серьезные, принципиальные, качественные трансформации. Полученные нами результаты подтверждают когнитивную детерминацию операционных механизмов, которые, как это было показано в предыдущей главе, являются основанием субъектных закономерностей. В наших экспериментах каждый испытуемый в общей сложности осуществлял одиннадцать воспроизведений разнообразного материала, которым предшествовала одна и та же по форме и по содержанию инструкция: «Постарайтесь запомнить для того, чтобы затем воспроизвести». Самоотчеты испытуемых после каждого воспроизведения показывают, что процесс субъективизации цели деятельности оставался в пределах заданной: имели место уточнения цели и конкретизация параметров воспроизведения (например: «надо, чтобы без ошибок», «определиться в порядке запоминания и опираться на него при воспроизведении» и т.п.). Не было ни одного случая переформулирования цели, т.е. субъективированная структура цели не изменялась кардинальным образом. Полученные результаты подтвердили существование нескольких видов направленности обработки материала при запоминании и воспроизведении: внешне направленной, внутренне направленной и внешневнутренне направленной.

Качественный анализ результатов объективировал следующее:

• направленность от материала к субъекту положительно связана с аналитическим типом восприятия;

• направленность от субъекта к материалу положительно связана с синтетическим типом восприятия;

• направленность от материала к субъекту положительно связана со вторым и третьим уровнями развития регулирующих механизмов;

• направленность от субъекта к материалу положительно связана с четвертым уровнем развития регулирующих механизмов мнемических способностей и с тенденцией к нему;

• направленность от материала положительно связана с тенденцией к подробному (с наличием деталей) воспроизведению текста;

• направленность от субъекта к материалу положительно связана с тенденцией преимущественного отражения смысла текста;

• направленность от материала положительно связана с тенденцией к конкретным образам (ассоциативного, предметного или предметно-л скального характера);

• направленность от субъекта к материалу положительно связана с тенденцией к обобщенным образам (образам-схемам, условным знакам или образам-моделям).

Анализ полученных тенденций подтверждает то, что характер направленности обработки материала является стабильной характеристикой субъекта запоминающего и не противоречит сделанным нами ранее выводам о наличии трех видов направленности обработки материала, которые можно рассматривать как мнеми-ческие стили, детерминированные соотношением аналитичности и синтетичности перцептивных способностей. Мнемические стили проявляются и при воспроизведении вербального, смыслосодер-жащего материала, хотя и не столь явно, как при воспроизведении картины. В данной ситуации мнемические стили находятся в теснейшем взаимодействии с уровнем и характером репрезентации информации человеком. Чем выше уровень развития интеллекта, тем подвижнее многоуровневая система репрезентаций воспринимаемой информации. Эта тенденция проявилась в наших экспериментах при воспроизведении пиктограмм. Наиболее стабильная особенность в этом плане — опора на конкретные и менее конкретные образы при явном преимуществе первых. Внешне направленный мнемический стиль более характерен для лиц, опирающихся на конкретные образы, а внутренне направленный — для испытуемых, опирающихся на более обобщенные образы. Как видим, анализируемые результаты касаются в первую очередь операционной стороны мнемических способностей. И данный факт можно считать доказательством «от противного» того положения, что в основе субъективно-личностных закономерностей лежат регулирующие механизмы. В эксперименте не было зафиксировано случаев переформулирования поставленной цели, а следовательно, проявлялись субъектные закономерности, т.е. устойчивые, повторяющиеся тенденции функционирования операционных механизмов.

Итак, проведенная серия исследований позволяет сделать следующие выводы:

• в основе субъективно-личностных закономерностей функцио нирования мнемических способностей лежат регулирующие механизмы;

• интенционная сторона регулирующих механизмов с опорой на когнитивные особенности субъекта может детерминировать процесс сознательного переформулирования цели деятельности;

• сознательно переформулированная цель деятельности детерминирует: а) привнесения от субъекта в мнемический процесс; б) переходы от одного уровня обработки материала к другому; в) продвижение в исследовании предмета деятельности.

Привнесения в материал от субъекта наиболее проявились в исследованиях с помощью вербального и образного смыслосодер-жащих материалов. Динамизм в переходах от использования перцептивного, образного уровня к понятийному и наоборот отчетливо проявился при переформулировании целей в процессе применения метода развертывания мнемической деятельности. В ряде случаев наблюдалась следующая картина: сначала инструкция воспринималась абстрактно, затем — конкретизировалась («запомнить палочки, их пересечения и направление», а далее следовала переформулированная цель: «понять принцип фигуры» или «отыскать единицу запоминания»).

Продвижение в материале, детерминированное особенностями мотивации, представляет собой проявление собственно творческих способностей внутри памяти, что заставляет в очередной раз обратиться к проблеме одаренности как явлению, обусловленному иными, нежели способности как характеристики субъекта деятельности, закономерностями.

Исследования операционных и регулирующих механизмов продемонстрировали явную, но малообсуждаемую в данной работе тенденцию: регулирующие механизмы как орудия сознания личности «работают» с содержанием. Другими словами, сознание личности проявляется чаще на уровне «содержаний» психического. Операционные механизмы как неосознаваемая психическая реальность проявляются на уровне действий, операций, «форм» психического.