Пример устойчивых архетипов: скифы и вампиризм

Ценность юнгианского подхода можно проиллюстрировать следующим примером. Известно, что древние скифы имели обычай пить кровь поверженных врагов и есть их сердца – чтобы получить их жизненную силу, доблесть, храбрость и т.д. Это был мистико-магический ритуал народа-воина.⁶

С точки зрения Юнга, древние обрядовые мотивы продолжают жить во снах, в коллективном бессознательном -- что особенно ярко проявляется в случае психически больных людей. Вампиризм, каннибализм сохраняются на уровне архетипов, давая о себе знать в случае психической патологии. Периодически эти сюжеты проявляются открыто там, где защитные механизмы рассудка наиболее тонки – например, в культуре. Отсюда популярность мифа о графе Дракула, мода на тему вампиров.

В подобном случае прогрессисты сказали бы: человечество морально повзрослело, осознало "аморальность" поедания сердца поверженного врага, преодолело эту дикую невежественную стадию.

- "Почему воины степей ели сердца?" – задаются вопросом прогрессисты.

-- "Потому что были примитивными и неразвитыми!" – отвечают они.

-- "Почему от этого обычая отказались?"

-- "Потому что человечество стало более нравственным, более развитым, более современным."

Традиционалисты и радикальные консерваторы возразят:
-- "Мы не понимаем сегодня сакральной логики, которая двигала скифами. Возможно, ритуальный каннибализм воинов имел отношение к мистериям посмертного существования душ, что было тогда намного важнее гуманистического пафоса. И вообще, гуманнее пить кровь противников, убитых в честном и равном благородном бою, нежели вести миллионы людей (в том числе мирных граждан) на механическую бойню современных войн, где нет места отваге и храбрости, мужеству и верности, где все решают деньги, нефть и машины..."

Традиционалисты еще и укорят наших современников за то, что те не занимаются каннибализмом, поставят им это в вину...

А "перманентисты", вооруженные концепцией коллективного бессознательного, со своей стороны утверждают:
-- "Тот факт, что мы не едим сердце поверженного врага в реальности, никоим образом не отменило нашего глубинного перманентного бессознательного желания съесть это сердце. Мы проецируем этот порыв в область культуры: с удовольствием смотрим фильмы про вампиров, продолжаем видеть нескончаемые сновидения с этими сюжетами, вводим элементы вампирической моды в молодежный обиход, с нетерпением ждем телетрансляции сиквэла "Молчание ягнят".⁷ Образы и сценарии древних мистерий копятся в нашей душе, и когда рациональное сознание слишком жестко блокирует их появление на поверхности, они прорываются через кровавые мировые войны, революции, потрясающие воображение преступления. Жажда крови обязательно найдет себе выход в той или иной форме."

По мнению "перманентистов", определенные установки коллективного бессознательного и психологические архетипы не меняются в человечестве независимо от изменения моделей рациональности.

"Коллективное бессознательное" в советский период

Еще один пример того, как можно приложить теорию коллективного бессознательного к исследованию Политического. На сей раз речь пойдет о советском этапе российской истории.

Подход к этой теме намечен у двух интересных авторов -- Александра Эткинда⁸ в книге "Хлыст" и Михаила Агурского в книге "Идеология национал-большевизма".⁹

Здесь с разных точек зрения (у Эткинда -- с литературоведческой, у Агурского -- с политологической) разбирается малоизвестная сторона большевизма в России -- своего рода "параллельная идеология".

На первый взгляд, марксистская доктрина большевиков была прогрессистской -- в соответствии с марксистским учением о формациях, рабовладельческий строй сменился более прогрессивным феодальным, затем еще более прогрессивным буржуазным и, наконец, буржуазный строй в России должен быть опрокинут и заменен еще более совершенным коммунистическим.

Социальное мышление (рациональное бодрствующее сознание) в большевизме было, безусловно, прогрессистским, и вся философская концепция истории была выдержана в модели поступательного развития. Но Агурский и Эткинд показывают, что внимательный анализ Октябрьской революции и описывающей ее литературы (в частности, стихов В.Брюсова, Н.Клюева, С.Есенина, А.Блока, романов и повестей Пимена Карпова и Андрея Платонова, книг и пьес Булгакова и т.д.) показывает, что под маской прогрессистского марксистско-ленинского мировоззрения скрывались древнейшие коллективно-бессознательные – мессианские и эсхатологические -- чаяния русского народа, копившиеся в расколе, русских сектах, хилиастических настроениях масс и значительной части "богоискательской" и правдоискательской интеллигенции. На уровне бодрствующего сознания это было рациональное социальное учение, на уровне сна (архетипов, "коллективного бессознательного") – это был эксперимент по построению "волшебного царства".

За внешне прогрессистской (преодолевающей прошлое) ментальностью большевиков скрывались древние архетипы, которые в определенной мере разделялись простонародными сектантами и мистически настроенной интеллигенцией Серебряного века. Это древнее коллективное бессознательное, -- со своими символами, мифами и представлениями о волшебных измерениях райского бытия, где все – общее, принадлежит всем, где нет грани между сном и явью, где можно спокойно из сновидения вернуться в реальность, а из реальности отправиться в сновидение, где преодолены законы дневного тяготения, -- и проявило себя в большевистской революции.¹⁰