Вы мне напомнили о могильной тишине — и тотчас оживилось в памяти моей одно испытание, которому некогда я подвергал себя, еще бывши в мире.
Вздумалось изведать мне самого себя, и я сказал своему слуге: «Пойдем со мной!» Была полночь, и он пошел за мною, не зная, куда я иду. Прошли мы некоторое расстояние от моей квартиры; время было осеннее, ночь мрачная, но не слишком темная. Не говоря ни слова, мы подошли к горе, на которую спутник мой, вслед за мною и как можно ко мне поближе, всходил с большим страхом; его пронимала дрожь; он трепетал всем телом, не зная, что ожидает его. Взошедши на гору, тут-то увидел он, куда я иду и где мы находимся. А моя мысль глубоко погружалась в созерцание настоящего и будущего состояния нашего... Я остановился посреди самого кладбища и, окруженный со всех сторон могилами, к сказал ему: «Не бойся! Здесь все спят! Вот смотри теперь, какая противоположность между живыми и мертвыми... Ты дрожишь от страха! Но подумай сам с собою: ведь здесь нет войны, нет разбойников; тут все покойники; отчего же ты трясешься, как мятежник? Успокой себя благою мыслью: ведь ты добрый человек! Я для того сюда с тобою пришел, чтобы воспользоваться глубокой тишиною ночи, посреди спящих здесь покойников видеть одного тебя живого, как и сам ты видишь также одного меня. Подумай, ведь и наша участь та же: здесь лежат человеки такие же, как и мы, и вдруг они встанут живы — так скоро, что не успеешь мигнуть глазом. Ты вздрогнул,— не бойся! Это не теперь, а в день всеобщего воскресения. Тогда-то каждый из них примет воздаяния от Бога за дела свои, какие кто наделал, живши здесь, в мире: за добрые дела пойдут в радость вечную, а за злые дела праведным судом Божиим отосланы будут на вечное мучение. Тогда уже заключится все, и добрым в радости, а злым в муках не будет конца...»
До слез тронувшись сим умопредставлением, я продолжал: «Пойдем отсюда и, покуда нас еще не покрыла тьма могильной ночи, поживем для вечной жизни так, чтобы избавиться от вечных мук во время имеющего быть воздаяния по праведному суду живым и мертвым. Я уверен, что ты этой чувствительнейшей картины никогда не забудешь и будешь почаще почитывать ту книжку, что я тебе дал,— о должности истинного христианина...
Смотри, как повсюду тихо! Все спят, утомившиеся от трудов своих! Но есть еще такие люди, которые всю ночь стоят на молитве и славословят сотворшего небо и землю Господа. Есть и такие, которые всю ночь провождают в шуму веселий и всяких забав; а иные умышляют, как бы кого обокрасть. Многое множество по всей земле всяких людей, и каждый из них по своему сердцу занимается, чем кто хочет. Но, по окончании жития своего, каждый получит за дела свои — или радость, или муку бесконечную...»
Так я всю дорогу тихонько разговаривал с моим спутником; потом, пришедши в свою квартиру и напившись чаю, склонился ко сну и спал, сколько мне позволило время, очень сладким сном...
Это вы вызвали меня на такой длинный рассказ; но прошу вас не передавать сего любопытствующим. Что же касается до нынешнего моего пребывания, прошу вас не почитать его могильной тишиною — нет; могила и гроб здесь не мертвят меня, а только пробуждают усыпленные мои чувства, животворят мою душу и, евангельскою живою верою возведя сердце от жизни в жизнь, приятно сопровождают меня в будущий век Божиим словом и любовью Спасителя нашего Иисуса Христа...
Душу, внимающую свыше божественному утешению слова Божия, не утешает здешняя музыка своими мертвыми звуками...
Благодарю вас за внимание к святому Ефрему Сирину. Поистине очень бедны те, которые не обогащаются слушанием слова Божия и поучением в оном.
Вы сами знаете, что люди бедные и добрые не провождают время в праздности; их и бедность, и добродушие убеждают к трудолюбию...
Видно мне из писем ваших, что вы много пострадали от неподобающих помышлений, читавши чуждые истинной вере книги; ныне надобно принуждать себя чаще читать Псалтирь с молитвами и сочинения преосвященного Тихона: тогда и музыка вам будет чужда и нетерпима, ежели будете предаваться полезнейшим занятиям. Да и самую скуку в уединении терпеть ради Бога есть великое приобретение для души, не развлекающейся пожеланиями неподобающих к ее утешению вещей.
Земное полюбя, нельзя без слез пробыть:
Так лучше красоты небесные любить!
Февраля 28-го, 1835 года