Просто внимания больше, ага

— И все? — спрашиваю я сварливо.

— Да нет, не все! — Полунин ухмыляется. — Дальше начинается сто-о-олько градаций! Счастье же бывает любой сложности. Можно вот и синхрофазотрон соорудить. Адронный коллайдер счастья!

Чернобыль счастья, заканчиваю я мрачно про себя и спрашиваю — повинуясь скорее интуиции:

— Слава, а вы встречали по-настоящему злых людей?

— Наверное… — говорит Полунин неуверенно. — Наверное. Пытаешься их всегда оправдать — что, мол, судьба им не дала чего-то или, наоборот, дала по шеям, и оттого все. Но до конца их понять сложно. Наверное, их мир все-таки очень больно ударил — мамой, папой, детством, чем-то еще. Или чего-то очень недодал. И они потому не задумались о том, что важно в мире. И не могут почувствовать боль других… Но ведь мы — мы же и производим то, что кладется на другую чашу! Чем больше будем стараться — тем больше она будет перевешивать. Это единственный способ. Я другого не знаю.

— А как, — настаиваю я, — насчет противления злу насилием?

— Ну, это же, — говорит Полунин удивленно, — предназначение. У каждой личности свое. Один борец, другой творец, третий философ. Кто-то берет меч, кто-то иначе действует. Ты рождаешься с этим уже. Это нормально. Я вот не борец. Меня революционные действия напрягают и пугают. Это все-таки не мое. Я к Толстому ближе, что ли. Мое — это вот… в отшельники. И в кругу своих друзей вести жизнь, которую я считаю правильной. А круги расходятся. И кому-то помогают. Поэтому я и ищу не битвы — а ситуации, где могу проявить свою силу восторженности.

• • •

Вечером восьмого мая на Мельнице, в кругу своих, генератор восторженности работает на малых, спокойных, умиротворяющих оборотах. Пахнет жареным мясом. Пахнет сандалом курительных палочек, пахнет масала-чаем из китайского термоса в цветочек. Пахнет негасимыми свечами, изготовленными по индийской технологии: каждая обернута в пропитанную воском бумагу. Кто-то притаскивает пойманного в реке угря — толстого, в руку, мощно извивающегося: угорь соблазнительно выглядит в копченой перспективе, но все-таки его решают отпустить. Крутится на проекционном экране записанное в Индии видео, бесконечно плывет снятый с лодки тропический берег штата Керала — вьющийся, курчавый, обнадеживающе одинаковый, как медитативная зеленая мантра. Слава Полунин в ветровке и оранжевой шапочке полудремлет в приемистом новозеландском кресле из корявого плавника, словно взятом из бутафории «Властелина колец»; индуистский джетлаг, срубающий не то Гэндальфа, не то Сарумана.

— Слава, — спрашиваю я его, — мне вот рассказывали… А вы и впрямь собираетесь написать пять, или семь, или двенадцать книжек про свою технологию счастья?