Логические задания и проблемные вопросы

10—893

ственности, ко всему индивидуальному. Социальные различия формировались не естественным путем (как отражение нера­венства талантов и способностей), а задавались властью искус­ственно. Культивирование классового характера ценностей политической культуры было выгодно советскому правящему классу (партийной бюрократии), поскольку это служило при­крытием классовой сущности его господства.

4. Характерной особенностью политической культуры советского типа является абсолютизация революционных способов преобразо­вания общества и игнорирование эволюционных методов. Политиче­ский радикализм обусловлен наличием у субъекта политики упрощенной картины мира и завышенных социальных ожида­ний. Низкий уровень общей культуры социального субъекта предопределяет состояние нетерпения, стремление к быстрой реализации собственных социальных ожиданий. Революции рассматриваются как наиболее быстрый и радикальный способ решения всех проблем. Ориентация на радикальные средства социального преобразования обусловлена природой самого соци­ального субъекта, в качестве которого после социалистической революции выступала мелкая буржуазия города и деревни, составлявшая основную массу производителей в России. Буду­чи отлученной от привычных форм индивидуального произ­водства процессами его национализации и обобществления, мелкая буржуазия не была готова к органичному включению в крупное производство, поэтому в массовом порядке, с одной стороны, пополняла ряды пролетариата, а с другой - занимала ведущие позиции в аппарате управления, приспосабливая к удовлетворению своих интересов полуобщественные формы производства. Разрушение привычного уклада жизни, матери­альная нищета, озлобленность к прежним “хозяевам жизни” порождали у нее реакцию нетерпения, желание в одночасье создать новое общество. Поэтому ставка делалась на револю­ционное насилие как основной метод строительства новой жизни, на “революционные скачки” как единственный способ эволюции общества.

Абсолютизация роли насилия обусловлена незрелостью субъективного фактора исторического творчества. Дефицит культуры революционных масс компенсируется избытком са­момнения, организацией кампаний по борьбе с “врагами на­рода”, разжиганием ненависти ко всему индивидуальному, по­исками недостатков у других, тягой к наклеиванию ярлыков. Социокультурные истоки конфронтационного характера поли-

тической культуры в России кроются в наличии глубокого со­циального и культурного разрыва между образованной и обес­печенной верхушкой общества (правящим классом) и матери­альной и духовной нищетой основной массы зависимого населения, сохранившейся и в советское время. Данное об­стоятельство определило социокультурную динамику воспро­изводства общественных отношений, которая характеризуется преобладанием разрушительной тенденции, ориентации на удовлетворение минимальных потребностей. Носителями та­ких ориентации были широкие маргинальные слои, сформи­рованные революцией, гражданской войной, форсированной индустриализацией, урбанизацией. Низкий уровень культуры у люмпенских слоев обусловил их неспособность к система­тической преобразующей, творческой и созидательной деятельно­сти на основе индивидуально-достижимых ценностей.

5. Бюрократическое политическое сознание обусловило рутинный тип политической деятельности, воспроизводство устойчивых об­разцов политического поведения. Рутинный тип политической деятельности исключает радикальные изменения политиче­ских взаимодействий. Концентрация политической власти в руках правящего класса задает направленность движению по­литических инициатив сверху вниз, исключает диалог власти и общества. Политическое участие населения происходит при­нудительно с помощью политического давления, создается показная активность (например, инициативы трудовых кол­лективов), а введением представителей трудящихся в законо­дательные органы формируется эффект народовластия. Однако реальное отчуждение населения от политической власти пре­допределило развитие обезличенных форм выражения полити­ческой культуры: либо митинги в поддержку решений правя­щего режима, либо манифестации протеста против конкретных политических акций западных держав.

Постоянство, с которым обеспечивалось воспроизводство политических ориентации подданнической культуры, достига­лось средствами тотального контроля правящего класса за процессом политической социализации населения. Во-первых, существовал такой универсальный инструмент политической социализации, как властвующая коммунистическая партия, являвшаяся единственным каналом карьерного продвижения индивида. За продвижение по службе необходимо было пла­тить политической лояльностью режиму, преданностью идео­логии. Во-вторых, компартия создала четкую и достаточно

10*

эффективную систему политической социализации, институты которой осуществляли процесс внедрения в сознание комму­нистических идеалов и ценностей, начиная с детского сада и М кончая зрелым возрастом.

Однако подобная политическая конструкция была мало­восприимчива к изменениям экономического, социального и духовного характера. Когда же те или иные политические ли­деры пытались обновить ее, заменив те или иные механизмы, она начинала давать сбои и, в конечном счете, развалилась. Она оказалась неспособной переваривать нововведения.

Первые попытки модернизации политической системы были предприняты Н. С. Хрущевым и выразились в либерализации общественных отношений, в ослаблении политического и идеологического контроля за индивидом. Это сразу привело к появлению наряду с господствующей политической культу­рой диссидентской субкультуры, соединявшей в себе ценности западных демократий и некоторые идеи русской революцион­но-демократической мысли. Либерализация ослабила былое политическое могущество правящего класса, который вынуж­ден был для восстановления этого могущества использовать все средства идеологического манипулирования. Однако была создана лишь видимость идейно-политического единства об­щества, которая в реальности уже отсутствовала. Наряду с гос-' подствующей политической культурой развивалась субкультура, представленная демократической интеллигенцией, интеллек­туалами, предпринимателями, культивировавшими ценности свободы и прав человека, гражданского общества, индивидуа­лизма, инакомыслия и т. д.

Попытки трансформировать советскую тоталитарную поли­тическую систему, предпринятые в конце 80-х годов М. С. Гор­бачевым, натолкнулись на устойчивые политические ориента­ции подданнического типа большинства населения. Но потребность устранить политико-идеологический гнет тотали­тарной системы над людьми все-таки была реализована. Сна­чала отменяется руководящая роль КПСС в обществе, а затем партия была на время запрещена. Коммунистическая идеоло­гия перестала быть государственной. Однако заметного изме­нения ценностей и стандартов политического поведения не произошло. Они по-прежнему, в основной массе, сохранили свою подданническую ориентацию. Этим воспользовался новый правящий класс (новая номенклатура), пришедший к власти на основе критики коммунистического тоталитаризма и борь­бы против привилегий.

Политическая культура постсоветской России представляет собой синтез разнородных политических ценностей, установок и стандартов политической деятельности. Ошибочно предпо­лагать, будто декларирование несостоятельности коммунисти­ческих ценностей и идеалов подданнической политической культуры советского типа может быстро привести к форми­рованию политической культуры активной гражданственности. Гражданская культура имеет свой темп и динамику формиро­вания, которые не совпадают с изменениями экономического и социального характера, хотя и испытывают их влияние. По­этому вряд ли следует подхлестывать естественный ход куль­турных изменений к желаемому.

Формирование рыночных отношений, самостоятельного хозяйственного субъекта, многообразия форм собственности и социальных "интересов создают условия для изменения типа политических ориентации. Однако объективно развивающиеся процессы социальной дифференциации только предполагают тенденцию складывания многообразия политических субкуль­тур, но жестко предписывать ее не могут.

Смыслы и значения политической активности могут фор­мироваться на основе конфессиональных и этнических пред­почтений, представлений, которые определяются социально-экономическим положением конкретной группы, индивида. Как показывает практика, изменения культурного “кода” по­литического поведения очень медленны, часто политические решения правящей элиты рассчитаны на культуру политиче­ского участия и не сочетаются с реально доминирующей под­даннической политической культурой. Это несоответствие между новой структурой политических институтов и стандар­тов прежней подданнической культуры является основой по­литических кризисов и конфликтов. Тем не менее уже сейчас можно отметить некоторые тенденции в развитии политической культуры современной России.

1. В условиях аномии, которая свойственна современному российскому обществу, наиболее существенным основанием различия политических субкультур является возраст. Различ­ные группы населения формировались в неодинаковых соци­ально-экономических условиях. Индивидуальная мотивацион-ная структура кристаллизуется таким образом, что в ней наибольшую субъективную ценность приобретает то, что либо отсутствует, либо имеется в недостаточном количестве. Для посткоммунистической России 90-е годы стали важным рубе-

жом осмысления причин глубокого кризиса, необходимости модернизации общественных отношений. В этих условиях представители возрастных групп, переживших времена мате­риальных лишений, голод, разруху, Вторую мировую войну, придают большое значение материальным ценностям (эконо­мической стабильности, социальной защищенности) и не ста­вят под сомнения социалистические ценности коллективизма, равенства, справедливости.

Среднее поколение, формировавшееся в условиях глубокой стагнации экономики, нарастающего дефицита всех видов продукции, углубления социально-экономической дифферен­циации общества, распространения двойной морали, лжи и лицемерия, также отдает приоритет материальным ценностям, однако его отношение к социалистическим ценностям неодно­значно: примерно половина привержена им, треть - пассивна и безразлична к процессам модернизации ценностей, остальная часть ставит под сомнение социалистические ценности.

Молодое поколение имеет принципиально иную систему ценностей, воспринимая как норму материальный достаток, выдвигая на первый план нематериальные ценности: индиви­дуальную свободу, возможности самореализации, утверждения себя в жизни. Немаловажное значение в данной ориентации играет высокий уровень образования, степень информирован­ности. Нельзя сказать, что материальные ценности не состав­ляют субъективную потребность молодых людей, но домини­рующую роль играют нематериальные ценности.

2. Степень зрелости различных структурных элементов по­литической культуры (знаний, чувств, убеждений, ориентации) у разных социальных групп неодинакова, и общество должно освободиться от иллюзии поголовного и компетентного уча­стия всех слоев в управлении. Политическая культура участия на первых этапах реформ российского общества развивается преимущественно в эмоционально-психологических формах все­общего одобрения и понимания важности модернизации общест­ва, осуждения консервативных, бюрократических сил, призывов к активному участию в реформах. Переход к демократической политической культуре осуществляется сложно и болезненно.

На ранних стадиях политической модернизации стремле­ние личности выразить себя не всегда находило конструктив­ные формы. Сказалось длительное отчуждение населения от власти, от процесса принятия политических решений, показ­ная активность. Недостаток созидательного начала в реальной

политической культуре компенсировался эмоциями, страстя­ми, выплескивавшимися на митингах, демонстрациях, забас­товках. Крайней формой выражения политической активности стал экстремизм, либо вызванный отсутствием у субъекта за­конных средств решения волнующих его проблем, либо яв­лявшийся следствием частого нарушения законов самими вла­стями. В условиях свободы политический процесс особо нуждается в консенсусе, терпимости субъектов политики друг к другу при сохранении их высокой активности. Однако ак­тивность и плюралистичность, как свойства личности, форми­руются медленно и неодновременно: становление активности заметно обгоняет развитие плюралистичности.

3. Политическая культура переходного общества в действи­
тельности представляет собой противоречивое взаимодействие
прежних и новых зарождающихся ценностных ориентации с
устойчивым преобладанием стандартов политического поведения
подданнической культуры. И это закономерно, поскольку про­
цессы перестройки сознания, ценностных ориентации, стан­
дартов политического поведения отличаются наибольшей
инерционностью и консерватизмом, развиваются через меха­
низмы смены поколений. Искусственное ускорение естественного
темпа культурной модернизации представляет наибольшую
опасность на пути глубоких преобразований общества. По
этой причине нарождающаяся культура активной гражданст­
венности еще долго будет соседствовать с традиционными
стандартами политической деятельности, порой причудливо
переплетаясь, иногда противостоя друг другу. Механическое
увеличение удельного веса активистской культуры путем дек­
ларирования роста рядов ее сторонников опасно, поскольку в
действительности это не изменяет природы политического
процесса, а лишь усиливает разрыв между актуальной полити­
ческой культурой и реальной.

4. Рыночные отношения меняют конфигурацию источников и
способов формирования политической культуры, делая их разброс
более широким, а процесс формирования стихийным, менее
управляемым. Сама же культура становится более дифференци­
рованной с точки зрения ее носителей (субъектов) и способов
выражения. Прежде всего не совпадает социально-классовая
структура общества и структура движущих сил модернизаци-
онных процессов, что уже позволяет отметить различие инте­
ресов социальных слоев и большую избирательность их поли­
тических устремлений. В таких условиях классовые ценности

перестают быть главными в политических ориентациях. Не­совпадение устремлений обусловлено различиями в матери­альном положении, социальном престиже и объемах полити­ческой власти разных социальных слоев, неодинаковым индивидуальным социальным опытом, уровнем образования и культуры входящих в эти слои членов общества, вероятными направлениями изменений их социального статуса в результа­те осуществления реформ. В условиях ускорения процессов социальной мобильности, т. е. движения индивида вверх и вниз по социальной лестнице, противоречиво взаимодейству­ют две тенденции: во-первых, доминирующим фактором соци­альной активности становятся творческие начала личности, широта ее кругозора, склонность к преобразованиям; во-вторых, преобладание в реально существующем общественном сознании населения страны ценностей равенства, коллекти­визма, справедливости обусловливает высокую зависимость политических представлений от конкретного материального положения индивида. Ориентация большинства населения на удовлетворение сиюминутных интересов делает его заложни­ком популистских лидеров, демагогов, шарлатанов от политики.

5. Отсутствие в российском обществе фундаментальных и об­щепринятых политических ценностей, а следовательно, и целост­ной системы политической социализации, которая их воспроизво­дит и транслирует широким слоям населения, порождает известные трудности на пути демократических преобразова­ний. Во-первых, зависимость процесса формирования полити­ческой культуры от материального благополучия конкретного индивида делает политический процесс непредсказуемым и не создает предпосылок для диалога власти и общества. Во-вторых, стихийность и неуправляемость формирования поли­тических ориентации различными агентами социализации, которые часто предлагают взаимоисключающие образцы поли­тического поведения, затрудняют достижение согласия в об­ществе по базовым ценностям. Без наличия общепринятых ценностей власть оказывается не в состоянии создавать и под­держивать у населения веру в собственную легитимность. Вследствие этого политический режим не способен объеди­нить население вокруг общезначимых целей и мобилизовать его на их реализацию. Политическая стабильность в обществе достигается не только благодаря эффективной социально-экономической политике, удовлетворяющей растущие потреб­ности индивидов, но и путем формирования зрелого граждан­ского общества - основы макросоциальной стабильности.

.

2.

Логические задания и проблемные вопросы

Известный английский политолог Р. Роуз следующим образом харак­теризует политическую культуру элиты английского общества: “Изменение ради изменения не привлекает английских политиков: они предпочитают приспособиться к своим престарелым политиче­ским институтам, нежели отвергнуть их”. Если использовать класси­фикацию Г. Алмонда, к какому типу культуры можно отнести данную политическую культуру? Аргументируйте свой ответ. Как Вы думаете, существует ли взаимосвязь между уровнем матери­ального положения и типом политической культуры? Известный аме­риканский политолог С. Липсет отстаивает тезис о естественной при­верженности малоимущих слоев населения к политическому экстремизму: склонности к немедленному решению социальных про­блем насильственными методами. Либеральные ценности, по мнению С. Липеета, недоступны необразованным рабочим в силу их сложно­сти. Аргументируйте свой ответ.

Как Вы думаете, чем можно объяснить преобладание в западной по­литической культуре ценностей согласия и толерантности? По результатам исследования Г. Алмонда и С. Вербы регулярно за общенациональными политическими событиями следят 27% амери­канцев, 23% англичан, 35% немцев, 11% итальянцев, 15% мексикан­цев. Можно ли по этому показателю судить об уровне политической

культуры?

Какой тип политической культуры выражен в формуле китайского философа Конфуция “Правитель должен быть правителем, поддан­ный - подданным, отец - отцом, сын - сыном”? Какие ценности лежат в основе данного типа политической культуры?

В сознании американцев существует устойчивое представление о том, что их политическая система, созданная на основе конституции, близка к совершенству и не нуждается в существенных изменениях. Так, в 1988 г. 80% опрошенных американцев считали излишним вно­сить дополнительные поправки к конституции, 8% не имели по этому вопросу конкретного мнения, а 12% предлагали внести поправку, за­прещающую дефицит федерального бюджета. Однако, по данным дру­гого опроса, 55% респондентов считают, что правительство действует в интересах промышленно-финансовых групп, и лишь 39% полагали, что оно работает на благо всех. Как совмещаются в американской по­литической культуре вера в совершенство американской демократии с невысокой оценкой деятельности ее отдельных институтов? Чем объясняется, на Ваш взгляд, такая черта немецкой политической культуры, как высокий уровень политического доверия граждан? По данным немецкого политолога В. Бюрклина, легитимность режима опирается на политическую поддержку 80,5% граждан, легитимность правительства - 65,2 %, эффективность режима - 47,4 %.

5.3. Перспективы гражданского общества в России

5.3. Перспективы гражданского общества в России ^й

,г

Проблема коллективного и группового выбора является чрез­вычайно важной, поскольку сам выбор вызван необходимостью осуществления широкомасштабных социальных реформ. В нача­ле 1990-х гг. перед таким выбором оказались Россия и страны Центральной и Восточной Европы, отбросившие социалистиче­ские принципы и вновь вступившие на капиталистический путь развития. Проблема гражданского общества стала одной из клю­чевых в дискуссиях этого периода, в ходе которых постоянно воз­никал вопрос: возможно ли формирование основы гражданского общества в посткоммунистическом мире на иных, нетолерантных принципах? Для понимания особенностей постановки данной про­блемы необходимо осознавать тот исторический и культурный кон­текст, в котором происходила сама дискуссия, выделив принципи­альные пункты аргументации:

-> возрождение концепции гражданского общества в России в период “перестройки” и в Центральной и Восточной Европе в эпо­ху “бархатных революций” носит на себе идеологический отпеча­ток специфического варианта модернизации, пройденной социалис­тическими странами в XX в. Создание индустриальных обществ в этих странах на основе внедрения марксистской концепции (и мо­дели) общественного развития может рассматриваться (с извест­ными оговорками) как реализация одного из вариантов “западного пути” развития, теоретические принципы которого были разработа­ны Марксом в борьбе с либеральной теорией общества;

-” индустриализация и модернизация социалистического типа осуществлялись в рамках тоталитарного государства, в котором все независимые от этого государства элементы (общественные институты, организации и группы) были либо уничтожены, либо трансформированы в соответствующем тоталитарным принципам духе;

-> проблема соотношения общества и государства приобрета­ет в рамках так называемого “посттоталитаризма” смысл и харак-

Глава 5. Социальные детерминанты политики

5.3. Перспективы гражданского общества в России

теристики, далеко не всегда сопоставимые с теми дискуссиями которые ведутся теперь в Западной Европе и США вокруг этих понятий;

-> то общее, что существует между Западной и Восточной Евро­пой в идеологическом и политическом плане, в конечном итоге сво­дится к проблеме ценностей либеральных идей и институтов и их модификаций в посткапиталистическую эпоху. Под последним по­нятием обычно подразумевают, с одной стороны, те видоизменения, которые происходят на капиталистическом Западе под влиянием технологической и информационной революций, а с другой — осо­бенности интеграции бывших социалистических стран в цивилиза­цию западного типа.

Разработка новых конституционных проектов в России, наряду с перспективой создания демократической политической системы и свободной рыночной экономики, была ориентирована на формиро­вание основных предпосылок гражданского общества западного типа. В этом смысле речь идет о новом социальном эксперименте, когда фундаментальные идеи, характеризующие западную систему ценно­стей, проходят как бы “вторичную проверку”. Тем не менее резуль­таты данного эксперимента в России пока достаточно противоре­чивы, а перспективы крайне неопределенны.

В большинстве посткоммунистических стран идеал граждан­ской свободы оказался первоначально реализованным в новом го­сударственном аппарате и новой бюрократии. Эти социальные струк­туры составляли явный контраст западным традициям. Причины, обусловившие новый виток бюрократической спирали, различны. Например, в Польше, пережившей в XVIII—XIX вв. три раздела и несколько закончившихся неудачей революционных восстаний, а в XX в. — военный разгром и оккупацию нацистской Германией и в дальнейшем подчинение советской гегемонии, никогда не было силь­ного автономного государства (за исключением краткого периода существования авторитарного режима Пилсудского в промежуток между двумя мировыми войнами) современного типа. Идея граж­данского общества приобрела поэтому у польских идеологов “Со­лидарности” характер идеологической альтернативы иностранному господству и имела сильный националистический налет.

В России, с ее традициями патриархальной монархической и тота­литарной коммунистической политической культуры, концепция граж­данского общества, будучи встроенной в догматический псевдолибе­ральный проект, оказалась еще более идеологизированной и далекой от реальности. Антитоталитарная направленность этой концепции с

примесью традиционной антикоммунистической риторики приводи­ла, как правило, к тому, что она искажала и маскировала реальный процесс разложения советского общества в направлении формиро­вания неономенклатурного государства, нуждавшегося именно в иде­ологических мутантах гражданского общества, а не в его действи­тельном существовании в качестве противовеса государству.

Перечисленные симптомы кризиса, возникшие в связи с реали­зацией классической концепции гражданского общества на восто­ке Европы, не ограничиваются, однако, только данным регионом. Сле­дует обратить внимание на стремление западных ученых — поли­тологов, социологов, культурологов — к “повторному открытию” его идеи в условиях “постиндустриальной цивилизации”. Напри­мер, в США, всегда представляемых в научной литературе в каче­стве образца гражданского общества, адекватность его модели со­временным общественным потребностям часто ставится под сомне­ние. В американской печати постоянно обсуждаются вопросы, связанные с индивидуальными правами и наделением правами, с соотношением личных свобод и общественного регулирования. Эти­ческие дилеммы, вытекающие из новейшей биотехнологии (сурро­гатное материнство или искусственное оплодотворение), религиоз­ные верования, находящиеся в конфликте с современной медицин­ской практикой, дебаты о корпоративной собственности и участии рабочих в управлении, законы против наркотиков и т.д. — все эти вопросы о границах публичного и частного, пределах индивидуаль­ных свобод, концептуализации понятия “общественное благо” и его отношения к правам индивида, его свободе и ответственности не­посредственно затрагивают современное понимание концепции граж­данского общества.

С ними связан и феномен новых политических движений на Западе, ориентированных на требования, до этого традиционно не рассматривавшиеся как политические. В практику данных движе­ний вовлекаются неинституциональные средства политического участия в различных сферах: забота о здоровье, благосостоянии, права в сфере образования, определение роли и сферы деятельнос­ти женщин в обществе и др.

В какой мере в свете такой перспективы можно говорить о реа­лизации в современной России элементов гражданского общества? ' Его предпосылки, по мнению теоретиков радикальных либеральных реформ, создаются в результате приватизации. В действительности приватизация имела гораздо большее воздействие на страну, чем ее авторы себе представляли, сь ^;.,-& '/^ ^ол-шйдмьц” л,.;.-“-.**$.*> “'У

Глава 5. Социальные детерминанты политики

5.3. Перспективы гражданского общества в России

В советский период идея примата государственных интересов достигла апогея в 1920—1930-е гг., когда большевиками последова­тельно искоренялись любые ростки гражданского общества. Как справедливо отмечал российский и американский социолог В. Шля-пентох, антикоммунистическая революция 1991 г. способствовала “прыжку” России от общества с мощной коллективистской идеоло­гией к обществу, в котором общественные интересы устранены из умов почти каждого — от простых граждан до должностных лиц высшего ранга. Поскольку история любит перемещаться от одной крайности к другой, россияне превратились в народ, который почти совершенно безразличен к любой социальной ценности, к любому общественному вопросу, и не желают приносить даже малейшей жертвы общественному благу.

Такое состояние является вполне понятным, когда большинство граждан предоставлено собственной судьбе. Долгие десятилетия россияне не могли отождествлять свои интересы ни с одной из ассоциаций — церковью, профсоюзами или политическими партия­ми. В настоящее время таких организаций, как прочных референт­ных групп, также не существует. В то же время исчезло чувство защищенности и уверенности в поддержке государства.

Новый психологический климат отнюдь не благоприятствует формированию подобного типа плюралистического сознания, кото­рый стимулирует инициативу помимо криминальной (если не брать в расчет проблему собственного выживания каждого индивида). Основные конституирующие силы в России — бюрократия и орга­низованная преступность. Предпринимательская деятельность не­возможна без поддержки одной из них или обеих сразу.

По Шляпентоху, современное российское общество (как, впро­чем, и всякое другое) состоит из шести блоков:

•^ некоррумпированные бюрократы;

•^ коррумпированные бюрократы;

•^ лица, не вовлеченные в незаконную деятельность;

^ лица, вовлеченные в незаконную деятельность;

^ члены криминальных группировок;

^ люди, вовлеченные в неорганизованную криминальную дея­тельность.

Все перечисленные сферы органически присущи любому обще­ству. Отличие России — чрезвычайно высокая роль “незаконных

секторов”. “в

Можно прийти к определенному выводу: в России возникло сво­еобразное гражданское общество со знаком минус, представляю-

щее собой историческую аномалию. Причина ее возникновения та же, что и возникновения коммунистического тоталитарного строя, — попытка резкого разрыва с прежней традицией путем бездумного и преступного внедрения в общественную ткань умозрительного со­циального проекта. Неизбежная реакция отторжения возвращает общество в результате целого ряда социальных метаморфоз в бо­лее архаизированное состояние как по отношению к собственному историческому прошлому, так и по отношению к нормам и социаль­ной практике, сложившимся в либеральных обществах.

Одной из версий интерпретации новой исторической ситуации стала концепция “нового российского феодализма”, получившая широкое распространение среди отечественных и зарубежных уче­ных. Так, выступая на XIII Всемирном конгрессе социологов, рос­сийский историк Н.Н. Покровский довольно категорично утвер­ждал, что современная посткоммунистическая Россия представля­ет собой определенную форму “феодализма с постмодернистским лицом”.

Напротив, в работах В. Шляпентоха изложена концепция, осно­ванная на параллелях современной российской социальной систе­мы и общественного сознания с раннеевропейским феодализмом. “Феодальная Европа, — отмечает он, — представляет многочис­ленные параллели с политической жизнью современной России, даже если экономическая среда двух обществ кажется несопоставимой: для одного характерна средневековая экономика с абсолютным пре­обладанием сельского хозяйства и ремесел, для другого — высоко­развитая индустриальная экономика, способная запускать косми­ческие корабли. Конечно, сельское хозяйство продолжает играть важную роль в судьбе российского общества. Сходство с ранним феодализмом может быть также найдено в любом современном обществе, которое вследствие межэтнических и племенных конф­ликтов или благодаря коррупции имеет государство, не способное придать силу законности и порядку”.

Как и в Западной Европе тысячелетней давности, “в сегодняш­ней России границы между публичной и частной сферами либо размыты, либо вообще не существуют: власть и собственность на­столько переплетены, что их часто невозможно отделить друг от Друга. Подобно средневековым баронам, российские бюрократы на всех уровнях иерархии используют свою политическую власть для осуществления контроля над собственностью, в то время как бога­чи обменивают деньги на власть, для того чтобы контролировать политические решения”. Соответственно личные связи играют зача-

Глава 5. Социальные детерминанты политики

5.3. Перспективы гражданского общества в России

стую гораздо большую роль, чем связи, основанные на формальном положении людей в политических, социальных и экономиче-ских структурах. “Это означает, что наиболее могущественными людьми в стране являются не государственные деятели, избираемые на вы­борах, но близкие друзья президента (или короля, если мы обратим­ся к прошлому)”.

Некоторые российские политологи, однако, не удовлетворяются проведением такого рода параллелей между европейским феода­лизмом и современной российской действительностью, выглядящих, скорее, как историческая метафора, и стремятся подвести под них более солидное социологическое основание. “...Диктатура номен­клатуры, — утверждает, например, М.С. Восленский, — это фео­дальная реакция, строй государственно-монополистического феода­лизма. Сущность этой реакции в том, что древний метод "азиатско­го способа производства", метод огосударствления применен здесь для цементирования феодальных структур, расшатанных антифео­дальной революцией. Архаический класс политбюрократии возрож­дается как "новый класс" — номенклатура; он устанавливает свою диктатуру, неосознанным прообразом которой служат теократиче­ские азиатские деспотии. Так в наше время протянулась стародав­няя реакция, замаскированная псевдопрогрессивными "социалисти­ческими" лозунгами: сплав феодализма с древней государственной

деспотией”.

Проекция теории Восленского на российские посткоммунисти­ческие реалии придает теоретической версии “нового российского феодализма” более убедительный характер по сравнению с интер­претацией Шляпентоха хотя бы вследствие того рационального довода, что резкий разрыв с модернизированной феодальной тради­цией не только невозможен на практике, но может привести даже к деградации экономической и политической системы в направлении формирования более примитивных квазиноменклатурных “феодаль­ных” структур.

Одна из последних попыток подвести итоги дискуссии о новом российском феодализме содержится в работах английского полито­лога Д. Лестера, выделившего следующие его элементы:

^ абсолютное преобладание частных интересов над публичны­ми не только на уровне обыденной жизни, но особенно в предпочте­ниях и поведении государственных служащих — от бюрократов до

политиков;

•^ тесное переплетение собственности и власти; во многих слу­чаях целые области превращаются в обширные феодальные фьефы на условиях личного держания;

^ постоянно усиливающееся преобладание личных связей, осно­ванных на все более формальных (или институализированных) от­ношениях в политической, социальной и экономической сферах. Типичным выражением этих связей становится понятие “крыша”. Если отношения “вассалитета” преобладают на уровне самих пра­вителей, то на нижних ступенях социальной лестницы наиболее типичными становятся отношения патронажа, являющиеся, как сви­детельствует опыт европейского Средневековья, не выражением анар­хии, но, наоборот, стремления к установлению определенного по­рядка;

•^ всеобщее господство бартера на всех уровнях общества — от производственых коллективов до сферы государственного уп­равления;

^ рост насилия, заставляющий людей все больше полагаться на собственные силы вплоть до создания личных армий теми, кто об­ладает достаточными для этого средствами. Естественно, эта тен­денция укрепляет отношения между “лордами” и “баронами” по принципу предоставления защиты (крыши) более слабым со сторо­ны более могущественных;

^ “провинциализация” страны, т.е. резкое уменьшение тенден­ции к интеграции во всех сферах жизни;

^ неспособность достичь компромисса и согласия в политиче­ской сфере, поскольку в результате усиления интриг ставки в борь­бе за власть часто оказываются очень высокими;

^ политические партии и ассоциации все больше становятся орудием частных интересов и продвижения отдельных политиков, а не формой представительства и артикуляции интересов;

^ формирование “государства в государстве” в высших эшело­нах власти как средство обеспечения безопасности и личного благо­состояния.

О том, что концепция “российского феодализма” не препятству­ет анализу проблемы генезиса гражданского общества, свидетель­ствует, например, ранняя интерпретация этой концепции, осуществ­ленная венгерским политологом Т. Самуэли, который настаивает на существовании неизбежной дихотомии при любой оценке исто­рической роли западной феодальной традиции. “С одной стороны, она бесспорно представляла собой анархическую силу и в исклю­чительных случаях... приводила к хаосу. И все же заслуживает внимательного отношения и тот факт, что гораздо более важным в долговременной перспективе было то сдерживающее влияние, ко­торое [феодализм] оказывал на государственную власть. Именно

Глава 5. Социальные детерминанты политики

5.3. Перспективы гражданского общества в России

эта способность привела к тому, что феодализм внес решающий вклад в эволюцию демократических процессов...” В данном смысле “феодализм, при всей его несправедливости и неравенстве, был в сущности тем, что сегодня можно было бы назвать плюралистиче­ским обществом в противоположность монолитному деспотизму (или этатизму)”.

Наиболее вероятно, что дальнейшая эволюция российских поли­тических институтов сделает ненужной подобную реабилитацию феодализма в духе А. де Токвиля. Проблема заключается в том, что современные политические дискуссии о перспективах становления гражданского общества в регионах, где формирование последнего может пока рассматриваться как следствие социального экспери­мента, имеют вполне объективную тенденцию игнорировать именно аспект толерантности. Удивительного здесь ничего нет: искусст­венное навязывание стандартов, которые общественное сознание и практика не могут освоить по мановению волшебной палочки, неиз­бежно порождает нетерпимость как со стороны элиты, так и со стороны основной массы индивидов. Искусственная комбинация гражданственности и толерантности невозможна в принципе ни в одном обществе. Их органическая совместимость может возник­нуть только вместе с появлением сложной системы гражданских коммуникаций и групп интересов не только дополняющих и огра­ничивающих друг друга, но и неизбежно навязывающих новой бю­рократии толерантный компромисс.

При анализе перспектив формирования гражданского общества в России необходимо прежде всего признать непреложным фунда­ментальный исходный факт: гражданское общество том виде, в ка­ком оно обрисовано в западной традиции общественной мысли, в нашей стране либо не существует, либо находится в самом начале своего создания. В каком же смысле идея гражданского общества может быть осознана и усвоена россиянами? В каком значении и контексте?

В настоящее время вряд ли найдется хотя бы один серьезный политолог или политик, который однозначно назвал бы существу­ющую в России социально-политическую систему демократичес­кой, основываясь на простом факте существования парламента, все­общего избирательного права, партий и института президентской власти. В результате проводимой ультралибералами политики наша страна имеет своекорыстную олигархию, доведенную до катастро­фического состояния экономику, слабое государство, неимоверно раздутый по сравнению с советским периодом бюрократический

I

ш

аппарат, эфемерную партийную систему, тотальное беззаконие и коррупцию, чудовищное разрастание организованной преступности, контролирующей обширные сектора промышленности и стремящейся во власть. Авторитарные традиции политического господства под­держиваются не только сходством менталитета отечественных нео­либералов с их большевистскими прототипами, но и пассивностью и апатией основной массы населения, борющегося за выживание в чрезвычайно неблагоприятных условиях. Даже в относительно бла­гополучных столичных городах мы сталкиваемся с теми же про­блемами, в частности с деградацией тех общественных структур, которые, в том случае если бы был избран иной вариант реформи­рования России, могли стать надежной основой рождающегося граж­данского общества. Речь идет прежде всего о российских универ­ситетах и о всей системе высшего и среднего профессионального образования в целом, творческих союзах, независимой прессе. В условиях, когда в стране практически отсутствуют профсоюзное движение, группы давления, способные защищать интересы обездо­ленных граждан, — говорить о формировании гражданского обще­ства преждевременно.

Основа, на которой может быть продолжена дискуссия и пред­приняты реальные практические шаги, по-видимому, состоит в на­хождении варианта развития не только преодолевающего негатив­ные последствия лжереформ, но и позволяющего выйти на тот ма­гистральный путь, по которому пошло большинство цивилизованных стран.

В настоящее время в научной литературе представлено несколь­ко вариантов выхода из тупика. Их сторонники исходят прежде всего из идеи о том, что в остающейся единой России создание современного гражданского общества возможно только на надна­циональной основе, т.е. при условии превращения россиян в по­литическую нацию, внутри которой национальные различия име­ли бы исключительно конфессиональный и социокультурный ха­рактер.

Разумеется, поиск новой российской идентичности невозможен без восстановления правового государства. В свою очередь его вос­становление в полном объеме невозможно без преодоления тех “новых феодальных” традиций, источником которых являются не только амбициозные региональные лидеры, но до недавнего време­ни и сама центральная власть. Гражданское общество в России не может сформироваться без восстановления стабильного среднего класса, уничтоженного за последнее десятилетие с такой же после-

Глава 6. Политические элиты и лидерство

талитарной системы, основным признаком которой является вйу ренняя монолитность, преданность вождю.

Новое поколение номенклатуры оттеснило “ленинскую гвардию” после победы И.В. Сталина. После гражданской войны в разрос­шийся партийный аппарат влилась большая группа функционеров рабоче-крестьянского происхождения. Они обладали более низким образовательным и культурным уровнем, никогда не бывали за гра­ницей, имели самое примитивное представление о марксисткой те­ории. Победа Сталина, отказ от идеи мировой революции, постепен­ный отход от радикального интернационализма в пользу возрожде­ния национальных традиций стали возможны благодаря явному численному преобладанию второго поколения номенклатуры. “Ле­нинская гвардия” была значительно потеснена в структурах власти, но не устранена окончательно.

В годы “большого террора” (1937—1939) репрессии в первую очередь обрушились на остатки “ленинской гвардии”, но среди жертв репрессий были и представители второго поколения номенклату­ры. В результате такой “чистки” освободились тысячи мест в партий­но-государственном аппарате на разных уровнях. Эти места оказа­лись оккупированы новым поколением номенклатуры, длительное время занимавшим ключевое положение во властных структурах страны. В правящую элиту пришли молодые люди, получившее об­разование уже в советское время. Этот процесс носил массовый характер.

Следует отметить, что репрессии против представителей номен­клатурной элиты выполняли в тоталитарной системе ряд функций. При отсутствии реальных экономических стимулов для добросове­стного выполнения своих обязанностей их заменял страх за соб­ственную судьбу. Кроме того, номенклатурная система организа­ции государственного и партийного аппарата создавала благопри­ятные условия для коррупции. Отсутствие реального контроля снизу и какой-либо гласности способствовало росту коррупции партгос-аппарата. Естественно, что многие представители элиты находи­лись в постоянной тревоге за свою жизнь и судьбу. Сразу же после смерти Сталина наиболее популярной становится идея о прекра­щении репрессий и либерализации режима в целом. Номенклатура поддержала процесс десталинизации. Решающая роль в наступив­ших переменах принадлежала третьему поколению номенклатуры, окончательно утвердившемуся на всех ступенях партийно-государ­ственного аппарата с середины 1950-х гг.

Наступил “золотой век” для номенклатуры, впоследствии назван­ный “застоем”, который принес спокойствие партийно-государствен-

6.2. Роль элит в осуществлении политической власти

ным функционерам: их жизнь и карьера стала стабильной и пред­сказуемой. Но в обществе нарастали кризисные явления, зрели про­тиворечия. Руководство предпочитало не замечать их. Третье по­коление советской номенклатуры, придя в структуры власти в мо­лодом возрасте, находилось там несколько десятилетий, постепенно придавая режиму геронтократический характер.

Постепенно начал вырисовываться облик нового поколения, ко­торое шло на смену находившемуся у власти. Идейные мотивы, которыми руководствовались в своей деятельности предшеству­ющие поколения, ушли в тень, а на первое место выдвинулись прагма­тизм, а иногда и откровенный карьеризм. Четвертое поколение со­ветской элиты приобрело откровенно ^технократический характер.

Крах прежней политической и экономической системы означал также и смену правящей элиты. Характеризуя процесс смены элит, все бывшие советские республики можно условно разделить на три группы. Первая группа — среднеазиатские республики, где партийно-государственная элита полностью сохранила свои пози­ции, сменив лишь вывески (например, в Туркмении коммунистиче­ская партия стала называться “демократической”, а в Узбекиста­не — “народно-демократической”). Другая группа — республики, где бывшая партийная номенклатура в значительной степени уст­ранена из структур исполнительной власти (например, Армения, Латвия, Эстония). Третья, самая многочисленная группа постсовет­ских государств, куда входит и Россия, отличается частичной сме­ной правящей элиты. По данным Института социологии РАН, пред­ставители советской номенклатуры составляли в 1994 г. около 75% состава высшего российского руководства (включая правительство), более 50% партийной и 60% парламентской элиты, около 40% бизнес-элиты и более 80% региональных элит. Высокое представи­тельство старой номенклатуры в составе современной российской элиты не следует воспринимать как трагедию, свидетельствующую о “номенклатурном реванше”. Номенклатура была носителем уп­равленческого опыта, востребованного и в новой ситуации. В насто­ящий момент состав правящей элиты России в значительной сте­пени стабилизировался. Она включает в себя, наряду с выходцами из старой номенклатуры, и новых лидеров, выдвинувшихся на рубе­же 1980—1990-х гг. В наши дни путь к вершинам власти вновь становится более сложным и менее прямым.

Важны изменения не столько в составе политической элиты, сколько в ее структуре. Для анализа нынешних российских реалий наиболее адекватно подходит концепция плюрализма, поскольку российский политический класс сегодня в отличие от советской

Глава 6. Политические элиты и лидерство

V

6.3. Политическое лидерство: природа, функции, типы и стили

номенклатуры больше не представляет собой гомогенного целого. Он распадается на множество группировок не только по идейно-политическим, но и по функциональным признакам. В этой связи” важное значение имеют и будут иметь региональные элиты. В| советские времена степень интеграции номенклатуры на местном! уровне была невелика, так как существовала практика движения! кадров не только по вертикали, но и по горизонтали. А целью! многих функционеров был перевод на ответственную работу в* центр. В начале 1990-х гг. положение изменилось. Перед регио­нальными элитами открылись большие возможности, что способ­ствовало их сплочению на основе общих корпоративных интере­сов. Обособление региональных элит, усиление бесконтрольности их деятельности поставили под угрозу целостность российского государства и снизили уровень его управляемости. В последнее время федеральный центр предпринял ряд шагов, направленных на укрепление вертикали власти и единого правового простран­ства, что частично нейтрализовало проявившиеся в предшеству­ющий период негативные тенденции, связанные с функционирова­нием региональных элит.

6.3. Политическое лидерство: природа, функции, типы и стили

Наряду с элитами важнейшими субъектами политического про­цесса являются политические лидеры. Лидер — личность, способ-1 ная оказывать постоянное и решающее влияние на государство,! общество, организацию, большую или малую группу. Лидерстве?! проявляется во всех сферах общественной жизни, включая поли-! тику. Поскольку политический лидер это всегда живой человек! со своими чувствами и эмоциями, при объяснении феномена поли-1 тического лидерства обязательно учитываются психологические; факторы.

В политической науке существует несколько теоретических кон­цепций, объясняющих данный феномен. Исторически первой была теория черт. Суть ее заключается в предположении о том, что лидер обязательно обладает качествами, отличающими его от дру­гих людей, причем качества могут передаваться по наследству. В русле приведенной концепции проводились исследования различ­ных правящих династий, анализировались браки в среде правите­лей, но никаких значимых результатов они не принесли. Это приве-

ло к разочарованию в теории черт и появлению новой, ситуатив­ной концепции лидерства, сторонники которой полагали, что по­явление лидера возможно при совпадении места, времени и обсто­ятельств.

Противоречия между двумя указанными подходами попыталась устранить личностно-ситуационная теория. Ее представители Г. Герт и С. Милз выделили четыре фактора, которые следует учи­тывать при анализе феномена лидерства:

• черты и мотивы лидера как человека;

• образы лидера и мотивы следовать за ним, существующие у
его последователей;

• характеристики роли лидера;

• институциональный контекст, т.е. те официальные рамки и пра­
вовые поля, в которых функционирует лидер и в которых он взаи­
модействует со своими сторонниками.

Р. Стогдилл и К. Шатл предложили изучать лидерство с точ­ки зрения статуса, взаимодействия, восприятия и поведения инди­видов по отношению к другим членам группы. Таким образом, ли­дерство рассматривалось теперь не как характеристика отдельного индивида, а как отношения между людьми.

Еще одной психологической концепцией лидерства стала тео­рия “ожидания — взаимодействия”. В ней внимание сконцентри­ровано на построении операциональной модели лидера. Ф. Фид- лер создал модель эффективного лидерства, определяющую жела­тельный для каждой ситуации стиль лидерства. По мнению исследователя, это может быть либо ориентация на задачу (инстру­ментальное лидерство), либо ориентация на межличностные отно­шения (эмоциональное лидерство).

Широкое распространение в политологии и политической пси­хологии получила мотивационная теория лидерства. Среди ее представителей можно назвать С. Митчела и С. Эванса. Данная теория связывает эффективность лидерства с воздействием лидера на мотивацию его последователей. Поведение лидера можно счи­тать мотивирующим в той степени, в которой он увеличивает веро­ятность достижения сторонниками их целей и разъясняет способы Достижения целей. Мотивационная теория предлагает следующие основные типы поведения лидера:

• поддерживающее лидерство, отличающееся дружеским отноше­
нием к последователям, проявлением интереса к их потребностям;

• директивное лидерство, регламентирующее и контролирующее
действия последователей;

Глава 9. Государство как политический институт

9.3. Современное российское государство

го устройства может оказаться лучшей, если она соответствует конкретным условиям и наиболее полно обеспечивает свободное развитие граждан.