2015-02-18
314
суют смелые предположения, даже когда их ложность
быстро обнаруживается, то этот интерес обусловлен на-
шим методологическим убеждением, что только с по-
мощью таких смелых предположений мы можем на-
деяться обнаружить интересные и важные истины.
В связи со сказанным возникает один вопрос, кото-
рый, как мне представляется, нуждается в логическом
анализе. Понятия «интересный» или «важный» в том
смысле, в котором они здесь используются, можно ана-
лизировать объективно: интересность или важность
определяется только нашими проблемами, а также объ-
яснительной силой и, следовательно, содержанием или
невероятностью соответствующей информации. И то
понятие меры, которое мы упоминали ранее (оно изла-
гается в [32, приложения]), представляет собой меру,.
которая учитывает некоторое относительное содержание
информации, то есть относительное содержание гипоте-
зы или проблемы.
Следовательно, я вполне готов согласиться с тем,.
что фальсификационисты, подобные мне, гораздо охот-
|
|
|
нее предпочтут попытку решить интересную проблему
посредством смелого предположения, даже (и особен-
но) если оно вскоре окажется ложным, любому пере-
числению не относящихся к делу тривиальностей. Мы
предпочитаем этот путь, потому что убеждены в том,,
что именно так мы можем учиться на наших ошибках;
обнаруживая ложность наших предположений, мы боль-
ше узнаем об истине и все больше приближаемся к ней.
Поэтому я считаю, что обе эти идеи — идея истины
в смысле соответствия фактам и идея содержания (ко-
торое можно измерять с помощью тех же процедур, с
помощью которых мы измеряем проверяемость) — иг-
рают относительно равную роль в наших рассуждениях
и могут значительно прояснить идею прогресса в науке.
X
Рассматривая прогресс научного познания, многие:
люди склонны говорить, что, хотя мы не знаем, как
близки или как далеки мы от истины, мы способны и.
часто нам удается все ближе и ближе подходить к ис-
тине. В прошлом я иногда сам говорил подобным обра-
зом, однако всегда испытывал при этом некоторые
угрызения совести. Дело не в том, что я слишком чув-
ствительно относился к тому, что мы говорим: если мы
-говорим так ясно, как можем, не претендуя на большее.
:и если не пытаемся выводить точных следствий из со-
'Мнительных или неопределенных посылок, то нет боль-
шого вреда в появляющихся иногда неясностях при вы-
ражении наших чувств и интуитивных представлений о
вещах. Однако, когда я пытался писать или говорить
•о науке как о приближении к истине, как о способе
подхода к истине, я чувствовал, что должен был бы
писать «Истина» с большой буквы, чтобы показать, что
|
|
|
здесь речь идет о неопределенном и в высшей степени
метафизическом понятии. В противоположность этому
слово «истина» в понимании Тарского со спокойной со-
вестью можно писать с маленькой буквы5.
Лишь совсем недавно я задумался над тем, дей-
ствительно ли используемая нами идея истины столь
•опасно неопределенна и метафизична. Почти сразу я
понял, что это не так и что нет никаких особых труд-
ностей в применении к ней фундаментальных резуль-
татов Тарского.
Нет никаких оснований, запрещающих нам говорить,
•что одна теория соответствует фактам лучше, чем дру-
гая. И этот простой первый шаг сразу проясняет все:
в действительности нет барьера между тем, что на пер-
:вый взгляд кажется «Истиной» с большой буквы и
«истиной» в понимании Тарского.
Вместе с тем возникает такой вопрос: можно ли
.действительно говорить о лучшем соответствии выска-
зываний фактам? Существует ли такая вещь, как степе-
ни истинности? Не будет ли опасным заблуждением счи-
тать, что истина в понимании Тарского локализована в
некотором виде метрического или по крайней мере то-
пологического пространства, так что о двух теориях —
скажем, более ранней теории t\ и более поздней теории
• tz — можно осмысленно говорить, что /2 замещает t\
или более прогрессивна, чем t\, вследствие того, что h
ближе к истине, чем 11?
Я не думаю, что такого рода утверждения являют-
•ся всецело ошибочными. Напротив, мне представляет-
ся, что мы просто не можем обойтись без чего-то по-
добного этой идее большего или меньшего приближения
к истине. Без сомнения, мы можем и часто вынуждены
6 Сходные опасения выражает Куайн, когда критикует Пирса за
использование идеи приближения к истине (см. [34, с. 23]).
сказать о теории tz, что она лучше соответствует фак-
там, чем другая теория, t\, или, точнее, что она, на-
сколько мы знаем, по-видимому, лучше соответствует
фактам, чем теория t2.
Я приведу здесь несистематизированный список
шести типов случаев, в которых мы можем сказать, что-
теория /2 превосходит теорию t\ в том смысле, что t2 —
насколько нам известно — лучше соответствует фактам,
чем t\ (в том или ином смысле):
(1) tz делает более точные утверждения, чем fb и
эти более точные утверждения выдерживают более
точные проверки;
(2) /а учитывает и объясняет большее количество
фактов, чем t\ (это включает и предыдущий случай,
когда, при прочих равных условиях, утверждения tz яв-
ляются более точными);
(3) tz описывает или объясняет факты более по-
дробно, чем это делает t\;
(4) tz выдержала те проверки, которых не выдер-
жала t\\
(5) tz предложила новые экспериментальные про-
верки, не обсуждавшиеся до ее появления (эти провер-
ки не были выдвинуты теорией t\ и, может быть, даже
неприменимы к t \), и t2 выдержала эти проверки;
(6) tz объединила или связала различные пробле-
мы, которые до ее появления не имели между собой
связи.
Рассматривая этот список, мы можем заметить, ка-
кую важную роль играет в нем содержание теорий t\ и
tz. (Напомним, что логическим содержанием некоторого
высказывания или теории б является класс всех выска-
зываний, логически следующих из a, a эмпирическим со-
держанием а — это класс всех базисных высказываний,
противоречащих а6. В нашем списке во всех шести
случаях эмпирическое содержание теории tz превосхо-
дит эмпирическое содержание теории /й).
6 Сформулированное определение логически основано на теоре-
ме, согласно которой, если речь идет об «эмпирической части» логи-
ческого содержания, то сравнение эмпирического и логического со-
держаний всегда будет приводить к одним и тем же результатам. Ин-
туитивно это определение оправдывается тем соображением, что вы-
сказывание а говорит о мире нашего опыта тем больше, чем больше.·
возможных случаев оно исключает (или запрещает). О базисных вы-
|
|
|
сказываниях см. также [32, приложения].
Сказанное приводит нас к мысли о том, что в пред-
шествующем рассуждении мы объединили понятие ис-
тины и понятие содержания в одно понятие лучшего
(или худшего) соответствия истине или большего (или
меньшего) подобия или сходства с истиной. Используя
термин, уже упоминавшийся ранее (и противопостав-
ляемый вероятности), можно сказать, что в данном
случае речь идет о понятии (степени) правдоподобности.
Следует заметить, что мысль о том, что каждое вы-
сказывание или теория не только истинны или ложны,
но независимо от своего истинностного значения имеют
некоторую степень правдоподобности, не означает обра-
щения к многозначной логике, то есть к логической
системе, имеющей более чем два истинностных значе-
ния—не только истину и ложь. Однако кое-что из того,
к чему стремились защитники многозначной логики,
реализовано теорией правдоподобности и близкими
теориями [32, прил. 3].
XI
Осознав сформулированную проблему, я долго не
мог подойти к ее решению. Однако в конце концов я
пришел к очень простому определению понятия правдо-
подобности в терминах истины и содержания. (Для это-
го можно использовать либо логическое, либо эмпири-
ческое содержание и получить в результате два тесно
связанных понятия правдоподобности, которые, однако,
сливаются в одно, если мы анализируем только эмпи-
рические теории или только эмпирические аспекты тео-
рий.)
Рассмотрим содержание высказывания а, то есть
класс всех логических следствий а. Если б истинно, то
этот класс может состоять только из истинных выска-
зываний, поскольку истина всегда передается от посы-
лок ко всем следствиям. Однако если б ложно, то его
содержание всегда будет состоять как из истинных, так
и из ложных утверждений. (Пример: высказывание
«По воскресеньям всегда идет дождь» ложно, однако
его следствие, скажем, относительно последнего вос-
кресенья истинно.) Поэтому независимо от того, яв-
ляется ли некоторое высказывание истинным или лож-
|
|
|
ным, в том, что оно говорит, может быть больше или
-меньше истины — в соответствии с тем, состоит ли его
содержание из большего или меньшего числа истинных
высказываний.
Назовем класс истинных логических следствий а его
«истинным содержанием» (английский термин «truthcontent
» является переводом, который долгое время ис-
пользовался интуитивно, соответствующего немецкого
термина «Wahrheitsgehalt», смысл которого очень бли-
зок к выражению «В ваших словах содержится доля
истины»); класс ложных следствий а, и только их, на-
зовем «ложным содержанием» а. (Строго говоря, «лож-
ное содержание» не является «содержанием», так как
оно не содержит никаких истинных следствий из лож-
ных высказываний, являющихся элементами этого со-
держания. Однако можно определить меру ложного со-
держания с помощью понятий «содержание» я «истин-
ное содержание»— (см. [32, приложения]). Все введен-
ные термины столь же объективны, как и термины
«истинно», «ложно» и «содержание». Теперь мы можем
сказать:
Предполагая, что истинное содержание и ложное со-
держание двух теорий t\ u tz сравнимы, можно утверж-
дать, что Я2 ближе к истине или лучше соответствует
фактам, чем t\, и если, и только если, имеет место хотя бы
одно из двух условий:
, (а) истинное, но не ложное содержание t2 превосхо-
дит истинное содержание t\;
(b) ложное, но не истинное содержание ^ превосхо-
дит ложное содержание t2.
Если теперь мы примем (быть может, фиктивное)
предположение о том, что содержание и истинное со-
держание теории а в принципе измеримы, то мы можем
пойти несколько дальше в наших рассуждениях и опре-
делить Vs(a) —меру правдоподобности или правдоподо-
бия а. Простейшим таким определением является
Vs(a)=CtT(a) — Ct F (а),
где ПЯф(б) —мера истинного содержания a, a CtF(a) —
мера ложного содержания а. Несколько более сложное, но
в некоторых случаях более предпочтительное определение
Vs(a) можно найти в [32, прил. 3].
Очевидно, что Vs(a) удовлетворяет нашим двум
требованиям, согласно которым Vs(a) должно возрас-
тать в том случае,
(а)если CtT(a) возрастает, a CtF(a) не возрастает, и
23-913 353
(b) если Ct F (а) уменьшается, a CtT(a) не уменьша-
ется.
Некоторые технические вопросы, связанные с опре-
делением CtT(a), Ct F (a) и V s (d), я рассмотрел в [32,
приложения]. Здесь же я хочу обсудить лишь три
проблемы, относящиеся к понятию правдоподобности.
XII
Первая проблема заключается в следующем. Наше
понятие приближения к истине, или понятие правдопо-
добности, является столь же объективным, идеальным
и регулятивным, как и понятие объективной, или абсо-
лютной, истины. Аналогично понятиям истины или со-
держания оно не эпистемологическое, или эпистемиче-
ское, понятие. (В терминологии Тарского понятия прав-
доподобности, очевидно, является «семантическим» по-
нятием— подобно понятиям истины, логического следо-
вания и содержания.) В связи с этим нам следует про-
водить различие между вопросом «Что вы хотите ска-
зать, когда говорите, что теория t2 имеет более высо-
кую степень правдоподобности, чем теория t\)·» и во-
просом «Как узнать, что теория t2 имеет более высокую-
степень правдоподобности, чем теория t{?».
До сих пор мы ответили только на первый из этих
вопросов. Ответ на второй вопрос зависит от первого
и в точности аналогичен следующему ответу (абсолют-
ному, а не сравнительному) на вопрос относительно ис-
тины: «Я не знаю — я только предполагаю, но я могу
критически проверить свои предположения, и если они
выдерживают строгую критику, то этот факт можно
считать хорошим критическим аргументом в их пользу».
Вторая проблема такова. Понятие правдоподобности
определено нами таким образом, что максимум правдо-
подобности может быть достигнут теорией, которая не
просто истинна, но полностью и исчерпывающе истин-
на: если она соответствует, так сказать, всем фактам,.
и, конечно, только реальным фактам. Ясно, что это
гораздо более далекий и недостижимый идеал, чем
простое соответствие некоторым фактам (как, напри-
мер, в случае утверждения «Снег обычно бел»).
Однако сказанное справедливо лишь для максималь-
ной степени правдоподобности, а не для сравнения
теорий относительно их степени правдоподобности. Ис-
пользование данного понятия для сравнения является
его главной характерной чертой, и понятие о более вы-
сокой или более низкой степени правдоподобности ка-
жется более применимым и, следовательно, более
важным для анализа научных методов, чем само поня-
,тие абсолютной истины, хотя последнее, конечно, го-
раздо более фундаментально.
Это приводит нас к третьей проблеме. Сначала я не
предполагал, что явное введение понятия правдоподоб-
ности приведет к какому-либо изменению в теории ме-
тода. Напротив, я считал, что моя теория проверяемости
или подкрепления с помощью эмпирических проверок
является соответствующим методологическим аналогом
этого нового металогического понятия. Единственное
улучшение я усматривал в достижении большей ясно-
сти. Поэтому я часто говорил, что мы предпочитаем
теорию /г, выдержавшую строгие проверки, теории t\,
не выдержавшей этих проверок, поскольку ложная тео-
рия, несомненно, хуже той, которая, насколько нам из-
вестно, может оказаться истинной.
Теперь же к этому мы можем добавить, что даже
после того, как теория t2 в свою очередь оказалась
опровергнутой, мы все еще можем говорить, что она
лучше /й, так как хотя обе эти теории оказались лож-
ными, тот факт, что теория t2 выдержала проверки, ко-
торых не смогла выдержать t\, является указанием на
то, что ложное содержание t\ превосходит ложное со-
держание теории I2, в то время как ее истинное содер-
жание не превосходит истинного содержания t2. Таким
образом, даже после фальсификации теории t2 мы все
еще можем отдавать ей предпочтение, ибо у нас есть
основания думать, что она соответствует фактам лучше,
чем Яй.
Все случаи, когда мы принимаем теорию Я2 в силу
экспериментов, которые являлись решающими для вы-
бора между ti и t2, по-видимому, подобны приведенно-
му типу. Таковыми были, очевидно, те случаи, когда
предлагались эксперименты в попытках придумать с
помощью теории t\. такие ситуации, в которых t2 приво-
дит к иным результатам, нежели t\. Так, теория Ньюто-
на позволила нам предсказать некоторые отклонения от
законов Кеплера. Ее успех в этой области показал, что
она может использоваться там, где опровергается тео-
рия Кеплера, —по крайней мере та часть теории Кеп-
лера, ложность которой была обнаружена, не была
23* 355
частью теории Ньютона; в то же время совершенно яс-
но, что истинное содержание новой теории не умень-
шилось, так как теория Кеплера следует из теории
Ньютона в качестве «первого приближения».
Аналогичным образом мы можем показать, что бо-
лее точная теория i2 — при условии, что ее ложное со-
держание не превосходит ложного содержания t\,~
имеет более высокую степень правдоподобности, чем
t\. To же самое справедливо для такой теории tz, число-
вые утверждения которой, будучи ложными, все-таки
ближе к истине, чем числовые утверждения t\.
В конечном счете понятие правдоподобности оказы-
вается наиболее плодотворным в тех случаях, когда
мы знаем, что имеем дело с теориями, представляющими
собой в лучшем случае лишь приближения к истине, то
есть с теориями, о которых известно, что они не могут
быть истинными. (Такие ситуации часто встречаются в
социальных науках.) В этих случаях мы все-таки мо-
жем говорить о большем или меньшем приближении к
истине (и поэтому нам не нужно истолковывать такие
случаи в инструменталистском духе).
XIII
Конечно, всегда сохраняется возможность ошибки
при относительной оценке двух теорий, и эта оценка
часто будет дискуссионной. Значение данного момента
трудно переоценить. Вместе с тем столь же важно то,
что в принципе—в периоды отсутствия революционных
изменений в исходном нашем знании — относительная
оценка двух теорий t\ и t2 будет оставаться неизмен-
ной. Действительно, как мы уже отмечали, наши пред-
почтения относительно теорий не меняются даже в том
случае, если мы со временем опровергаем лучшую из
этих теорий. Например, ньютоновская динамика, хотя
мы и считаем ее опровергнутой, сохраняет свое пре-
восходство по отношению к теориям Кеплера и Гали-
лея. Причиной этого является ее большее содержание,
или большая объяснительная сила. Теория Ньютона
продолжает объяснять больше фактов, чем объясняли
названные две теории; она объясняет их с большей точ-
ностью и объединяет ранее не связанные проблемы зем-
ной,и небесной механики. Основание стабильности от-
носительной оценки таких теорий достаточно очевидно:
логическое отношение между этими теориями носит та-
кой характер, что, во-первых, существуют решающие
эксперименты, свидетельствующие против предшествен-
ников Ньютона, и, во-вторых, последующие опроверже-
ния теории Ньютона не могут поддержать более ран-
ние теории: либо они вообще их не затрагивают, либо
(как в случае с перигелием Меркурия) эти.экспери-
менты опровергают также и теории предшественников
Ньютона.
Надеюсь, сказанного достаточно для уяснения смыс-
ла понятия лучшего соответствия фактам, или степени
правдоподобности научных теорий.
XIV
По-видимому, здесь уместно высказать краткое за-
мечание об истории путаницы, смешения понятий «прав-
доподобность» и «вероятность».
Как мы видели, прогресс в науке означает движе-
ние к более интересным, менее тривиальным и, следо-
вательно, менее «вероятным» теориям («вероятным» в
любом смысле — в смысле отсутствия содержания или
статистической частоты, который удовлетворяет исчис-
лению вероятностей), а это, как правило, означает дви-
жение к менее известным, менее удобным и надежным
теориям. Однако понятие большей правдоподобности,
большего приближения к истине обычно интуитивно
смешивают с совершенно иным понятием вероятности
(в его различных смыслах: «более вероятно», «более
часто», «как будто истинно», «звучит правдиво»,
«звучит убедительно»). Это смешение имеет долгую
историю. Достаточно вспомнить хотя бы некоторые сло-
ва, служившие для выражения понятия «вероятный»,
такие, как «возможно», которое первоначально было
связано с выражениями «похожий на истину» или
«правдоподобный» (по-гречески «eoikotos», «eikotos»,
«eikos» и т. п., по-латински «verisimilis», по-немецки
«wahrscheinlich»), чтобы увидеть некоторые следы или
даже источники этого смешения.
Из самых ранних философов—-досократиков — по
крайней мере двое употребляли слово «eoikota» в смыс-
ле «похожий на истину» или «подобный истине». Так,
У Ксенофана мы читаем: «Пусть это считается правдо-
подобным!» [6а, В 35].
Совершенно ясно, что здесь имеется в виду скорее
правдоподобность или правдоподобие, а не вероятность
или степень уверенности. (В противном случае такие
выражения, как «предположим», «допустим» или «пред-
ставим», были бы излишними, и Ксенофан написал бы
что-то в таком роде: «Скажем, что это вероятно».)
Используя то же самое слово («eoikota»), Парме-
нид пишет: «Теперь этот мир, устроенный таким обра-
зом, кажется вполне похожим на истину, так скажу я
вам...» [6а, В 8, 60]7.
Однако уже в тот период или в следующий Эпи-
харм в своей критике Ксенофана, по-видимому, употреб-
ляет слово «eikotos» в смысле «вероятно» или близком
к этому (см. [ба, 21 А 15]), хотя нельзя исключить и
ту возможность, что он употреблял это слово и в смыс-
ле «похожий на истину», и лишь Аристотель (в «Мета-
физике», 1010а4) придал ему смысл «вероятный» или
«возможный». Спустя три поколения слово «eikos» со-
вершенно определенно стало употребляться в смысле
«возможно» или «вероятно» (а может быть, даже в
смысле «более часто») софистом Антифоном, который
писал: «Если хорошо начинают нечто, то, вероятно, хо-
рошо его закончат» [6а, В 60].
Все это приводит к мысли о том, что смешение прав-
доподобности с вероятностью восходит почти к самым
истокам западной философии. И это вполне понятно,
если учесть, что Ксенофан обращает внимание именно
на п-огрешимость нашего знания, характеризуя его
как состоящее из неопределенных догадок и в лучшем
случае как «подобие истины». Это выражение само
дает повод к ошибочной интерпретации и истолкованию
его как «неопределенного и в лучшем случае лишь как
некоторую слабую степень достоверного», то есть «ве-
роятного».
По-видимому, сам Ксенофан проводил четкое разли-
7 Слово «eoikota» в этом фрагменте чаще всего переводят как
«вероятное» или «правдоподобное». Например, Кранц в [6а] перево-
дит его выражением «wahrscheinlich-einleuchtend», то есть «вероятно.
Данный отрывок он толкует следующим образом: «Это упорядочение
мира (или мировой порядок) я постараюсь разъяснить вам во всех
его частях как нечто вероятное или правдоподобное». В переводе
выражений «(вполне) близко к истине» или «(вполне) похоже на
истину» я иногда поддавался влиянию приведенной выше строчке
из Ксенофана [6а, В 35], а также работы Рейнгардта «Парменид», на
которую ссылается Виламовиц (см. также [32, разд. VII введения,
выдержку из предисловия Осиандера к труду Коперника в разд. I
гл. 3, разд. XII гл. 5 и прил. 6]).
чие между степенью достоверности и степенью правдо-
подобия. Об этом свидетельствует другой его фрагмент
(приведенный в [32, с. 153]), говорящий о том, что, да-
же если бы нам случайно удалось найти и высказать
окончательную истину (то есть, как мы могли бы ска-
зать, абсолютно правдоподобное утверждение),* мы не
могли бы знать об этом. Поэтому высокая степень не-
определенности совместима с высокой степенью прав-
доподобия.
Я считаю, что мы возвратились к идеям Ксенофана,
вновь установив четкое различие между правдоподоб-
ностью и вероятностью (используя последний термин в
том смысле, который придает ему исчисление вероят-
ностей).
Сейчас еще более важно различать эти понятия,
так как долгое время их отождествляли вследствие
того, что оба эти понятия тесно связаны с понятием ис-
тины и вводят понятие степени приближения к истине.
Логическая вероятность (мы не касаемся здесь физиче-
ской вероятности) выражает идею достижения логиче-
ской достоверности, или тавтологичной истины, посред-
ством постепенного уменьшения информативного содер-
жания. С другой стороны, понятие правдоподобности
выражает идею достижения исчерпывающей истины.
В результате мы можем сказать, что правдоподобность
объединяет истину с содержанием, в то время как ве-
роятность соединяет истину с отсутствием содержания8.
Таким образом, представление о том, будто абсурд-
но отрицать, что наука стремится к высокой вероятно-
сти, обусловлено, как мне кажется, ошибочной «интуи-
цией», а именно интуитивным отождествлением понятий
правдоподобности и вероятности, которые, как теперь
нам стало ясно, совершенно различны.
4. Исходное знание и рост науки
XV
Те, кто принимает участие в плодотворном критиче-
ском обсуждении некоторой проблемы, часто опираются,
хотя и бессознательно, на две вещи: на признание все-
ми участниками дискуссии общей цели — достижение
8 Между прочим, это справедливо как для абсолютной p (а), так
н для относительной р(а, Ь) вероятности; существуют соответст-
вующие понятия абсолютной и относительной правдоподобности.
истины или по крайней мере приближение к истине —
и на значительный объем общепризнанного исходного
знания (background knowledge). Это, конечно, не озна-
чает, что каждая из двух данных предпосылок является
неизбежным базисом любой дискуссии или что эти
предпосылки являются априорными и их в свою оче-
редь нельзя обсуждать критически. Это говорит лишь
о том, что критика никогда не начинает с ничего, хотя
каждый из ее исходных пунктов может быть подверг-
нут сомнению в ходе критического обсуждения.
Однако, несмотря на то что каждое из наших пред-
положений может быть подвергнуто сомнению, совер-
шенно непрактично подвергать сомнению их все в одно
и то же время. Поэтому всякая критика должна быть
постепенной (вопреки холистской точке зрения Дюгема
и Куайна). Иначе это можно выразить так: фундамен-
тальный принцип каждой критической дискуссии состоит
в том, что мы не должны уклоняться от нашей про-
блемы, обязаны, если потребуется, расчленить ее на ряд
проблем и пытаться решать в одно время не более чем
одну проблему, хотя, конечно, мы всегда можем пе-
рейти к решению вспомогательной проблемы или за-
менить нашу проблему лучшей проблемой.
Во время обсуждения некоторой проблемы мы всег-
да (хотя бы временно) принимаем в качестве непро-
блематичных различного рода вещи: для данного вре-
мени и для обсуждения определенной частной пробле-
мы они образуют то, что я называю нашим исходным
знанием. Лишь немногие части этого исходного знания
будут казаться нам во всех контекстах абсолютно не-
проблематичными, но любая отдельная часть его в лю-
бое время может быть подвергнута сомнению, в част-
ности если мы подозреваем, что некритическое при-
нятие именно этой части обусловило возникновение
некоторых наших трудностей. Вместе с тем почти вся
значительная часть исходного знания, которую мы по-
стоянно используем в любом неформальном обсуждении,
