Егорову

Для непосредственного руководства розыскными мероприятиями органов НКГБ по делу “Неман” в Лиду специальным самолетом в 10.30 вылетает первый заместитель Наркома госбезопасности с группой высшего оперативного состава. При отсутствии у местных органов потребного количества автомашин под Вашу личную ответственность предлагаю обеспечить всех прибывших необходимым автотранспортом и немедленно установить с ними тесный контакт для согласованности всех усилий по розыску.

Исполнение донесите.

Колыбанов».

Мы видим здесь названия должностей, документов, официальные наименования действий, обобщающие наименования класса предметов («автотранспорт»), т. е. терминологию официально-делового стиля. Текст включает в себя констатирующую и побудительную части с соответствующим морфологическим и синтаксическим оформлением.

Роль такого документа в составе художественного текста далеко не тождественна его роли в официально-деловой сфере общения. Если реальный деловой документ предписывает определенные действия адресату и предусматривает контроль за их выполнением, то документ в художественном тексте выполняет сюжетообразующую и характерологическую функции: он движет сюжет, вводит информацию о действиях героев, разнообразит способы подачи информации – представим вариант, когда та же самая информация о прибытии новых лиц на место действия изложена не в форме документа, а в авторском повествовании.

Имитируются научные документы. Вспомним чинное, научно выдержанное начало дневника доктора Борменталя в «Собачьем сердце» М. Булгакова. Вот отрывки:

«Показание к операции: постановка опыта Преображенского с комбинированной пересадкой гипофиза и яичек для выяснения вопроса о приживаемости гипофиза, а в дальнейшем и о его влиянии на омоложение организма у людей.<…> 25 декабря. Вновь ухудшение. Пульс еле прощупывается, похолодание конечностей, зрачки не реагируют. Адреналин в сердце, камфара по Преображенскому, физиологический раствор в вену».

Это типичное построение научного текста констатирующего характера: истории болезни, записей хода эксперимента, описаний исходных данных. Много терминологических обозначений предметов и действий, характерное для этого стиля обилие абстрактных существительных. И снова мы видим сюжетоведущую функцию документа – рассказ о событии ведет не автор, а герой, пишущий, как и полагается ассистенту, историю болезни Шарика-Шарикова. Разумеется, эти сведения могли бы быть поданы и в форме авторской речи (отмечаем это, чтобы еще раз подчеркнуть своеобразие функций документа в художественном тексте).

Большую роль играет в художественном и публицистическом тексте имитация разговорной речи. Здесь нужно обратить внимание на два момента. Во-первых, часто имитируется бытовая речь героя, как в приводимом ниже отрывке из рассказа К. М. Станюковича «Нянька»:

«– Вот хоть бы взять собаку... Лайку эту самую. Нешто она не понимает, как сегодня в обед Иван ее кипятком ошпарил от своего озорства?.. Тоже нашел над кем куражиться! Над собакой, лодырь бесстыжий! – с сердцем говорил Федос. – Небось, теперь эта самая Лайка к кухне не подойдет... И подальше от кухни-то... Знает, как там ее встретят... К нам вот не боится!»

Конечно, немалая нагрузка в имитации разговорной речи лежит на синтаксисе. Имитируется ведь устная форма, поэтому в ней короткие, простые по структуре предложения, многоточиями переданы большие паузы, использованы присоединительные конструкции («Лайку эту самую», «И подальше от кухни-то»). Но и лексика отвечает задачам имитации: в тексте немало слов сниженной стилистической окраски: куражиться, небось, нешто, бесстыжий.

Интересное переплетение черт двух стилей возникает, когда имитируется неофициальная речь героя-ученого, вообще специалиста. Такой герой может говорить по вопросам своей профессии и не по служебным вопросам, но в характерологических целях автор насыщает его речь терминами и в том и в другом случае. Вот герои повести Н. Амосова «Мысли и сердце» разговаривают во время операции:

«Нужно усилить сердечные сокращения.

– Введите АТФ и ланакордал. Проверьте после этого все показатели».

Здесь использование терминов обусловлено задачей передать специфику ситуации, устный характер речи имитируется уже знакомыми нам синтаксическими средствами.

А теперь посмотрим, как строятся внутренние монологи врачей в повести Н. Амосова и в романе А. Крона «Бессонница». Герой Амосова не может уснуть и передает свое состояние так:

«Спать, спать, спать... Лежу неподвижно. Торможение должно распространиться от двигательных центров на всю кору. Что-то не распространяется. Спать... спать... Нет, машина работает».

Герой А. Крона переживает встречу с соседом, с которым живет в ссоре:

«Всякий шаг к примирению он воспринимает как слабость. Мы благополучно спускаемся [в лифте]. Из множества таких не поддающихся измерению микрораздражителей, бомбардирующих нашу нервную систему и наносящих микротравмы, рождается утомление».

Согласимся, что только врачи могли так описать привычные житейские ситуации бессонницы или соседской неприязни. Такое использование терминов выполняет характерологическую функцию, поскольку изображает внутренний мир героев.

Во-вторых, имитация разговорной речи может присутствовать в авторском изложении для создания контактной формы общения с читателем. Автор строит изложение как непринужденную беседу с читателем. Вот отрывок из романа А. Рыбакова «Тяжелый песок»:

«Из трех братьев он единственный был похож на мать, такую субтильную немочку. Старшие братья были в дедушку Ивановского, здоровые, знаете ли, бугаи. Вот фотокарточка: эти двое, в белых шапочках и белых халатах, старшие, видите, мясники. Впрочем, знаменитые на всю Европу хирурги, дело свое знали и делать его умели. А вот карточка моего отца: голубоглазый блондин, изящный, нежный и застенчивый красавчик, мамин и папин любимчик».

Повествователь ведет свою речь так, как будто он находится с читателем за одним столом, рассматривает фотографии и рассуждает со своим собеседником о прошлом. Опять имитируется устная форма, непринужденный диалог, вернее, монолог, обращенный к собеседнику-читателю. Отсюда те же синтаксические черты: короткие предложения, присоединительные конструкции («Впрочем...»), прямые обращения к собеседнику: «знаете», «видите». Используются указательные элементы, подчеркивающие ситуативность речи: «вот фотокарточка», «эти двое», «а вот карточка». И наряду с этим участвуют в имитации слова сниженной окраски: немочка, мясники, красавчик, любимчик.

Ярким примером использования имитации церковно-религиозного стиля является перевод романа Умберто Эко «Имя розы», в оригинале которого переплетаются языки итальянский и латинский (перевод Е. А. Костюкович). Например: «Благословен, о Господь, за миг сего невыразимого блаженства! – немо молился я и спрашивал у сердца: – Чего ты, глупое, страшилось?».

3. Вторая цель включения иностилевых элементов в художественное или публицистическое произведение – это пародирование стиля. При пародировании характерные черты стиля также воспроизводятся, но в утрированной форме и в контрасте с содержанием и другими языковыми средствами. Целью пародирования может быть как высмеивание недостатков самого стиля (например, сухости официально-делового, непонятности научного, вычурности газетного), так и высмеивание какого-то внеязыкового явления, но с помощью пародирования одного из функциональных стилей. Например, в юмореске А. Галаевой пародируется анкета (повествуется о космических гостях Земли):

«Анкета (форма 0000941/16-34 бис)

1. Кто вы, что вы (агасфоцтек, инопланетянин, компьютер, робот, кибер, мираж, дракон, мутант, сатир, сатирик, фантом, кикимора, экстрасенс, химера, эманация информации)?

2. Фамилия, имя, отчество (изготовитель, серия, личная кличка или номер, исходные хромосомы, предварительное состояние вещества, краткая аннотация).

3. Из чего состоите (материя, антиматерия, вакуум, дух святой – ненужное зачеркнуть)?» (Лит. газ. 1988. 27 апр.)

Комический эффект возникает за счет необычного словесного наполнения привычной формы. Однотемные ряды официальной анкеты (образование: начальное, среднее, высшее) сменились рядами, в которых переплетаются несколько весьма далеких друг от друга тем (биология, изда-тельское дело, техника, мифология, научная фантастика). Юмореска воспринимается как высмеивание половодья бумаг, встречающих нас на каждом шагу и заставляющих нас сообщать о себе самые разнообразные сведения по самым неожиданным поводам, вроде адреса места работы в направлении на лечебные процедуры.

4. Ярким примером создания комического эффекта является стилистический контраст – объединение в одном контексте слов с повышенной и сниженной окраской. Герой рассказа М. Зощенко «Аристократка» ведет такой диалог:

«... Я говорю хозяину:

– Сколько с нас за скушанные три пирожные?

А хозяин держится индифферентно – ваньку валяет.

– С вас, – говорит, – за скушанные четыре штуки столько-то.

– Как, – говорю, – за четыре? Когда четвертое в блюде находится.

– Нету, – отвечает, – хотя оно и в блюде находится, но надкус на нем сделан и пальцем помято.

– Как, – говорю, – надкус, помилуйте. Это ваши смешные фантазии.

А хозяин держится индифферентно – перед рожей руками крутит.

Ну, народ, конечно, собрался. Эксперты. Одни говорят: надкус сделан, другие – нету».

В этом диалоге забавно сочетаются книжное индифферентно и сниженные элементы, например, просторечное рожа «лицо». Комизм усиливается тем, что не только стилистическая окраска наречия индифферентно, но и его значение «равнодушно, с безразличием» противоречат контексту. Совершенно очевидно, что наш рассказчик смысла слова не понимает и пользуется им лишь из любви к красивому, аристократическому (вспомним заголовок). Таким образом, стилистический контраст выступает здесь как характерологическое средство.

Герой романа Виктора Пелевина «Generation “П“» сочиняет такой слоган для рекламы храма Христа Спасителя: «Христос Спаситель. Солидный господь для солидных господ». Столкновение двух тем – высокой и «низкой» создает стилистический контраст. Текст же характеризует не только героя, но и, пожалуй, всю нашу жизнь, где все на продажу и даже как будто Спаситель приватизируется.

5. На основе стилистических и оценочных коннотаций могут возникать различные образные употребления, в результате которых окрашенное слово начинает выполнять функции ключевого слова текста или его фрагмента, получает прямую связь с главной мыслью, идеей произведения.

Так, рассказ В. Шукшина называется «Срезал», а не «Оборвал», «Смутил», «Поставил в тупик». Разумеется, первое название удачнее двух последних, поскольку точно называет речевое действие героя (смутить или поставить в тупик можно поступком, жестом, а не только словом). Но вот от синонимичного оборвать глагол срезать отличается именно сниженной окраской и оценочной семой в понятийном содержании: срезать «резко и грубо оборвать чью-нибудь речь замечанием, репликой (разг.)» (ТСУ). Вместе с тем значение глагола, вынесенного в заголовок рассказа, не сводится к словарному толкованию, а оценочное содержание его обогащается: слово это воспринимается нами как обозначение бессмысленного, мелочного и подленького издевательства над человеком, которое превратилось в некий ритуал. Это новое значение подчеркнуто в тексте авторской разрядкой:

«И как-то так повелось, что когда знатные приезжали в деревню на побывку, когда к знатному земляку в избу набивался вечером народ – слушали какие-нибудь дивные истории или сами рассказывали про себя, если земляк интересовался, – тогда-то Глеб Капустин приходил и срезал знатного гостя. Многие этим были недовольны, но многие, мужики особенно, просто ждали, когда Глеб Капустин срежет знатного. Даже не то, что ждали, а шли раньше к Глебу, а потом уж – вместе – к гостю. Прямо как на спектакль ходили».

Вот этот спектакль и называется «срезал». Мы видим, что окрашенное слово называет центральное действие, оно стало ключевым и в значительной степени преобразовало свое значение.

Очень часто наблюдается образное употребление терминов. В стихотворении В. Брюсова «Мир электрона» термин, вынесенный в заглавие, претерпевает полную смену значения. Вот только две строфы:

Быть может, эти электроны –

Миры, где пять материков,

Искусства, знанья, войны, троны

И память сорока веков!

Их меры малы, но все та же

Их бесконечность, как и здесь;

Там скорбь и страсть, как здесь, и даже

Там та же мировая спесь.

Для лирического героя электрон – не элементарная частица, а «Вселенная, где сто планет». Стихотворение передает мысль о бесконечности и в то же время единстве мира.

Термин может символизироваться, становиться знаком сложного и значительного явления. В рассказе М. Лоскутова «Психрометр Асмана» повествуется о научной экспедиции, в которой возникает конфликт между шофером и ученым. Шофер заботится о машине, которую, как ему кажется, ученые готовы сокрушить своими многочисленными приборами, а ученые грузят и грузят эти приборы, без которых какая же экспедиция. Психрометр Асмана, прибор для измерения влажности воздуха, весящий всего полкилограмма, становится тем не менее этаким яблоком раздора и вызывает взрыв шоферского возмущения («Я же говорю: они нас специально хотят угробить психрометрами Асмана! – говорил водитель»). Но самоотверженная работа ученого переламывает эту неприязнь, один мастер начинает уважать другого мастера. И показан этот перелом опять же с помощью знакомой детали:

«Так у нас появилось на машине дитя. Это психрометр Асмана. Мы пеленаем его в ватник, и держим на руках, и кладем на лучшее место – в бензиновой бочке....Ибрагим рассказывает подъезжающим сзади водителям, делая страшные глаза:

– Давай, давай мимо! У нас научно-техническая машина. Вы думаете, мы можем идти так просто, как все? Нет! Там у нас товарищ Асман едет, ай человек! Что ж, такое у нас дело – научная работа... – вздыхает Ибрагим».

Термин психрометр Асмана, в научном тексте неоценочный, здесь приобретает оценочную коннотацию, меняющуюся на протяжении повествования. С позиции героя (шофера) вначале это нечто ненужное, тяжелое, раздражающее, потом – нечто хрупкое, ценное, важное для науки. Термин используется в олицетворении, а в заключительных словах шофера персонифицируется. В целом же, повторяем, термин использован как символ – знак сложных отношений людей в конфликте нового и старого.

6. С оценочными словами часто связана ирония. Оценочное слово в ироническом употреблении меняет оценку на противоположную, а именно: слова с положительной оценочностью мы используем по отношению к отрицательному явлению. Н. Г. Чернышевский в статье «Русский человек на rendez-vous» пишет о героях русской литературы:

хвосту краковской колбасы на один рубль сорок копеек. Потрудитесь накормить его, коща его перестанет тошнить». Бранные слова использованы здесь явно не в полную меру их отрицательной оценочности. Профессор не бранится, а укоряет своего нового жильца, укоры его добродушно-грубоватые. Такое употребление иногда может стать основой для выражения авторской оценки описанного, как это происходит в у же цитированном рассказе В.Шукшина «Срезал»: «.„Мужики изумленно качали головами. —Дошлый, собака. Причесал бедного КонстантаиаИваныча... А? Как миленького причесал! А эта-то» Валя-то» даже рта не открыла. – А что тут скажешь? Тут ничего не скажешь. Он, Костя-то, хотел, конечно, сказать... А тут ему ка одно слово – пять. – Чего тут.. Дошлнй^ собака! В голосе мужиков слышалась даже как бы жалость к кандидатам, сочувствие. Глеб же Капустин по-прежнему неизменно удивлял. Изумлял. Восхищал даже. Хоть любви,, тожжим, тут не было. Нет, любви не было. Глеб жесток, а жестокость никто,, никогда, нигде не любил еще». Комментарий писателя хефошо показывает, что бранное собака использовано для выражения восхищения. Вместе с тем писатель вскрывает сложный характер этого чувства, некую его противоестественность, ощущение чего-то садистского в увиденном спектакле. Поэтому читатель может ощутить и исходное бранное значение оценочного слова. 7. Отдельно рассмотрим вопрос об организации оценочной стороны газетного текста. Для примера возьмем отрывок из очерка А.Аграновского «Пустырь»: «Природа не терпит пустоты. Пустыри зарастают. Преимущественно сорняками. Я хочу сказать, что всякое отсутствие информации восполняется слухами. Слухов, полезных нам, не бывает. Слухи бывают только вредными. Таким образом, нужна гласность, только и всего. Нужна обыкновенная информация о жизни. Она должна быть всеобъемлющей, потому что глупо таить от людей то, чего скрыть все равно невозможно. Она должна быть своевременной, потому что грош цена информации, если она j ковыляет позади событий, если обнародована, когда уж, как говорится» | подопрет. И последнее скромное пожелание: сообщаемые сведения обяза-j ны быть стопроцентно, скрупулезно правдивы. Конец месяца, мастер просит рабочих задержаться: „План заваливаем, надо, братцы у поднажать!" Едоковы – люди дисциплинированные, они остаются,,,нажимают4*, а после, придя домой, включают радио (другой канал информации) и слышат зычный голос начальника цеха: „Встав на трудовую вахту, славный коллектив воробьевцев досрочно выполнил месячный план...* "Пожалуй, после этого они и выверенным цифрам поверят не враз....Гласность – оружие обоюдоострое. Убивая слухи, она вместе с тем делает злоупотребления невозможными. Вы понимаете, ко-

«Повсюду, каков бы ни был характер поэта, каковы бы ни были его личные понятия о поступках своего героя, герой действует одинаково со всеми другими порядочными людьми, подобно ему выведенными у других поэтов: пока о деле нет речи, а надобно только занять праздное время, наполнить праздную голову или праздное сердце разговорами и мечтами, герой очень боек; подходит дело к тому, чтобы прямо и точно выразить свои чувства и желания – большая часть героев начинает уже колебаться и чувствовать неповоротливость в языке. Немногие, самые храбрейшие, кое-как успевают еще собрать все свои силы и косноязычно выразить что-то, дающее смутное понятие об их мыслях; но вздумай кто-нибудь схватиться за их желания, сказать: «Вы хотите того-то и того-то: мы очень рады; начинайте же действовать, а мы вас поддержим», – при такой реплике одна половина храбрейших героев падает в обморок, другие начинают очень грубо упрекать вас за то, что вы поставили их в неловкое положение...»

Определения «храбрейшие, порядочные герои» употреблены иронически, ибо всей статьей Чернышевский показывает, что герои русских повестей в решительные минуты жизни ведут себя отнюдь не порядочно и храбрости особой за ними не замечается. Перед приведенным фрагментом автор даже прямо именует их трусами («Дело кончается тем, что оскорбленная девушка отворачивается от него, едва ли не стыдясь своей любви к трусу» – это о тургеневском Рудине).

Стиль многих современных СМИ характеризуется склонностью к стёбу – тотальной иронии, тотальному осмеянию. На одном из екатеринбургских телеканалов о смерти иностранного туриста рассказывалось так: «Этот любовный вояж интуриста закончился смертью новозеландского жениха… Гость, визит которого должен был завершиться 14 января, спешил, поэтому он за несколько дней успел нанести визит всем трем дамам, соискательницам его сердца. После чего у него неожиданно подскочила температура, вероятно, господин интурист подумал, что это от сердечных треволнений. Оно не удивительно: в сорок с гаком лет искать себе невесту, да еще на чужбине – немалое испытание для сердца» (2004).

7. Слова с резко отрицательной оценочностью могут быть употреблены по отношению к положительному явлению. При особой интонации они в таком случае выражают восхищение, ласку и другие положительные эмоции, хотя и в грубоватой форме. У М. Булгакова в «Собачьем сердце» Филипп Филиппович так обращается к Шарику:

«– Р-раздаются серенады, раздается стук мечей! Ты зачем, бродяга, доктора укусил? А? Зачем стекло разбил? А?... Зина! Я купил этому про хвосту краковской колбасы на один рубль сорок копеек. Потрудитесь на­кормить его, когда его перестанет тошнить».

Бранные слова использованы здесь явно не в полную меру их отрицательной оценочности. Профессор не бранится, а укоряет своего нового жильца, укоры его добродушно-грубоватые.

Такое употребление иногда может стать основой для выражения авторской оценки описанного, как это происходит в уже цитированном рассказе В. Шукшина «Срезал»:

«...Мужики изумленно качали головами.

– Дошлый, собака. Причесал бедного Константина Иваныча... А? Как миленького причесал! А эта-то, Валя-то, даже рта нe открыла.

– А что тут скажешь? Тут ничего не скажешь. Он, Костя-то, хотел, конечно, сказать... А тут ему на одно слово – пять.

– Чего тут... Дошлый, собака!

В голосе мужиков слышалась даже как бы жалость к кандидатам, со­чувствие. Глеб же Капустин по-прежнему неизменно удивлял. Изумлял. Восхищал даже. Хоть любви, положим, тут не было. Нет, любви не было. Глеб жесток, а жестокость никто, никогда, нигде не любил еще».

Комментарий писателя хороша показывает, что бранное собака использовано для выражения восхищения. Вместе с тем писатель вскрывает сложный характер этого чувства, некую его противоестественность, ощу­щение чего-то садистского в увиденном спектакле. Поэтому читатель мо­жет ощутить и исходное бранное значение оценочного слова.

8. Отдельно рассмотрим вопрос об организации оценочной стороны газетного текста. Для примера возьмем отрывок из очерка А. Аграновского «Пустырь»:

«Природа не терпит пустоты. Пустыри зарастают. Преимущественно сорняками. Я хочу сказать, что всякое отсутствие информации восполняется слухами. Слухов, полезных нам, не бывает. Слухи бывают только вредными. Таким образом, нужна гласность, только и всего. Нужна обыкновенная информация о жизни. Она должна быть всеобъемлющей, потому что глупо таить от людей то, чего скрыть все равно невозможно. Она должна быть своевременной, потому что грош цена информации, если она ковыляет позади событий, если обнародована, когда уж, как говорится, подопрет. И последнее скромное пожелание: сообщаемые сведения обяза­ны быть стопроцентно, скрупулезно правдивы.

Конец месяца, мастер просит рабочих задержаться: “План завалива­ем, надо, братцы, поднажать!” Едоковы – люди дисциплинированные, они остаются, “нажимают”, а после, придя домой, включают радио (другой канал информации) и слышат зычный голос начальника цеха: “Встав на трудовую вахту, славный коллектив воробьевцев досрочно выполнил месячный план...” Пожалуй, после этого они и выверенным цифрам поверят не враз....Гласность – оружие обоюдоострое. Убивая слухи, она вместе с тем делает злоупотребления невозможными. Вы понимаете, конечно, что разговор у нас давно уже не только и не просто о налаживании информации. Речь идет о развитии демократизма, об истинном уважении к людям, о необходимости знать их запросы, прислушиваться к ним, учитывать их».

Базой оценки в публицистическом тексте являются слова, обозначающие идеологически оцениваемые понятия, т. е. концептуальная лексика. К ней относятся здесь слова гласность, демократизм, отсутствие информации, названное в тексте еще и безгласием. В связи с направленностью публицистического текста на убеждение адресата в истинности авторских суждений, невозможно бывает обойтись только этими, как правило, неэкспрессивными и немногочисленными единицами.

Второй пласт оценочных элементов в публицистическом тексте – это оценочные слова, обладающие оценочной коннотацией или оценочной семой в понятийном содержании (что, как уже говорилось, нередко совмещается в одной единице). Поскольку в тексте очерка создан оценочный контраст, слова указанной группы также разделяются в зависимости от знака оценки: отсутствие информации, безгласие порождает слухи, вредные слухи, злоупотребления; гласность связана с правдивой информацией, с уважением к людям.

Третий пласт оценки – образные оценочные средства: безгласие – это пустырь, заросший сорняками, информация при безгласии ковыляет позади событий, гласность – обоюдоострое оружие, убивающее слухи и злоупотребления. Как видим, в тексте несколько развернутых метафор.

Все эти средства в совокупности и позволяют публицистическому тексту донести до читателя социальную оценку анализируемого журналистом факта. Еще раз укажем на долговечность хороших журналистских текстов: давно ушло в прошлое досрочное выполнение плана. Но ведь «успешно идущие» административные и прочие реформы остались.

Литература

Винокур Т. Г. Закономерности стилистического использования языковых единиц. М., 1980.

Петрищева Е. Ф. Стилистически окрашенная лексика русского языка. М., 1984.

§ 10. Фразеология

С рассмотренными ранее языковыми явлениями (синонимией, стилистической и оценочной окраской слова) тесно связаны устойчивые, воспроизводимые единицы, состоящие из двух или нескольких слов, как знаменательных, так и служебных. Эти единицы называются фразеологизмами. Независимо от структуры, они характеризуются сходными функциями и выразительными возможностями, поэтому мы рассмотрим фразеологию в широком смысле, положив в основу описания концепции И. А. Мельчука (Вопросы языкознания. 1960. № 4) и Г. Л. Пермякова (От поговорки до сказки. М., 1970).

Каждый фразеологизм можно описать с нескольких точек зрения.

Структурные характеристики. 1. С точки зрения структуры выделяются фразеологизмы двух типов, в зависимости от того, какой свободной синтаксической конструкции они формально тождественны. Фразеологизмы могут структурно представлять собой словосочетания (или конструкции из знаменательного и служебного слова) и предложения. Ср.: лезть в бутылку, на живую нитку, с одной стороны, и как рукой сняло, руки не доходят, с другой.

2. В структурном отношении фразеологизмы могут быть охарактеризованы и по другому основанию, а именно по наличию или отсутствию у них внешнего показателя устойчивости. Различаются фразеологизмы, которые не имеют внешних, формальных признаков устойчивости – руки чешутся, и фразеологизмы, которые имеют такой признак. Таким признаком могут быть: устаревшее слово (попасть впросак), устаревшая грамматическая форма (средь бела дня), устаревший фонетический вариант слова (гу́ба не дура), рифма (дела как сажа бела) и др.

Семантические характеристики. I. Фразеологизм может обозначать понятие или ситуацию. Например, устойчивым сочетанием мягкий знак мы называем букву алфавита, а сочетанием каланча пожарная – высокого человека. Когда же мы говорим камень с души свалился, мы передаем такой смысл: «кто-либо испытывает чувство душевного облегчения, избавления от чего-либо гнетущего» (ФС).

II. В зависимости от того, как соотносятся общий смысл фразеологизма и значения составляющих его слов, выделяются два типа устойчивых сочетаний:

1. Неидиоматические фразеологизмы, общее значение которых примерно равно сумме значений составляющих их слов: нет стыда в глазах «кто-либо бессовестен, бесчестен, непорядочен, бесстыж» (ФС), нет перевода кому-чему «не переводится» (ФС), минимальная заработная плата (ТС).

2. Идиоматические фразеологизмы, общее значение которых резко расходится с буквальным значением составляющих их слов: лица нет на ком «кто-либо страшно побледнел, осунулся, изменился в лице от чего-либо, обычно от боли, ужаса, волнения и т. п.» (ФС). Фразеологизмы этой группы в свою очередь разделяются на два вида в зависимости от того, понимаем ли мы, почему данное сочетание слов приобрело данное идиоматическое значение:

а) мотивированные идиоматические фразеологизмы, обороты, у которых носителям языка ясна причина связи данного словесного комплекса с данным значением: делить шкуру неубитого медведя «распределять прибыль от еще не осуществленного дела, предприятия» (ФС). Нам понятно, что это выражение употреблено метафорически, исходное и переносное значения объединены дифференциальными семами ‘отсутствие объектa и направленность действия на отсутствующий объект’. Ср. еще: четвертая волна (эмиграции) (ТС).

б) немотивированные идиоматические фразеологизмы, обороты, у которых причина их обобщенного значения носителям языка неясна: голод не тетка, собаку съесть.

Функциональные характеристики. Выделяются фразеологизмы номинативные и экспрессивные. Первые лишь называют явление, выступая нередко его единственным прямым обозначением: железная дорога, мягкий знак, анютины глазки. Вторые соединяют номинативную функцию с образностью, оценочностью, стилистической окрашенностью: мылить голову «кому. прост. Сильно бранить, распекать кого-либо» (ФС); и мы пахали «выражение иронии, насмешки и т. п. над тем, кто хочет примазаться к чужой работе, делу» (ФС).

Таким образом, каждый фразеологизм может быть описан по перечисленным признакам. Например: на лбу написано «у кого. Сразу видно, ясно, заметно что-либо по внешнему виду человека» (ФС) – фразеологизм равен словосочетанию, не имеет формальных показателей устойчивости, называет понятие, идиоматический, мотивированный, экспрессивный.

При выделении фразеологизмов в тексте нужно пользоваться либо фразеологическим словарем, либо общим толковым словарем, где фразеология дается под знаком ¸.

Стилистическое использование фразеологизмов. Художественные и публицистические тексты используют фразеологизмы как в их нормативной форме, так и трансформированными.

Непреобразованные экспрессивные фразеологизмы используются так же, как оценочно и стилистически окрашенные слова, т. е. участвуют в стилизации, пародировании, создании иронии, стилистического контраста и т. п. Например, в рассказе В. Шукшина «Шире шаг, маэстро» переживания героя, молодого врача, переданы так:

«Нет, надо все сначала, думал Солодовников. Хватит. Хорошо еще, что институт закончил, пока валял дурака, у других хуже бывает. Он верил, что начнет теперь жить крупно – самое время, весна: начало всех начал. Отныне берем все в свои руки, хватит. Двадцать пять плюс двадцать пять – пятьдесят. К пятидесяти годам надо иметь... кафедру в Москве, свору учеников и огромное число работ... Не к пятидесяти, а к сорока пяти. Придется, конечно, поработать, но... почему бы не поработать!»

Голос повествователя слит с голосом героя, который в этот весенний день вдруг решает изменить всю свою жизнь. Решения хватило, правда, ровно на один этот день, но герой пока об этом не знает и ведет сам с собой этакий сдержанно-ироничный, мужественный разговор. Во внутренний монолог естественно вплетаются фразеологизмы: валять дурака – просторечное (СлРЯ), начало всех начал, брать в свои руки. Самокритичный первый фразеологизм хорошо сочетается с двумя другими, чуть повышенными по окраске и передающими тот высокий настрой, в котором пребывает сейчас наш герой. Таким образом, фразеологизмы участвуют в имитации внутренней речи героя, и функции их не отличаются от функций таких слов, как отныне, свора, метафора крупно.

Однако для стилистики не может пройти бесследно то обстоятельство, что фразеологизм состоит из двух и более слов. Это означает, что он имеет дополнительный источник выразительности – он может быть трансформирован. Способы трансформации различны.

А. Формально-семантическое преобразование фразеологизмов:

1. Во фразеологизм может быть вставлено слово, в результате чего устойчивое выражение конкретизируется применительно к рассматриваемой в тексте ситуации. В «Отрывках из ненаписанного» Эмиля Кроткого есть такой афоризм: «Брак по расчету на скорый развод». Общий оценочный смысл фразеологизма сохраняется, но ситуация, отраженная в высказывании, конкретизирована.

2. Тот же эффект приближения к описываемой ситуации дает замена слова во фразеологизме. У Аркадия Аверченко в рассказе «Оккультные тайны Востока» герой говорит: «Ноги моей не будет… или вернее – руки моей не будет у хироманта». Если шутливо, то, конечно, вернее, ведь хиромант определяет «характер человека и его судьбу по линиям и бугоркам на ладони» (РСС), то есть по руке, а не по ноге.

3. Фразеологизм может быть сокращен, не договорен до конца, как в строчке из стихотворения В. Высоцкого о подводниках «Спасите наши души!»: «Погибнуть во цвете уж лучше при свете». Фразеологизм во цвете лет (сил) «в молодые годы, в пору расцвета физических и духовных сил» (СлРЯ) здесь сокращен. Интересно, что сокращение усилило высказывание не только просто за счет новизны формы, но и за счет концентрации смысла. Ведь, восстанавливая фразеологизм, адресат вспоминает оба варианта единицы (то есть и лет, и сил), а вне этого приема было бы что-то одно. Кроме того, такая отрывистость вообще в духе этого произведения, сравним продолжение строфы: «Наш путь не отмечен. Нам нечем… Нам нечем!..» и часть рефрена: «Спасите наши души! Мы бредим от удушья». Таким образом, микроприем (использование фразеологизма в усеченном виде) вливается в систему выразительных средств стихотворения.

4. При сохранении общего смысла во фразеологизме иногда заменяется словесный образ. Например, афоризм Э. Кроткого «Дареному автомобилю в кузов не смотрят» выражает старую истину, так сказать, в терминах нашего времени.

5. Весьма выразителен прием контаминации – объединения в одном высказывании двух фразеологизмов, имеющих общий элемент. В.Зорин в «Мистерах Миллиардах», рассказывая о безуспешных попытках проникнуть в тайну убийства Дж. Кеннеди, говорит: «Обрублены многие концы и погружены в темные воды». Здесь соединились, наложились друг на друга два фразеологизма: обрубить концы и концы в воду.

Б. Семантическое преобразование фразеологизмов:

1. Прежде всего это буквализация фразеологизма, восстановление его исходного значения и получение в результате всего этого уже знакомого нам приема – каламбура: «Оркестр был так безнадежно плох, что дирижер махнул на него рукой» (Э.Кроткий).

2. Автор может развернуть образ, заложенный во фразеологизме. Рассмотрим отрывок из стихотворения В. Высоцкого «Памятник»:

Я хвалился косою саженью:

Нате, смерьте!

Я не знал, что подвергнусь суженью

После смерти.

Но в привычные рамки я всажен, –

На спор вбили,

А косую неровную сажень

Распрямили.

Фразеологизм косая сажень в плечах «о широкоплечем высоком человеке (косая сажень – расстояние от пятки до конца поднятой с другой стороны руки)» (РСС), во-первых, сокращен и оказался равным другому фразеологизму – обозначению меры длины. Во-вторых, он преобразован метонимически, он стал обозначать всего человека, причем не только телесного, но и духовного, то есть личность: «распрямили косую сажень» – это не только о внешнем изменении, но и о попытке выпрямить, упростить дух поэта. В-третьих, по-особому понимается слово косая во фразеологизме. В названии меры косой означает «расположенный наклонно к горизонту, к поверхности, не отвесный» (СО). Действительно, линия, обозначающая длину, идет не отвесно, а наклонно, допустим, от правой пятки к кончику поднятой левой руки. Но сочетание «косая неровная» говорит о другом значении прилагательного «то же, что кривой», то есть «не прямой, изогнутый» (СО). Следовательно, развертывание образа строится здесь очень сложно, на двух основаниях. От значения «широкий» идет линия «сужен», «всажен в привычные рамки», от значения «не прямой» – линия «распрямили». В целом как будто допускается, что есть некий предмет «косая сажень», а потом исследуется, что с этим предметом можно сделать: если он большой, его можно уменьшить, а если он кривой, его можно распрямить. Этот механизм напоминает то, что описано в стихотворении «Я поднял стихотворную волну»: мир, изображенный во фразеологизме, принимается за некую реальность, которая начинает жить по своим внутренним законам.

3. Фразеологизм может быть уведен в подтекст. Стихотворение В.Высоцкого «Как по Волге-матушке» начинается так:

Как по Волге-матушке, по реке-кормилице

Всё суда с товарами, струги да ладьи,

И не надорвалася, и не притомилася –

Ноша не тяжелая, корабли свои.

Если учесть, что далее говорится о том, сколько трагедий разыгралось на Волге («И плыла по матушке наша кровь-кровинушка»), то становится понятно, почему мирные, трудовые дни на реке ассоциируются с легкостью: нести корабли легче, чем кровь. И подчеркивается, что именно корабли, которым тяжко, которые «тянут баржи с Каспия, тянут-надрываются», для Волги – свое, родное, а своя ноша не тянет (пословица – РСС). Вот какой подтекстовый смысл развернут в двух последних строках строфы.

Поскольку фразеологизмы – разновидность прецедентных текстов, на их примере хорошо видно, как могут быть преобразованы иные прецедентные тексты – общеизвестные цитаты и сюжеты.

Литература

Бирих А. К., Мокиенко В. М., Степанова Л. И. Словарь русской фразеологии: Историко-этимологический справочник. СПб., 2001.

Жуков В. П. Русская фразеология. М., 1986.

Мокиенко В. М. Образы русской речи. Л., 1986.

§ 11. Устаревшие и новые слова

Словарный состав живого языка не может не обновляться, поскольку человеку приходится постоянно встречаться с новыми для него явлениями, требующими называния, или же расставаться с отжившими явлениями, названия которых уже не могут пригодиться в повседневной языковой практике. Поэтому обновление словаря идет двумя путями: часть слов выходит из употребления, а часть, напротив, появляется в речи. Мы ощущаем слово как устаревшее или как новое, и эта характеристика слова в синхронном плане выступает как некая сопутствующая информация о данной единице, как коннотация.

Устаревшие слова

Типы устаревших слов. Эти слова различаются в зависимости от причин устаревания. Одни слова вышли из активного употребления потому, что ушло из нашей жизни обозначаемое ими явление. Это историзмы. Часть из них известна только специалистам и встречается в исторической литературе. Таковы, например, названия воинов XI–XIV вв.: бронники, копейники, мечники. Другие историзмы сохраняются в пассивном словарном запасе многих носителей языка благодаря школьному обучению, художественной и научно-популярной литературе. Например, широко известны слова далекого и недалекого прошлого, такие как стрельцы, опричники, КПСС, ударник, комсомолец.

Другая причина устаревания слова – вытеснение его из активного запаса синонимом. Это архаизмы: очи, уста, ланиты, чело. Устареть может произношение слова, его грамматическое оформление, его значение.