Ж. Маритен// Практикум по философии: в 2-х ч. Ч.1. –Мн., 2004 С.328-330

1) Каковы философские истоки неотомизма? Назовите его основных представителей.

Необходимость «антропологического поворота» философии XX в. приветствовал и неотомизм (его теоретический фундамент составляет учение Фомы Аквинского), видя в философии человека наилучший спо­соб «модернизации» религиозной философии. Католический философ М. Шелер (1874—1928) писал: «В известном смысле все центральные проблемы философии можно свести к вопросу: что есть человек и како­во его метафизическое местоположение в общей целостности бытия, мира и бога». Человек в понимании неотомистов— основной элемент бытия, через него проходит история, ведущая к высшему состоянию развития общества — «граду божьему». История имеет гуманный смысл и назначение. Общество может прийти к состоянию, не похожему на все известные. То будет общество, основанное на высших религиозно-нравственных ценностях. Так ставится вопрос в произведениях Этьена Жильсона (1884-1978), Жака Маритена (1882-1973), Тейяра де Шарде- на (1881-1955). Что касается именно томизма, то, с одной стороны, следует сказать, что томистская философия являет­ся философией потому, что она рациональна, а не потому, что она хрис­тианская; с другой же стороны, если встать наточку зрения не формаль­ной причинности, а исторического развития, то надо сказать, что томи­стская философия должна быть признана настоящей философией в силу не только названного соображения, но и ввиду вспомоществования свы­ше оттого, кто, если следовать «Евдемовой этике», есть не только основа разума, но и лучше, чем разум. Как бы то ни было, в философии нам важно не то, что она христианская, а то, что она истинная. Скажем еще раз, каковы бы ни были условия формирования философии и ее работы в душе, она обращается именно к разуму, и чем более она истинна, тем строже ее верность собственной природе философии и, если можно так сказать, тем более она связана этой природой.

2) Что Маритен старается доказать, обращаясь к философии искус­ства? Есть ли связь между моралью и искусством:

Искусство и поэзия стремятся к абсолюту, который есть красота, достижимая в произведении, но не есть сам Бог, или сущая через себя Красота. Абсолют, к которому устремлены искусство и поэзия, есть высшее благо и последняя цель данной иерар­хии, в иерархии духовного творчества, но это не абсолютно последняя цель. То, что художник в качестве художника любит превыше всего, есть красота, в которой должно быть рождено произведение, а не Бог в каче­стве высшего Упорядочивателя человеческой жизни или в качестве самосущей Любви, изливающей на нас свое благоволение. Если художник любит Бога превыше всего, он делает это постольку, поскольку он — че­ловек, а не поскольку он—художник. Моральное обстоятельство — не следствие социальных табу. Мораль­ное обязательство есть принуждение, оказываемое интеллектом на волю. Представление об убийстве как зле меня связывает. Я «связан сове­стью». Таково моральное обязательство на уровне абстрактного созерца­ния моральных сущностей как таковых. Но есть и другой уровень: уро­вень действительного выбора, акта свободы. Здесь в моей власти сделать выбор, противоположный моей совести и моральному обязательству. То, что верно относительно моральной совести человека как человека, в точности соответствует тому, что верно относительно художнической со­вести художника, или врачебной совести врача, или научной совести ученого. Чтобы прокормить свою семью, художник можетоказать-ся вынужден даже отречься от искусства. Он никогда не пойдет на то, чтобы стать плохим художником и портить свои вещи. Мы обнаруживаем неизбежный конфликт между двумя автономными мирами, каждый из которых суверенен в пределах своей сферы. Мораль не может ничего сказать нам о том, что есть причина и благо произведения, — о Красоте. Искусство ничего не может сказать нам о том, что есть причина и благо человеческой жизни. В то же время человеческая жизнь не может обойтись без самой этой Красоты и без этого интеллектуального творческого начал, а где Последнее слово принадлежит Искусству. Искусство же реализует себя в самом средото­чии этой человеческой жизни, человеческих нужд и человеческих це­лей, где последнее слово принадлежит Морали. Иначе говоря, если вер­но, что Искусство и Мораль образуют два автономных мира, каждый из которых суверенен в пределах своей сферы, они все же не могут взаимно игнорировать друг друга; ибо человек присутствует в обоих этих мирах одновременно как интеллектуальный творец и как моральный действо­ватель, субъект актов, в которых решается его судьба. И поскольку ху­дожник есть человек, прежде чем быть художником, автономный мир морали безусловно выше (и обширнее), чем автономный мир Искусст­ва. Иначе говоря, Искусство косвенным и внешним образом подчинено Морали.