Л. Витгенштейн// Практикум по философии: Социальная философия. – Мн., 2007. С.55-56

1) Имеют ли какой-нибудь смысл вечные философские вопросы:

Период второй половины XIX — начала XX в., когда техногенная цивилизация находилась на подъеме, характеризуется доминированием в философской мысли гносеолого-методологического направления. Опираясь на критическую философию И. Канта, с одной стороны, и идеи позитивной философии О. Конта, с другой, представители этого направления видели главную задачу философии в решении проблем теории познания, которая должна была стать основой развития методологии науки. С их точки зрения, само развитие науки и базирующиеся на научном познании технология и экономика должны были решить все социальные проблемы их собственной эпохи. Развитие науки должно было привести общество если и не к раю на Земле, то, по крайней мере, к достижению всеобщего благосостояния и индивиду­ального развития каждого человека. Наиболее радикальные последователи этого направления отказывались от самой постановки так называемых вечных философских вопросов, объявляя эти вопросы псевдопроблемами, пережит­ками господства метафизики в теоретическом мышлении.

Ярким примером такого типа философского мышления был ранний период философской деятельности Л. Витгенштейна, пожалуй, наиболее выдающегося представителя неопозитивистской и аналитической филосо­фии XX в. Большинство предложений и вопросов, трактуемых как философские, не ложны, а бессмысленны. Вот почему на вопросы такого рода вообще невозможно давать ответы, а можно лишь устанавливать их бессмысленность. Большинство предложений и вопросов философов коренится в непонимании логики языка.

2) В чем причина бессмысленности этих вопросов:

Большинство предложений и вопросов философов коренится в непонимании логики языка (Это вопросы такого типа, как тождественно ли добро в большей или меньшей степени, чем прекрасное.) И неудивительно, что самые глубокие проблемы — это, по сути, не проблемы. Вся философия — это «критика языка»... Заслуга Рассела в том, что он показал видимая логическая форма предложения не обязательно является его действительной логической формой. Предложение — картина действительности ибо, если я понимаю предложение, то знаю изображаемую им возможную ситуацию. Предложение представляет существование и не-сушествование со­бытий [элементарных ситуаций].

Целокупность истинных предложений — наука в ее полном охвате (или Целокупность наук). Философия не является одной из наук. (Слово «философия» должно обозначать нечто, стоящее над или под, но не рядом с науками.) Цель философии — логическое прояснение мыслей. Философия - не учение, а деятельность. Философская работа, по существу, состоит из разъяснений. Результат философии не «философские предложения», адостигнутая ясность предложений.

Мысли, обычно как бы туманные и расплывчатые, философия при­звана делать ясными и отчетливыми.

Психология не более родственна философии, чем какая-нибудь иная наука. Теория познания — это философия психологии. Разве мое изучение знакового языка не соответствует изучению мыс­лительного процесса, которое философы считали столь существенным для философии логики? Только в большинстве случаев они впутывались в несущественные психологические исследования, и для моего метода существует подобная опасность. Дарвиновская теория имеет не большее отношение к философии, чем любая иная научная гипотеза.

3) Как должны быть взаимосвязаны философия и наука? В чем заключа­ется истинный метод философского исследования:

Философия ограничивает спорную территорию науки. Она призвана определить границы мыслимого и тем самым немыс­лимого. Немыслимое она должна ограничить изнутри через мыслимое. Она дает понять, что не может быть сказано, ясно представляя то, что может быть сказано. Правильный метод философии, собственно, состоял бы в сле­дующем: ничего не говорить, кроме того, что может быть сказано, т.е. кроме высказываний науки, - следовательно, чего-то такого, что не имеет ничего общего с философией. — А всякий раз, когда кто-то захотел бы высказать нечто метафизическое, доказывать ему, что он не наделил зна­чением определенные знаки своих предложений. Этот метод не приносил бы удовлетворения собеседнику — он не чувствовал бы, что его обучают философии, — но лишь такой метод был бы безупречно правильным.