В 1870–80 годы назрела потребность в качественных преобразованиях социологического метода. С одной стороны, Д.И. Писарев во многом исчерпал заложенные в реальной критике возможности. С другой стороны, социологическая критика, как направление эксманентное и исходно открытое для инкорпорирования научного и философского знания, должна была откликнуться на динамичное развитие социологии и социально-философской мысли в середине и конце XIX века.
Намечаются два русла социологической критики в этот период:
1) Субъективно-социологические направления. Они называются субъективными потому, что критик сам выступает теоретиком общественной жизни. Он вырабатывает свой, индивидуальный взгляд на общество и законы его развития и делает его преимущественным кодом прочтения литературного текста. Среди подобных методов выделяется критика народников.
2) Объективно-социологическая критика. Называется объективной, потому что основывает свое чтение текста и видение литературного процесса на заимствованной из науки или философии законченной системе представлений об обществе. Это. в первую очередь, критика марксистов.
|
|
Метод народников опирается на специфические для народнической интеллигенции представления об обществе. Главной их чертой было сочетание социально-структурных и морально-нравственных моментов:
1) Жизнь российского общества определяются отношениями общественных слоев: образованного и необразованного.
2) Эти отношения лишены нравственного и структурного равновесия. В нравственном аспекте подчеркивалось, что созидание общественного богатства, обеспечение материального прогресса достигается руками простых людей (крестьян), но результатами прогресса они пользоваться не могут. Следовательно, образованное общество в долгу у народа. И для гармонизации социума этот долг нужно вернуть.
3) Позаботиться об этом может только сознательная часть просвещенного сообщества — интеллигенция и «кающиеся дворяне».
4) Формы, в которых народу необходимо вернуть созданные его трудом достижения цивилизации — это образование, здравоохранение и самоуправление. Эти три темы соответствовали аспектам общественных реформ 1860–80-х гг. Они становятся выделенными, первостепенными и в литературно-критическом мышлении народников.
5) В структурном аспекте отмечалось (в частности, Н. Н.К. Михайловским), что жизнь крестьянства имеет истинную форму, но не имеет должного развития, а жизнь дворян, имея развитие, имеет неправильную форму. Необходимо усилиями «кающихся дворян» поднять народную жизнь до уровня устройства общенационального мира.
|
|
Народники рассматривали просвещенного человека как труженика, руководимого чувством нравственного долга, готовностью трудиться ради искупления общей вины перед народом. Аскетизм народников сказывался в неприязни к образу жизни и бытовым ценностям дворянства, а также в весьма неоднозначном отношении к эстетике. С точки зрения народников, эстетика должна реализовать нравственный идеал гражданского аскетизма, устремленности к цели, отказ от «наслаждений».
Методика критиков- народников характеризуется интересом, прежде всего, к произведениям, в которых прямо или косвенно проблематизированы отношения общественных классов. В текстах критики-народники выбирают аспекты и опорные фрагменты, так или иначе демонстрирующие эти отношения и позволяющие прочесть их сквозь призму народнических представлений — «как непосредственно, так и способом “от противного”»[1]. Также их интерес вызывает проблематика народного образования, здравоохранения, земства. Часто критики-народники прибегали к пространным научным или научно-просветительским экскурсам ради включения литературы в общественный контекст.
Продолжая линию реальной критики Н.Г. Чернышевского, народники подходили к литературе прежде всего с идейными критериями. Их методические предустановки имели, однако, форму системных представлений, общественной теории, применявшейся осознанно как «ключ» прочтения. Отдавая обществу приоритет перед искусством, критики-народники верили в высокий статус собственных общественных концепций, в вездесущность и обязательность признанных ими социологических кодов. Поэтому они, порой с догматической энергичностью, вменяли эти коды литературе (как позже будут делать марксисты), иногда допуская при этом наивное «вчитывание» пресуппозиции в текст (как Н.К. Михайловский в статьях о Г. Успенском и М. Салтыкове-Щедрине). Н.К. Михайловский, как виднейший представитель народнической критики, видит, что литература не всегда соответствует его социальным представлениям, но требует, чтобы она им соответствовала, так как считает это требование объективным, происходящим от общественных запросов. В этом смысле народники сближаются, опять-таки, с Н.Г. Чернышевским. С особой очевидностью Н.К. Михайловский ставит искусство в зависимость от общественных идей, когда рассматривает творчество внутренне чуждых ему писателей, таких как Ф.М. Достоевский. Ссылка на безыдейность, на отсутствие «направления» оказывается в этих случаях заменой более специфической, литературной характеристики и аргументации (такой риторический «ход» вообще типичен для критиков-социологов). Проблемы эстетики и поэтики занимают критиков-народников еще меньше, чем «отрицателей» Н.Г. Чернышевского и Д.И. Писарева. Не отвергая и не признавая роль эстетического начала в литературе, народники их, как правило, просто обходят этот вопрос в своем теоретическом суждении о литературе.
Жанр и текст. В связи с названными особенностями метода и методики, статьи народников были пространными текстами, которые нередко склонялись к форме научно-публицистического трактата. В жанровых формах народники наследовали за реальной критикой Н.А. Добролюбова и Н.Г. Чернышевского, но дополняя их стилистику большей мерой научности. Критик-народник чувствует себя просветителем, выполняющим важную общественную задачу, поэтому стремится как к научности, так и к понятности для широкого круга читателей.
Метаязык критики народников характеризуется сочетанием специального социологического языка с языком нравственных понятий, таких как совесть, честь, долг, эта тенденция прослеживается, например, в центральных метаязыковых концептах Н.К. Михайловского бессовестная сила и бесчестная слабость. Кончено, язык критики народников обладает всей необходимой литературоведческой терминологией.
|
|
В статье «Десница и шуйца Льва Толстого» (1875) Михайловский в общем верно указал на демократический дух толстовского творчества, хотя и объяснял его неправильно. Михайловский делал важный шаг вперед после Чернышевского в истолковании творчества Толстого, переходя от констатации его художнической манеры переселяться в душу простолюдина к констатации идеологической принципиальности этой манеры у Толстого, заключающей в себе прямое нравственное противопоставление народа господам. Даже Плеханов проглядел принципиальность этих демократических начал у Толстого. И только В. И. Ленин полностью объяснил их классовый источник. Толстой - выразитель интересов и психологии патриархального крестьянства в период подготовки буржуазно-демократической революции в России. По-иному у В. И. Ленина расположатся сила и слабость Толстого, его «десница» и «шуйца». Михайловский классифицировал их по-своему, иногда относя к силе Толстого то, что на самом деле составляло его слабость, и, наоборот, относя к слабости то, что было у писателя силой. Но Михайловский первым поставил вопрос о внутренней противоречивости Толстого и даже верно описал отдельные ее стороны.
Михайловский первый обратил внимание на то, что Толстой «поучителен даже в своих многочисленных противоречиях», что Толстого «наше общество еще не знает», что надо заглянуть в его теоретические работы, «там и откроете для себя, что Толстой крайне противоречив. По романам это не видно». К последней фразе сделаем лишь поправку: в романах это разглядеть было, действительно, несколько труднее...
Прокомментируем одно из типичнейших рассуждений Михайловского о Толстом, когда он контрастно сопоставляет «десницу» и «шуйцу» писателя. Михайловский описывал борьбу этих противоречий так: то вытягивается десница, поднимается сильный, смелый человек во имя истины и справедливости, во имя интересов народа померяться со всей историей цивилизации (цивилизация - это регресс, вот пример слабости Толстого, которая зачтена как его сила.-В. К.), то вылезает «шуйца», слабый, нерешительный человек, проповедник фатализма, непротивленчества (здесь названы действительные недостатки Толстого.- В.К.). К «шуйце» Михайловский относил толстовское неверие в разум, в науку, в искусство. Народник-просветитель Михайловский, конечно, не мог этого «простить» Толстому. Но он тут же сам противоречил себе и солидаризировался с Толстым, поскольку все достижения цивилизации совершенно нелогично объявлял регрессом.
|
|
Корень противоречий Толстого Михайловский усматривал в его социальном положении, положении барина, проникнувшегося идеями филантропии к крестьянству. Толстой даже пока еще не «кающийся дворянин» (это крылатое определение ввел Михайловский), а просто честный наблюдатель, которого при всей его прозорливости все еще затягивает «семейное» родовое начало. Отсюда «шуйца» - как простая непоследовательность: «родимые пятна» мешают дотянуться до полного отрицания господской жизни. А когда Толстой в 80-х годах порвал со своим классом и перешел на позиции патриархального крестьянства, когда возросли его демократические симпатии, Михайловский, беря только одно непротивленчество, заявлял: «Великий писатель земли русской совсем левша стал». Михайловский сам хорошо не знал, за развитием какого принципа надо следить у Толстого. И поэтому он не заметил, что Толстой в то же самое время совсем и «правшой» стал. Теперь оба начала выросли в своем значении и резче сопоставились в творчестве писателя. А Михайловский увидел лишь подчинение «шуйце» всех прежних положительных моментов. Он прозорливым оказался лишь в том, что непротивленчество Толстого объяснял пассивностью 80-х годов, но противоречивости Толстого и связи этих противоречий с двойственной природой крестьянства не понимал. Крестьянство для народника Михайловского - единое, непротиворечивое начало. Во всем последующем творчестве Толстого Михайловский видел только проповедь пассивного протеста и, естественно, как народник, относился к ней отрицательно.
Статья Михайловского против Достоевского - «Жестокий талант» (1882) - выглядит ясной по мысли, политической позиции, хотя и односторонней по выводам. Михайловский предназначал своей статье определенную общественную миссию, которую поддержал позднее Антонович своим разбором «Братьев Карамазовых». Достоевский сам перед смертью изображал себя каким-то оплотом официальной мощи православного русского государства. И. Аксаков, Катков, Страхов, вся реакция 80-х годов раздувала его значение до размеров «духовного вождя своей страны», «пророка божия». Михайловский гордился постоянством своего критического отношения к Достоевскому. Он чутко уловил в 1902 году, что «звезда Достоевского, по-видимому, вновь загорается...» в связи с интересом к нему декадентов. Здесь критик в принципе предварял выступление М. Горького по поводу увлечения «карамазовщиной».
Михайловский считал, что Добролюбов напрасно приписывал Достоевскому сочувствие к обездоленным. Теперь смысл творчества Достоевского раскрылся вполне: писатель исходил всегда из предпосылок, что «человек - деспот от природы и любит быть мучителем», «тирания есть привычка, обращающаяся в потребность». Достоевский «любил травить овцу волком», причем в первую половину творчества его особенно интересовала «овца», а во вторую - «волк». Отсюда иллюзия «перелома» в творчестве Достоевского, а на самом деле перелома не было. Он любил ставить своих героев в унизительные положения, чтобы «порисоваться своей беспощадностью». Это - «злой гений», гипнотизирующий читателя. Некоторые критики упрекали Михайловского за то, что он слишком отождествлял взгляды героев со взглядами автора. Конечно, этого нельзя было делать, как заявлял позднее и сам Михайловский. Здесь нужна величайшая осторожность. Но Михайловский был прав, утверждая: хотя связи между героями и автором иногда просто неуловимы, из этого еще не следует, что их в действительности нет.