В настоящее время хорошо заметно, что в словаре демиургов общественного мнения
«имперское сознание» (на практике применяемое исключительно к российской
государственности) превратилось в популярный символ зла, оно часто даже
выступает в качестве первопричины всех других зол. На всякое же упоминание
империи в положительном смысле следует реакция: «Ну ведь все империи
когда-нибудь рушатся» (аргумент восхитительной наивности: отдельный человек
гарантированно помирает в ещё меньший срок, а какой-то смысл в своем
существовании ухитряется находить).
Впрочем, если агитация против одной империи в пользу другой понятна (как говорил
Ницше, «тщеславие других не нравится нам тогда, когда идет против нашего
тщеславия») и имеет смысл, то борьба с имперским сознанием как таковым дело
достаточно безнадежное. Тому, что может в принципе претендовать на имперскость,
оно присуще имманентно, а тому, что заведомо не может — вовсе не свойственно.
Империи рушатся, конечно (имеющее начало, имеет и конец), но до этого существуют
многие столетия. А когда рушатся, им на смену приходят другие. Более того,
гибель одних империй есть необходимое условие для создания новых.
В обиходе термин «империя» столь же расплывчат и неопределенен, как, например,
«интеллигенция». Но вообще-то на практике он равнозначен понятию «великая
держава», соответственно империализм и великодержавность практически синонимы.
Понятно, что это, как минимум, государство, вышедшее за пределы этнических
границ, имеющее некоторое ядро и подвластные территории. Можно по вкусу
добавлять какие-то ещё признаки, но они, кажется, вовсе не обязательны, потому
что империи могут иметь самую разную структуру, систему власти, состав, порядок
национальных отношений и т.п.
Собственно, вся человеческая история есть история возникновения, борьбы и гибели
разнообразных империй. Ни одному государству ещё не удавалось стать великой
державой, не будучи империей, т.е. оставаясь моноэтничным и в пределах своей
изначальной территории. Создание империй есть результат свойственного всему
живому стремления к экспансии, поэтому нет ничего более естественного, чем их
создание и гибель в борьбе с подобным же стремлением другого организма. Даже
относительно небольшие страны, в силу разных обстоятельств получившие вдруг
некоторые преимущества, непременно пользовались ими для экспансии. Португалия, в
конце XV в. первая освоившая путь на Восток, Голландия, создавшая в XVII в.
наиболее многочисленный в Европе флот, Швеция, превратившая после Тридцатилетней
войны и до начала XVIII в. Балтику в свое озеро, — на несколько десятилетий
становились вровень с первыми государствами Европы.
Хотя идеология имперская и националистическая и противоположны по смыслу и духу,
но едва ли можно сказать то же самое о национальной и имперской
государственности. Прежде всего потому, что без первого не бывает второго, одна
перетекает в другую и обратно. Фундамент любой империи чаще всего составляет
национальное ядро, вокруг которого затем и строится империя. Главная империя
наших дней — США, хотя и имеет как бы вторичный характер, прошла классический
путь территориальной экспансии от объединения узкой полоски образований на
Восточном побережье до контроля над сопредельными океанами. Несмотря на завоз
негров, отвоевание у Мексики огромных территорий, населенных «латиносами»,
массовую эмиграцию ирландских и итальянских католиков, образ американца — это до
сих пор образ белого англо-протестанта (хоть доля их и снижается). В каком-то
смысле создание империи есть торжество и свидетельство состоятельности некоторой
национальной государственности. Процесс превращения национального государства в
империю, при поражении снова ужимающегося в первобытное состояние, а затем вновь
воссоздающего империю (пусть в несколько иных границах) — самый обычный процесс,
прослеживаемый на многих исторических примерах.
Конструкция империи может выглядеть по-разному. В одном случае она может быть
почти мононациональной (если население смежных территорий истреблено или
ассимилировано), как Германская до заморской экспансии, в другом
имперообразующий этнос абсолютно преобладает, имея инонациональную периферию
(большинство континентальных империй), иногда может составлять даже меньшинство,
как в Австрийской (в этих случаях единство обеспечивается либо династической
традицией, либо культурным, либо чисто военным преобладанием данного этноса),
иной случай — мононациональная метрополия при заморских колониях, иной —
плавильный котел (основной этнос может занимать компактную территорию, причем не
обязательно в центре, а может и не занимать) и т.д. Наконец, империя может
формально и не включать в свои границы конгломерат зависимых от неё вассальных и
марионеточных государств.
Но все-таки империя есть прежде всего государство, и её цели не отличаются от
целей любого государства: продолжать свое существование в веках возможно более
успешно. Никакая империя не может ставить себе целей, лежащих за этими пределами
и означающих переход в другое качество, т.е. самоуничтожение. Никогда ещё ни
одной империи не удавалось, например, установить мировое господство, а если
такая мысль в пылу успехов иногда и возникала, то невозможность её быстро
становилась очевидной даже самым честолюбивым завоевателям.
Образования же, создаваемые для реализации какой-либо всемирной идеи, то есть
выходящей за рамки не только национальных, но и вообще всяких государственных (в
том числе имперских) границ, представляют собой качественно иное явление.
Поэтому не был, например, империей при всех внешних атрибутах
(многонациональность, имперская политика и т.д.) СССР. Он был зародышем (только
не реализовавшимся и потому вынужденным играть в настоящее государство)
всемирного государства, призванного воплотить известную идею и отмереть. И если
США действительно выдвинутся на роль реализатора идеи глобализации и будущего
центра мирового правительства, то это будет означать переход нынешней
американской империи в совершенно иное качество. Точно так же, если идея,
например Великого Турана есть идея вполне имперская, предполагающая конкретные
национально-территориальные очертания, то идея Всемирного Халифата идея того же
рода, что названные выше.