Одиннадцать. Бдительные городские правители столетиями укрепляли стены Парижа, и проникнуть в город стало нелегкой задачей

Бдительные городские правители столетиями укрепляли стены Парижа, и проникнуть в город стало нелегкой задачей. На протяжении нескольких предыдущих дней ворота закрылись одни за другими, и все, кто пытался войти, оказались отданы на милость грубых охранников. Однако Гильом, осторожно расспросив, нашел среди них тайно сочувствующих, и один из этих людей согласился пропустить их. Они оставили ему своих коней, пообещав хорошо заплатить за уход за ними, и договорились, что, если в обусловленный срок не вернутся, он возьмет коней себе. В любом случае этот человек выигрывал и поэтому был рад угодить им.

Кэт объяснила, где находится заранее оговоренное место встречи.

— С какой стати он назначил тебе встречу там? — спросил Гильом. — Это же квартал, где живут евреи.

Полная колебаний и неуверенности относительно того, какое именно дать объяснение, Кэт ответила:

— Потому что никому не придет в голову искать там.

Гильом все еще не знал, почему они в бегах.

— Давай-ка расскажи мне, — потребовал он, — кому может понадобиться вас искать.

— Я оставлю это père, — с улыбкой ответила она.

Ее улыбка неожиданно доставила ему удовольствие, отвлекла хотя бы на короткое время от войны и страданий.

«Мне будет недоставать звука ее голоса, когда она уйдет, — осознал он. — И ее сверхъестественной сообразительности».

Однако он оставил эти мысли при себе, понимая, что для него гораздо лучше, чтобы она ушла. Он должен целиком посвятить себя делу, а она будет отвлекать его, и чем дальше, тем больше. Его ждут опасности, и у него нет времени защищать женщину в условиях назревающего мятежа.

«В смысле, девушку».

Так или иначе, особу женского пола, а с ними, как известно, всегда много хлопот.

Однако время шло, тени заметно удлинились, и он начал задаваться вопросом, освободится наконец от забот о ней или нет.

— Ты уверена, что это то самое место?

— Никаких сомнений.

— И давно вы последний раз были здесь?

— Много лет назад, но с тех пор мало что изменилось. — Она кивнула на желтую вывеску в форме клина над лавкой, где торговали сырами. — Она и тогда висела здесь.

Видя ее уверенность, он решил воздержаться от дальнейших расспросов. Однако чем ближе к концу дня, тем сильнее становилось нетерпение Гильома. В конце концов он не выдержал.

— Что, если он задержался в пути? Мы можем прождать здесь всю ночь.

— Тебе нет нужды ждать, ты свое обязательство выполнил. Однако верни мне деньги, пожалуйста.

Она протянула руку.

Такой поворот событий удивил его.

— Как у тебя поворачивается язык оскорблять меня после всего, через что мы вместе прошли? Думаешь, я способен украсть твои деньги и оставить тебя ни с чем?

Его вспышка застала ее врасплох.

— Я… Прости… Я не хотела тебя обидеть… но я же не останусь ни с чем.

«Может, это страх заставляет ее вести себя с напускной храбростью? Может, она таким образом пытается скрыть его? Нужно быть с ней помягче».

— Может, твой père не успел войти в город до того, как закрыли ворота.

— Он должен был добраться сюда гораздо раньше нас. В любом случае он найдет способ проникнуть внутрь. Он очень умный.

— По твоим словам.

— Это правда. И я умная только благодаря ему.

— Тем не менее я не оставлю тебя одну до его прихода.

— Как пожелаешь, — ответила она.

Наконец солнце скрылось за самым высоким зданием на улице.

— Мне нужно идти к Марселю, — сказал в конце концов Гильом.

— Так иди, — ответила Кэт. — И спасибо за то, что проводил меня. И за хорошую компанию.

Она снова протянула руку за деньгами. Он не знал, что делать, — темнота сгущается, Кэт не устроена на ночлег, а ведь она молодая женщина, совсем одна…

…и пока он вовсе не жаждал расставаться с ней.

— Мне претит оставлять тебя здесь, — сказал он. — Это как-то недостойно, учитывая, что я обещал позаботиться о тебе. Пошли со мной в дом прево. Он даст нам приют на ночь, а утром вернемся сюда. Скоро станет слишком темно, чтобы разглядеть твоего отца, даже если он появится. И, уверен, он не хотел бы, чтобы ты оставалась здесь одна.

Сквозь решительное выражение ее лица проглядывала тревога, как и он, девушка не была уверена, что делать дальше.

— Пожалуйста, — добавил Гильом.

— Ладно, — в конце концов согласилась она, — но смотри, ты пообещал мне вернуться сюда утром.

Облегчение охватило Каля, но он постарался, чтобы Кэт этого не заметила.

— Я тебя не подведу, — торжественно заявил он, взял ее за руку и повел в сторону реки.

— Ах, доктор Санчес, — воскликнул де Шальяк, когда его умытый, переодетый в чистое, но прихрамывающий пленник вошел в освещенный свечами обеденный зал, — присаживайтесь. — Он сделал жест в сторону кресла напротив. — Вашей ноге нужен покой.

Охранники остались за дверью. Алехандро проковылял к креслу.

— Вы уже выяснили, что у вас с ногой? — спросил француз.

— Не думаю, что кость сломана, — ответил его «гость». — Через несколько дней все будет нормально.

— Прекрасно, прекрасно! Но, конечно, я хотел бы сам осмотреть вас. Пока вы предоставлены моим заботам. Не хочу, чтобы вы хоть сколько-нибудь пострадали. Сделаем это после обеда.

— Как вам будет угодно, де Шальяк, но уверяю вас, кость цела.

— По моим наблюдениям, у евреев вообще хрупкие кости, должен сказать. Еще в Монпелье я пришел к заключению, что переломы — дело для них обычное, в особенности у стариков.

— Нас не так легко сломить, как вам, возможно, кажется.

— Ах, я прекрасно помню, что вы всегда были сильны духом, и мне это нравится. Особенно приятно находиться в вашей компании, когда вы встревожены. — По взмаху руки де Шальяка в комнате возник слуга с бутылкой и наполнил бокалы темным, ароматным вином. Де Шальяк в знак приветствия поднял свой бокал и широко улыбнулся. — Я предлагаю тост за предстоящие нам искрометные беседы. И за возвращение блудного сына.

— Я слышал эту притчу о вашем Христе, но никогда не понимал ее.

— Ну да! Как не поняли, что означает «маранафа».

Алехандро заерзал в кресле, оказавшемся гораздо менее удобным, чем оно выглядело.

«Он играет со мной, — подумал он, — и ему это нравится».

— Я вам объясню, — продолжал де Шальяк. — Сын получает свою долю отцовского богатства, уходит в дальние края и там проматывает его. Он становится нищим, но отец радостно встречает его, когда тот возвращается, не попрекая беспутным поведением.

Чувствуя все большую неловкость, Алехандро ответил:

— Способность прощать, бесспорно, качество хорошее, в особенности когда речь идет об отце и сыне. Однако я не промотал богатство отца, и у меня нет сыновей, поэтому в чем смысл этой притчи применительно ко мне, я по-прежнему не понимаю.

Пристально вглядываясь в его лицо, де Шальяк сказал:

— К нам из Англии дошли слухи, что есть некая особа, которую можно назвать вашей дочерью.

Алехандро пронзило холодное копье страха.

Заметив это, де Шальяк улыбнулся, почти злорадно.

— Впрочем, эта притча не о сыновьях или дочерях, а, скорее, о даре, который не был использован с умом. Видите ли, в Авиньоне вы получили дар, от меня самого, от его святейшества Папы — и промотали этот дар.

Он поставил бокал и кивнул слуге, который тут же принес тарелку с едой и водрузил ее на стол между собеседниками.

Де Шальяк понюхал исходящий от кушанья пар.

— Прекрасно. — Наслаждаясь ароматом грибов и специй, он на мгновение прикрыл глаза. — Однако давайте временно отложим этот разговор. Он слишком волнующий, а это вредит пищеварению. В наши дни такие деликатесы — большая редкость, поверьте мне. — Он взял нож, отрезал кусок мяса и положил его в рот. — Пожалуйста, ешьте. Хотя вы выглядите в общем неплохо, но прибавить жирку вам не помешает.

Алехандро в молчании принялся за мясо, подозрительно следя взглядом за хозяином и думая: «Такое впечатление, будто он планировал мое возвращение».

— Теперь вы должны рассказать мне о своих странствиях, лекарь. После вашего бегства из Кентербери мы о вас почти ничего не слышали.

«Мы?» Кто, собственно говоря, эти «мы»? Наполовину бессознательно Алехандро крепче стиснул нож, так что вены на руке набухли. Мелькнула мысль вскочить и вонзить лезвие в горло этого опасного, высокомерного человека, захватившего его в плен.

Опасаясь насторожить хозяина, Алехандро положил нож на стол, но руку все время держал рядом. Что, если все же… Это можно сделать в мгновение ока, однако охранники тут же набросятся на него, и что он выиграет?

Более того, так мог поступить зверь, не человек. В отличие от этого мерзавца, испанского епископа, де Шальяк обладал умом, который стоило сохранить для человечества.

«И я до мозга костей устал от всех этих смертей, — признался сам себе Алехандро. — Нет, должен быть другой способ».

Он убрал руку от ножа и вздохнул.

— Мои странствия — история долгая и печальная. Вряд ли она развлечет вас.

Однако де Шальяк широко улыбнулся.

— А вот я думаю иначе — если вы не изменились с тех пор, когда мы разговаривали с вами в последний раз. Однако я вижу признаки того, что некоторые качества по-прежнему при вас. Вы все еще человек-загадка. Иначе откуда та Рукопись, которая была с вами, когда я нашел вас?

При упоминании о рукописи на лице Алехандро возникло выражение тревоги.

— Не бойтесь, — продолжал де Шальяк. — Вы не можете не понимать, что я больше, чем кто-либо другой, пекусь о сохранности таких вещей. И буду обращаться с ней очень бережно.

Алехандро немного расслабился.

— Начните с Кентербери. Что было до этого, мне, в общем, известно. При любом европейском дворе вы услышали бы немало песен, слагаемых о вас трубадурами. Вы стали чем-то вроде легенды, знаете ли.

Гильом Каль выжидал, пока совсем стемнеет и парижане, по крайней мере те, у кого есть чем подкрепиться, разойдутся по домам на ужин.

— Даже в такие недобрые времена те, кто патрулирует улицы, сделают перерыв, чтобы немного перекусить, — сказал он. — Париж не до конца утратил свою цивилизованность.

Тем не менее у него хватило ума не входить через главные ворота Дома с колоннами,[17]где Этьен Марсель жил после того, как стал купеческим старшиной и парижским прево; искушать судьбу не имело смысла. Вместо этого они прокрались к двери кухни, заглянули в окно и увидели служанку, стоящую у плиты и старательно помешивающую содержимое железного горшка.

Гильом трижды постучал по стеклу. Однако служанка повернула голову не к окну, а к двери; на ее лице возникло выражение радостного ожидания.

— Наверное, у нее есть любовник, — прошептал он. — Думаю, стук — это их условный сигнал.

Так оно, скорее всего, и было, поскольку девушка быстро вытерла о фартук руки и пригладила волосы.

— Держи наготове свой нож, — велел Гильом Кэт.

— Гильом! — в ужасе прошептала она. — Это же просто девушка! Она даже моложе меня…

— Я не собираюсь причинить ей вред, хочу просто припугнуть ее. Убеждать и одновременно угрожать ей ножом я не могу. Все, что от нее требуется, — это чтобы она отвела нас к Марселю.

— Ты что, не знаешь Марселя в лицо?

— Никогда не встречался с ним, хотя мы и братья по духу.

Больше Кэт не успела сказать ни слова, потому что девушка распахнула кухонную дверь, выглянула из нее и вышла наружу, предвкушая, что ее заключат в объятия.

Не дав ей издать ни звука, Гильом схватил служанку и зажал ей рот рукой.

— Нож! — приказал он.

Кэт вытащила его из чулка и, заметно нервничая, ткнула девушке под нос. Глаза той расширились от ужаса, и, к удивлению Кэт, она не заметила, как дрожит рука с ножом.

— Марсель дома? — грубым шепотом спросил Гильом.

Поскольку его рука все еще прикрывала ей рот, девушка истово закивала.

— Отведи нас к нему, — потребовал он. — Я не хочу причинять тебе вреда, но меня никто не должен видеть, и, защищаясь, я пойду на все. Сейчас я уберу руку, но если закричишь, тебе будет очень больно, не сомневайся.

Повинуясь молчаливому приказу спутника, Кэт прижала кончик ножа к шее девушки сзади. Гильом убрал руку, перехватил нож, свел руки служанки за спиной и подтолкнул ее вперед.

— Веди нас.

По узкой, темной лестнице она повела их в глубь освещенного факелами особняка, и там, в большом зале, они увидели сидящего к ним спиной человека. Он склонился над каким-то пергаментом, читая при свете ярко горящих свечей.

— Мсье прево, — пролепетала девушка.

— Да? — рассеянно ответил он.

— Здесь к вам… гости пришли.

Этьен Марсель отложил письмо, повернул голову и, увидев, кто захватил служанку, резко встал, твердо глядя на пришельцев и положив руку на рукоять короткого меча.

— Отпустите ее! — приказал он. — Только трус прячется за женщиной.

— Я не трус, мсье, и пришел к вам с добром. Однако откуда мне знать, какая встреча меня ожидает? Вот я и постарался, чтобы все прошло гладко. Никто не пострадает, уверяю вас.

Гильом отпустил руки девушки, она тут же отскочила от него и в страхе прижалась к хозяину. Гильом вскинул руки, показывая, что у него только нож, и сделал знак Кэт, стоящей у него за спиной. Она взяла маленький нож и сунула его за чулок.

— Вы Марсель, так я понимаю, — сказал Гильом.

Этьен Марсель, все еще не убирая руку с меча, кивнул в знак подтверждения.

— А вы кто?

— Я Гильом Каль.

Марсель с радостным видом протянул ему руку.

— Бог мой! — воскликнул он, энергично встряхивая руку Каля. — Вот уж кого я меньше всего ожидал увидеть здесь! — Он повернулся к недоумевающей служанке. — Не стой, принеси вина, да побольше!

Она выбежала исполнять поручение, а Марсель указал им на кресла.

— Наконец-то Бог решил, что нам пора встретиться.

Как можно описать это время, даже имея своим собеседником человека с таким острым умом, как де Шальяк? Все, что Алехандро видел; все места, где побывал; ад на земле — или, может, это и есть небеса? Ему встречались такие дикие комбинации того и другого, какие прежде казались невозможными…

Видя нерешительность Алехандро, де Шальяк задал вопрос, на который нельзя было не ответить:

— Как вы рискнули взять с собой ребенка?

Вопрос вывел Алехандро из состояния задумчивой меланхолии.

— Потому что и она, и ее няня умоляли меня сделать это. Обе страшились гнева Изабеллы, и, думаю, не без оснований. — Он поглядел в глаза де Шальяку. — Вы были правы, предостерегая насчет Изабеллы. Мне следовало быть бдительнее.

Де Шальяк цинично усмехнулся.

— Даже Адам не сумел распознать змею.

Услышав этот комментарий, Алехандро сдержанно улыбнулся и продолжил свой рассказ.

— Покинув Англию, мы постоянно перемещались; где бы мы ни оказывались, везде на глаза нам попадались английские солдаты. Знаю, у них много других причин находиться во Франции, но меня не покидала мысль, что они ищут нас. Я не мог позволить Кэт — так зовут девочку — говорить, поскольку она могла выдать себя. Она была очаровательным, очень разговорчивым ребенком, и меня сильно огорчала необходимость заставлять ее помалкивать.

— Вы, похоже, тепло относитесь к ней.

Алехандро вздохнул.

— Как если бы она была моей дочерью. Я уже отчаялся вложить свою душу в собственное дитя, поэтому она очень много значит для меня.

Может, под воздействием вина, но де Шальяк больше не язвил; скорее, в нем ощущалось сочувствие.

— Но вы же еще молоды, — сказал он. — По крайней мере, гораздо моложе меня. И конечно, если мы сумеем пережить это ужасное время, ничто не мешает нам обзавестись детьми. В Париже полным-полно беременных женщин, хотя один Бог знает, многие ли из них доживут до родов. Однако жизнь продолжается, доктор, как всегда было и, если Бог пожелает, всегда будет. И хотя многие говорят, что евреев следует уничтожить раз и навсегда, я с этим не согласен. В Божьем мире есть место для всех. Недаром Бог позаботился о том, чтобы Ной прихватил в свой ковчег каждой твари по паре. А раз так, вряд ли в Его планы входило полное изничтожение евреев.

Дружеская атмосфера, возникшая между ними, при этих словах растворилась без следа.

«Значит, мы для него «твари», животные, — подумал Алехандро. — Однако ясно одно — убивать меня он не собирается. И то хорошо. Но что дальше? Какие у него планы относительно меня?»

— И если уж евреям суждено плодиться и размножаться, — закончил де Шальяк, — я предпочел бы, чтобы они были похожи на вас.

— То есть не выглядели и не вели себя как евреи?

— Чтобы они были людьми умными и здравомыслящими. Людьми, которые понимают мир и то, каким он должен быть.

— Мир должен быть лучше, — заметил Алехандро.

— Вы правы, коллега. Такое впечатление, будто мы все, и христиане, и евреи, игрушки в руках Сатаны, который со злобной радостью смотрит на нас с высоты. Я верю, что со временем это изменится… Однако продолжайте свой рассказ.

Преодолев снова охватившую его нерешительность, Алехандро так и сделал.

— После первой зимы мы отправились в Страсбург.

— О! — Де Шальяк грустно покачал головой. — Очень печально — то, что случилось там.

— Думаю, это еще мягко сказано. Помрачение ума, так будет вернее. Но как ни назови эту трагедию, оставаться там мы не могли. Отправились в Париж и некоторое время жили в Болоте среди евреев.

— Вы были здесь, в Париже?

Алехандро кивнул.

— А потом снова сбежали на север.

— Куда именно?

— Легче назвать место, где мы не были, — со вздохом ответил Алехандро. — Поселиться в какой-нибудь деревне и тем самым выдать себя мы никак не могли. Смотрите! Вот они мы, презренный еврей, сбежавший от английской принцессы, и незаконная дочь короля Эдуарда, похищенная по собственному настоянию у ее жестокого отца! У кого при виде такой пары возникло бы любое другое желание, кроме как получить за нас выкуп?

— Тогда как же вы жили? Уж конечно, никто не пустил бы вас к себе.

— В заброшенных домах никогда недостатка не было. Мы всегда выбирали самый уединенный и оставались там до тех пор, пока, как казалось, нас не заметили. Тогда мы перебирались в следующий, унося с собой все, что имели, а это не так уж много, как вам известно, поскольку все мое богатство сейчас у вас.

Де Шальяк хмыкнул.

— Ну, не так уж и мало. У вас есть золото, часть которого, не сомневаюсь, вы получили еще от моего святого патрона. Вы, евреи, бережливый народ.

— Да — когда иначе не выживешь.

— И вы все это время не практиковали медицину? В вашей сумке есть кое-какие превосходные инструменты.

— Очень мало, — с сожалением ответил Алехандро.

Де Шальяк откинулся в кресле.

— Видите? Вы впустую растратили свой дар.

— Я передал мой дар девочке, научив ее всему, что знал сам, — возразил Алехандро. — Она стала прекрасной целительницей. И если кто-то всерьез нуждался в моей помощи, я всегда оказывал ее. Однако каждый раз, когда после этого о нас становилось известно, мы были вынуждены снова бежать. Риск того, что нас поймают, слишком увеличивался.

— Возможно, вам нет причин так уж волноваться из-за этого, по крайней мере теперь. — Де Шальяк наклонился вперед, опершись подбородком на сложенные руки. — Я расскажу вам, что слышал от своих шпионов. Первый год охота на вас действительно велась активно, в особенности пока был жив Клемент. Он, естественно, был разочарован, когда узнал, кто вы такой на самом деле; и хотя некоторые называли его приверженцем евреев, его не покидало чувство, что, послав вас в Англию, он каким-то образом унизил себя. Я, конечно, пытался защищать вас, как мог, подчеркивая, что вы очень успешно справились со своей миссией. Ни один член английской королевской семьи не умер от чумы. Тем не менее это его не успокоило.

— Значит, мы и вправду были в опасности.

— Какое-то время. Однако после смерти Клемента только Изабелла имела на вас зуб — ее отца гораздо больше занимали дела государства. Она еще несколько лет продолжала охотиться на вас, однако чем больше Эдуард втягивался во все продолжавшуюся войну, тем меньше у него оставалось желания потакать ее прихотям.

— Ему всегда было трудно ей сопротивляться.

— Да. Он просто души в ней не чаял. Однако сейчас, по правде говоря, он мечтает об одном — как бы выдать Изабеллу замуж.

— Что? Она все еще не замужем? Но ведь ей сейчас, наверное, уже двадцать шесть или двадцать семь.

Де Шальяк рассмеялся.

— Почему это вас удивляет? Мегера королевских кровей все равно мегера. Она ухитрилась добиться согласия своего брата Эдуарда продолжить охоту на вас, а он бывает во Франции гораздо чаще отца. Он превратился в грозного воина… сейчас его называют Черным принцем — из-за доспехов, которые он предпочитает. Во время одного своего приезда сюда он расспрашивал меня о вас, но его интерес не показался мне искренним. Возникло чувство, будто он преследует вас только по настоянию сестры. Они по какой-то причине питают нежные чувства друг к другу.

— Знаю. Меня всегда это удивляло.

— Да уж. Так вот, он полностью отказался от охоты на вас. — Де Шальяк увидел выражение облегчения на лице Алехандро, и это ему не понравилось. — Однако их брат Лайонел совсем не в такой степени увлечен войной. Сейчас он в Париже, со всем своим семейством. Меня как-то вызывали оказать помощь его родным. У духовенства я вышел из милости, а вот королевским семействам все еще требуются мои услуги. — Увидев беспокойство на лице гостя, де Шальяк рассмеялся. — Не бойтесь. Лайонел вас не помнит. Я осторожно расспросил его об этом, вызвав, между прочим, немалое раздражение. Некоторые слуги, бывшие при нем в Виндзоре к концу вашего пребывания там, вот они, возможно, видели вас, но сам Лайонел во время разгара чумы был в Элтхеме с Гэддсдоном. И, отправляясь сюда, слуг он с собой не взял.

— Хм-м… Несравненный мастер Гэддсдон, — заметил Алехандро.

— Идиот, — отрезал де Шальяк. — Никто не в состоянии понять, почему Эдуард так верит ему.

«Привезите нам доказательства, — сказал Гэддсдон, когда Алехандро умолял его о встрече с королем Эдуардом, — и вас услышат».

— Он не поверил мне насчет крыс.

Де Шальяк ногтем выковырял застрявший между зубов кусочек мяса и наклонился вперед.

— Ах да, крысы. Простите, что я прежде насмехался над вами. На первый взгляд ваша теория показалась мне ужасно глупой, но я всегда готов выслушать доводы. Будьте любезны, изложите их. Я весь внимание.

— Как прикажете, — сказал Алехандро.

Вечерняя прохлада была приятна после жаркого дня, и парижане высыпали на улицы, однако Этьен Марсель и Гильом Каль остались дома, в духоте: слишком многое им нужно было срочно — и притом по секрету — обсудить.

Кэт страдала от жары вместе с ними, то и дело призывая их говорить тише, поскольку окна были широко открыты.

«Как быстро эти двое нашли общий язык, — думала она. — Только что познакомились, а уже спорят, точно закадычные Друзья».

— Наварра — всего лишь еще один дворянин, — настаивал Каль, — хотя и называет себя королем. Однако он и в самом деле может стать королем Франции, от чего нам всем придется несладко. По крайней мере, будет не лучше того, что у нас есть сейчас.

— Не согласен, друг мой. Он гораздо лучше нынешнего монарха. Сильнее, по крайней мере.

— Видел я доказательства его силы. Избавь нас от них Бог.

Марсель сердито нахмурился.

— Мы можем его использовать. Он готов сражаться с другими дворянами и сделает это за нас, и гораздо лучше, чем если бы мы стали действовать самостоятельно. Поэтому имеет смысл помочь ему в этом.

— Он злобный мерзавец, и ему нельзя доверять!

— Нет, ему можно доверять, пока он преследует собственные интересы и пока наши и его интересы совпадают.

— Не понимаю, как наши интересы могут совпадать? Он добьется того, что станет новым владыкой, причем гораздо более жестоким, чем тот слабовольный, который претендует на трон сейчас. И он не сделает ничего, чтобы остановить войну, поскольку она служит его целям! Это война всех со всеми: Иоанн[18]против Эдуарда, Наварра против дофина, крестьяне против дворян, дворяне друг против друга! Франция в состоянии полной анархии, в каком никогда не бывала прежде. Мы должны поднять восстание, пока есть шанс, и захватить власть!

— Все, что вы говорите, правильно, мсье Каль, но не слишком хорошо обдумано, — возразил Марсель. — Подумайте вот о чем: если мы пообещаем Наварре поддержку в его борьбе против дофина, дворянство передерется не на жизнь, а на смерть. При этом мы окажемся тут как тут и будем при оружии! Когда битва закончится, их число заметно сократится. Они ослабеют, и мы сможем нанести роковой удар.

Примерно то же самое излагала Гильому Кэт. И хотя ему претила идея поддерживать Наварру даже в собственных интересах, по всему выходило, что эта самая выгодная позиция для него и его людей, чтобы в конечном счете поднять восстание против Наварры.

— Должен признать, — сказал он, — что в этом есть смысл.

— Ну наконец-то мы пришли к согласию! — воскликнул Марсель и сделал знак служанке, которая, получив извинения от Гильома и Кэт за их грубое вторжение, стояла наготове. — Налей нам еще вина! Выпьем за то, чтобы дворяне перебили друг друга и оставили Францию нам!

Девушка подошла к столу и наполнила их бокалы.

Марсель произнес тост:

— За низвержение дворянства!

Они с Калем чокнулись.

— И за то, чтобы в конце концов Наварра тоже оказался в числе низвергнутых, — добавил Каль. — Клянусь, я скорее лишусь головы, чем назову его королем!

Марсель слегка приподнялся и погрозил ему пальцем.

— Мы используем его к своей выгоде, а вы глупец, если не понимаете, какой это умный ход!

Воздух, казалось, искрил от их споров. Они соглашались и тут же расходились во мнениях, оскорбляли друг друга и снова мирились. И пили, пили, пили.

«Истинные французы», — думала Кэт, глядя, как они соревнуются, кто кого переспорит и перепьет.

Они поднимали бокалы и осыпали друг друга проклятиями почти без передышки, перебрасываясь теориями мятежа, словно горячими угольями, и каждый новый удар порождал еще более мощный ответ. В конце концов Кэт не смогла больше держать язык за зубами.

— Джентльмены! — воскликнула она. — Вы же, что ни говори, сражаетесь на одной стороне! Мсье Марсель прав, и Гильом прав. Но, мне кажется, Каль чуть больше прав.

— Видите? — взревел Каль. — Даже женщина в состоянии понять.

Марсель с трудом разлепил полузакрытые глаза и уставился на нее.

— А? Что за чушь несет ваша служанка?

— Эта «служанка» своими глазами видела, что творит Наварра, — ответила Кэт. — И на месте любого крестьянина я скорее вступила бы в сговор с дьяволом, чем согласилась зависеть от прихоти Карла Наваррского.

Марсель вперил в нее любопытный, пьяный взгляд.

— Но ты и есть крестьянка. И премиленькая, как мне кажется.

Каль с пьяным видом подмигнул Кэт и поднял бокал.

— Тост за прекрасную служанку!

Она не знала, как это воспринять, то ли с благодарностью, то ли как оскорбление.

Они выпили за нее, а потом спор разгорелся с новой силой — по мере того как все больше затмевался разум. В конце концов Кэт снова не выдержала и вскинула руки.

— Господа! — прошипела она. — В вас говорит только вино и потому слова почти лишены смысла!

Марсель пьяно воззрился на нее.

— Прекрасная и дерзкая. — Он перевел мутный взгляд на Каля. — Где, говорите, вы нашли ее?

Каль взял Кэт за руку и притянул к себе. Какое-то время она сопротивлялась, но в конце концов оказалась у него на коленях.

— Она не служанка, — с гордостью заявил он. — Она целительница. И мне доверил позаботиться о ней ее отец.

Кэт пронзил ужас. Неужели Гильом настолько пьян, что выдаст ее?

Однако Марсель громко расхохотался и хлопнул ладонями по столу.

— Ну конечно! Просто с пьяных глаз я принял ее за не столь уж давний плод трудов какой-то повитухи. Она же чистый младенец на вид. Свеженькая, розовая и пухленькая, как новорожденная, разве нет?

Кэт вспыхнула от стыда и возмущения. Как смеют эти пьяные дурни рассуждать с такой легкостью о ее призвании и вообще говорить о ней так, словно она их не слышит? Она переводила яростный взгляд с одного на другого. Гильом ничего не замечал, поскольку глаза у него уже смотрели в разные стороны.

Марсель снова рассмеялся.

— Ладно, пьяным дурням и впрямь пора спать.

Он сделал попытку встать, но потом решил, что не стоит трудиться. Рухнул в кресло, опустил голову на руки, закрыл глаза и спустя несколько мгновений захрапел.

Служанка унесла бокалы и вернулась с парой зажженных свечей, с видом искреннего неодобрения перевела взгляд с одного мужчины на другого и презрительно покачала головой.

— Идите за мной, — сказала она Кэт, — и своего джентльмена ведите.

— Он не мой джентльмен. — Кэт высвободилась из объятий Гильома, слезла с его колен и с трудом, то толчками, то рывками, заставила встать на ноги. — В данный момент он больше похож на куль муки, и толку от него столько же.

— Я не куль муки, — пьяно пробормотал он.

Кэт закинула его руку себе на плечи, стараясь не вдыхать запах немытого тела и крепкого красного вина, и вслед за служанкой повела Каля вверх по узкой лестнице.

В крошечной комнатке на самом верху не было ничего, кроме кровати с соломенным тюфяком и ночного горшка в углу. Здесь даже едва хватало места, чтобы воспользоваться им. Увидев выражение смятения на лице Кэт, служанка сказала:

— Больше ничего нет, только комната господина.

«Куда этот самый господин нынче ночью не попадет, разве что его туда отнесут. И служанке это явно не по силам. Значит, в его просторной постели будет нежиться какой-то слуга, а мне придется ютиться тут, рядом с этой пьяной свиньей».

— Пожалуйста, помоги мне затащить его на постель, — попросила Кэт.

Общими усилиями молодые женщины ухитрились взгромоздить могучего Каля на соломенный тюфяк. Кэт распахнула ставни маленького окна.

— Сможешь принести немного воды и кусок ткани? Я не в состоянии лечь рядом с этим псом, пока хоть немного не приведу его в порядок, а ведь мне нужно встать с петухами.

Мария — так звали служанку — принесла то, о чем ее просили, и удалилась, наградив Кэт иронической сестринской улыбкой.

— Приятно провести время, мадемуазель.

Оставшись наедине со своим бесславным героем, Кэт с великими трудностями принялась раздевать его, поднимая при необходимости руки, ноги и рывками стаскивая предметы одежды. С сапогами возникли особые трудности, поскольку старая кожа за долгие годы приняла форму ног. Встав в конце постели, Кэт тянула и тянула, освобождая сначала одну ногу, потом другую; обе покрылись волдырями и ссадинами от долгого путешествия. Как и ее собственные ноги, хотя она носила не такую тесную обувь. Штаны пришлось расшнуровывать, и когда она этим занималась, Гильом пьяно пытался увернуться, так что одной рукой ей пришлось придерживать его, чтобы он не ерзал. Когда она через голову стягивала с него жакет, волосы зацепились за разлохматившиеся пряди поношенного наряда, которому, безусловно, требовалась серьезная починка, если Каль и дальше собирался его носить. Одежда была грязная, пропотевшая и жутко воняла, и Кэт сложила ее около окна. Француз лежал на тюфяке, обнаженный и беспомощный, даже не осознавая, какую добрую услугу оказала ему молодая женщина, которой, повернись судьба по-другому…

Кэт разглядывала его в свете свечи, восхищаясь сильным телом и чувствуя, как пылают щеки. Неожиданно ей показалось, что в комнате очень жарко. Кэт окунула пальцы в кувшин с водой и смочила лоб, но это мало помогло.

Если бы père увидел ее сейчас… что бы он сказал? Отругал бы за то, что она раздела беднягу и глазела на него, зная, что он лишен возможности прикрыться?

«Он понял бы. Ведь это все ради опрятности, а père так любит опрятность…»

В комнату проник лунный луч, и Кэт задула свечи; теперь скромность Гильома была уязвлена не так сильно. Налив воды в чашу, девушка смочила в ней ткань, отжала ее и начала смывать грязь с мужского тела.

Он застонал во сне, и она подумала, что, может, прикосновение влажной тряпки его беспокоит. Однако, наклонившись, она разглядела, что, хотя его глаза по-прежнему закрыты, на губах расплылась блаженная улыбка.

«Прохлада воды приятна его коже», — рассудила она, страстно желая поскорее вымыться самой.

Она продолжала трудиться над ним и уже добралась до груди, когда ее внимание привлекло какое-то движение.

«Бог мой, — подумала она, — так вот что имеют в виду, говоря о…»

Она сидела, с настороженным восхищением глядя, как поднимается плоть Гильома, и чувствуя прилив тепла в той части тела, где никогда прежде его не ощущала. Она всмотрелась в его лицо, но он полностью погрузился в свой пьяный мир. Очень медленно, чувствуя, как дрожат пальцы, она протянула руку и прикоснулась к вздыбившейся плоти.

Внезапно эта часть его тела снова пришла в движение. Кэт отдернула руку и прижала ее к груди.

Однако пальцы все еще сохраняли ощущение его кожи. Кэт вытянула руку и внимательно всмотрелась в нее. Она выглядела, как и раньше, — ее собственная, хорошо знакомая рука. Тем не менее ощущение было какое-то новое.

Вздрогнув, она как можно лучше прополоскала грязную тряпку, вылила в окно использованную воду и налила в чашу свежую. Сняла одежду и вымылась сама, время от времени оглядываясь через плечо на своего нежданного «кавалера». Натянула нижнюю сорочку и легла, и, когда солома при этом зашелестела, Гильом потянулся к ней, как будто это была самая естественная вещь — обнять ее. На миг он приоткрыл глаза и невнятно пробормотал:

— Я сплю или и впрямь обнимаю тебя?

После короткой паузы она ответила:

— От тебя несло, и я тебя вымыла. Нам предложили всего одну постель.

Вид у него сделался смущенный.

Рука Гильома на ее плече была теплой, прикосновение нежным, и вопреки собственной воле Кэт почувствовала к нему расположение. Однако она тут же взяла себя в руки и сказала строго:

— У нас нет выбора, придется спать вместе. Я верю в твое благородство, а иначе мне придется вылить на тебя остатки воды.

— Что ты… — забормотал он. — Я могу поклясться…

Кэт приложила палец к его губам.

— Ты пьян, Гильом, — прошептала она. — Давай спи дальше.

Он закрыл глаза и начал засыпать.

— Пьян… да… ты права… — Он произносил слова так невнятно, что она едва понимала их, однако последняя фраза прозвучала на удивление разборчиво: — А ты прекрасна.

Почувствовав, что сыт, Алехандро невольно ощутил себя виноватым при мысли о Кэт, которая, может быть, в этот момент бродит голодная где-то по улицам, пока он объедается в роскошном особняке.

«Где она сейчас? Понимает ли этот грубый француз, как следует о ней заботиться?»

Еще он задавался вопросом, стыдится ли хоть отчасти де Шальяк богатства своего стола, когда крестьяне по всей стране голодают, и решил, что вряд ли: не тот он человек, чтобы обременять себя подобными вещами.

«Но он, безусловно, хочет услышать от меня слова восхищения».

— Благодарю за гостеприимство, — сказал Алехандро, с трудом преодолевая чувство горечи. — Такого я не ел со времен пребывания при дворе Эдуарда.

— Я польщен, доктор, поскольку Эдуард известен своим гостеприимством. — Де Шальяк вскинул бровь. — Конечно, вы и сами могли бы жить очень даже неплохо.

«А теперь не смогу, поскольку мое богатство в твоих руках, и ты, надо думать, воспользуешься им сам».

— Это не проблема экономии, — сказал Алехандро. — Я не хотел привлекать внимание вызывающим поведением.

— Расходование денег на еду вряд ли можно счесть вызывающим поведением. Не забывайте, вы во Франции. Здесь все питаются так хорошо, как могут. Одни лучше, другие хуже, конечно.

Алехандро спрашивал себя, имеет ли де Шальяк вообще представление о царящем во Франции голоде. Гнев заклокотал внутри, однако каким-то чудом он сумел сдержать его усилием воли, внешне оставаясь спокойным. Единственное, что его по-настоящему волновало сейчас, это как сбежать и встретиться с Кэт. И если не удастся вернуть свое золото, что же… так тому и быть. Он выживет.

Да, есть же еще книга Авраама, как с ней? Несомненно, де Шальяк понимает ее ценность и будет обращаться с ней бережно, но если она останется у него, люди, для которых она предназначена, так и не узнают скрытых в ней сокровищ мудрости.

«Может, он все же вернет ее мне…»

Нет. Глупо даже спрашивать. Де Шальяк ни за что не согласится.

«Однако без помощи еврея секреты книги останутся для него за семью печатями, а единственный еврей, который у него есть, это я».

Какой смысл спорить с самим собой, когда рядом сидит человек, от которого…

— Рукопись, которая была при мне, — начал Алехандро, тщательно подбирая слова.

— Ах да. — Де Шальяк откинулся в кресле, ожидая продолжения.

— Она очень много для меня значит.

— Прекрасная книга, должен признать, но, как мне представляется, не более ценная, чем любая другая. В чем ее значение?

Де Шальяк снова играл с ним, это ясно, поскольку даже переведенного отрывка достаточно, чтобы понять природу скрытых в книге секретов.

«Он хочет услышать это от меня».

— В ней сокрыто послание мудрости, предназначенное для моих соотечественников.

— Послание от вашего бога?

— Нет.

— Тогда от кого? — В голосе де Шальяка внезапно послышались нотки раздражения.

Алехандро молчал.

— Повторяю вопрос: от кого?

— Не знаю я, от кого! — почти прокричал Алехандро. — Знаю лишь, что ее написал человек по имени Авраам, который называет себя священником или левитом.

— На некоторых страницах есть алхимические символы, коллега. Этот Авраам… он разбирается в искусстве алхимии?

— Я расшифровал недостаточно, чтобы ответить на ваш вопрос.

Некоторое время элегантный француз с задумчивым видом сидел в резном кресле и глядел в пространство, по-видимому забыв о госте. Потом он поднялся и начал расхаживать по комнате, но в конце концов остановился и посмотрел на Алехандро.

— Завтра я приглашу кое-каких гостей отобедать со мной. Среди них будет человек, знакомый с искусством алхимии.

Алехандро вперил в де Шальяка ледяной взгляд.

«Завтра? — подумал он. — Нет, не завтра, поскольку завтра я сбегу отсюда, даже если это будет стоить мне сломанной ноги».

Вслух же он сказал:

— Как пожелаете. Буду с нетерпением ждать.

Когда сменившиеся охранники снова отвели Алехандро в крошечную комнатушку, он с великим огорчением обнаружил, что окно заколочено редкими деревянными планками. Работа явно была сделана на скорую руку, плотник даже оставил на полу маленькие обрезки дерева. Алехандро поднял один из них и повертел в пальцах.

«Значит, де Шальяк намерен и дальше держать меня здесь, — подумал он. — Властям выдавать не собирается».

Горький смех сорвался с его губ.

«Сейчас и властей-то никаких нет».

Он попытался выглянуть наружу, но голова не пролезала между планками.

«По крайней мере, одно он мне оставил, — мелькнула горькая мысль. — Вид на реку. Значит, остается и надежда».