Глава28

Держа курс на выбранную мачту, имеющую несколько больший наклон, чем остальные, я, наконец, пересёк ЛЭП, откуда уже виднелась чёрная полоса плантации и вскоре должны появиться блестящие крыши овинов. Жажда вновь разгорелась со страшной силой, принеся с собой физическое утомление. Хотелось пить, однако я запретил себе думать об этом. Вот приду, напою прежде Андрюху, а потом уже сам. Наполненная водой тара была тяжела, я засунул её за пазуху, в завязанную узлом рубашку, и от этого меня постоянно тянуло к земле. Какое-то время я брел по пустынной земле, опустив голову и, когда посмотрел вперед, чтобы оценить оставшееся расстояние, вдруг остановился и обомлел. Впереди не было видно ни барханов, ни плантаций, ни овинов! Сплошная долина без начала и конца, куда ни глянь. Я обернулся назад. Косая мачта стояла прямо напротив меня, метрах в 300х. Странно. Я шёл совершенно верным курсом. Двинувшись дальше, я озирался по сторонам, пытаясь понять, что происходит, но уже через несколько шагов меня накрыла паника. Находясь в таких сложных условиях и потерять цель – это было уже сверх моих психических сил. Мысли лихорадочным потоком струились сквозь моё сознание, ни за что не цепляясь и погружая меня в состояние нереальности происходящего. Ноги машинально несли меня вперед, и мной целиком овладел какой-то странный ужас, не поддающийся осмыслению. Очень редкие, и даже уникальные чувства, надо сегодня признать. Пройдя в таком состоянии метров двести, я вдруг заметил, что кромка видимого горизонта стала опускаться, открывая моему взору сначала барханы, а затем и зеленку. А вон и крыша овина! Только теперь я понял, что попал в невидимую на большой открытой местности низину. Теперь мне стало смешно от наивного представления о зеркальной глади земли. Весь пережитый негатив разом спал, и я, удовлетворенный, устало опустился на землю.

Радость моя была не долгой, поскольку уже в следующий миг я увидел чёрную точку, которая отделилась от овина и двинулась сначала влево, а затем взяла курс в мою сторону. Надо сказать, пережитые накануне эмоции были такого мощного порядка, что теперь я хоть и был заинтригован, однако воспринимал всё происходящее довольно ровно. В конце концов, это были ЛЮДИ. Точка приближалась ко мне с завидной скоростью, и уже вскоре я понял, что это машина. Мой мозг ещё не успел войти в нормальный режим после всего пережитого, и я почему-то вспомнил о лежащем в кармане брюк перочинном ноже, купленном позавчера в магазине спорттоваров. Непонятно зачем, я достал его и присыпал песком рядом с тем местом, где сидел скрестив под собой ноги. Бортовой «Газ-51» подъехал и остановился в пяти метрах от меня. В кабине, кроме водителя, никого не было, а вот на открытом кузове сидели трое молодых, коротко стриженых казаха, одетых в одинаковые темно-синие х/б трико, такие же футболки и китайские кеды. Все они были удивительно похожи друг на друга. Как только машина остановилась, один из них направил на меня ствол ружья, и крикнул строгим тоном:

– Сиди, как сидишь! Застрелю!

Остальные двое спрыгнули на землю, и один из них сказал тому, что с ружьем:

– Да это же мальчишка! Ребёнок совсем! Ты чё здесь делаешь? – спросил он.

– Местный я, – вырвалось у меня. При этом вид мой был как бы безразлично-серьезным. Приехавшие покатились со смеху. Действительно, какой же местный, если вокруг ни одного населенного пункта на многие километры. Вспоминаю и улыбаюсь тому, как могла тогда в моём воспалённом мозге родиться эта нелепая фраза. Второй из подошедших нагнулся и вытащил из песка мой ножик.

– Зачем прячешь-то? – спросил больше для проформы, и только теперь я заметил, что на его груди висит большой и мощный бинокль.

– Вставай, местный. Поехали. – Они подняли меня с земли, как пушинку, и подняли на борт.

– Воду дайте! – закричал я. Мне подали термос и бутылку, оба казаха залезли в кузов, и мы тронулись к овину. – Кто вы такие? – спросил я.

– Милиция мы, – ответил кто-то. Понятно. Можно было и не спрашивать. Хотя это были единственные на моей памяти менты, которые вели себя совершенно беззлобно по отношению ко мне во время операции. Да и вид мой со стороны расходился с моим собственным представлением о взрослости, это теперь уже очевидно. Казахи говорили на чисто русском языке, как не умеют говорить узбеки.

– Сколько лет тебе? – спросил один из них.

– Четырнадцать скоро будет, – ответил я с умным видом.

– Смотри, совсем ребенка приволок сюда, ублюдок! – сказал кто-то, и эти слова явно прозвучали в адрес Андрюхи. Тем временем машина подъехала к овину, и оттуда двое таких же казахов вывели Андрея, со связанными за спиной руками. После того, как его загрузили на борт, один вернулся и принес наши рюкзаки, бросив их рядом с нами. Андрей выглядел необычно, словно тяжело заболевший вдруг человек. От него исходила какая-то неведомая мне ранее усталость, очень похожая на безволие.

– Дай пить! – прохрипел он, и я тут же прижал горлышко бутылки к его растрескавшимся губам. Пил он жадно и долго, пока не осушил полностью.

Бросив за борт пустую бутылку, я поднес к нему термос, но Андрей уже напился, и помотал головой. Теперь я сам начал пить, но больше двух глотков в меня не полезло. Переведя дух, Андрей повернулся ко мне, и, виновато глядя в глаза, сказал:

– Прости малой. Это я сказал им, что ты там. Без меня ты не сможешь выбраться отсюда и погибнешь. Тебе ничего не будет, – он говорил это так проникновенно, что у меня невольно защемило сердце.

– Да ладно, Андрюха, нормально всё, – сказал я в ответ, слегка потупившись. Тем временем машина подъезжала к дальнему от нас овину, третьему по курсу, так как останавливались мы с Андреем в среднем. Метров за 50 до строения, с его крыши сорвалась стая каких-то больших птиц, и сидящий над кабиной крикнул водителю:

– Видал?! Пусто! Разворачивай!

«Газ» на ходу развернулся, и мы поехали в обратном направлении. Вон оно как оказывается!

– У нас на крыше птиц не было? – спросил я одного мента.

– Откуда им там быть, если он сидит внутри? – засмеялся тот, кивнув головой в сторону Андрюхи.

– Развяжите его, пожалуйста. Куда бежать-то в пустыне, – попросил я их. Переглянувшись, они все-таки освободили руки Андрея от кожаного ремня. Ехали молча. Я размышлял о словах Андрея, и только теперь задумался о том, что совершенно не знал, каким же образом мы должны были возвращаться назад. Выйти из поезда сорвав стоп-кран – это одно дело, и с этим всё предельно ясно. А сесть в поезд посреди пустыни? Это ведь не такси, в конце концов. О способе нашего возвращения я узнаю позднее, в Джамбуле, от знающих людей, но думаю что, рассказав об этом сейчас, не нарушу общего хода своего повествования.