Рассказ об Исхаке Мосульском (ночи 279–282)

Рассказывают, что Исхак Мосульский[315]говорил: «Однажды вечером я вышел от аль‑Мамума, направляясь домой, и меня стеснило желание помочиться, и я направился в переулок и встал помочиться, боясь, что мне что‑нибудь повредит, если я присяду около стен. И я увидел какой‑то предмет, подвешенный к дому, и потрогал его, чтобы узнать, что это такое, и увидел, что это большая корзина с четырьмя ушками, покрытая парчой. „Этому непременно должна быть причина!“ – сказал я про себя и впал в замешательство, не зная, что делать.

И опьянение побудило меня сесть в эту корзину, и вдруг владельцы дома потянули её вместе со мной, думая, что я тот, кого они поджидали. И они подняли корзину к верхушке стены, и вдруг, я слышу, четыре невольницы говорят мне: «Выходи, простор тебе и уют!» И одна невольница шла передо мной со свечкой, пока я не спустился в дом, где были убранные комнаты, подобных которым я не видел нигде, кроме халифского дворца. И я сел, и не успел я опомниться, как подняли занавески на одной стороне стены, и вдруг появились прислужницы, которые шли, держа в руках свечи и жаровни с куреньями из какуллийского алоэ[316], и посреди них шла девушка, подобная восходящей луне. И я поднялся, а она сказала; «Добро пожаловать тебе, о посетитель!» И затем она посадила меня и стала меня расспрашивать, какова моя история, и я сказал: «Я вышел от одного из моих друзей, и время обмануло меня, и по дороге меня прижала нужда помочиться. И я свернул в этот переулок и увидел брошенную корзину, и вино посадило меня в неё, и корзину со мной подняли в этот дом, и вот то, что со мной было. „Тебе не будет вреда, и я надеюсь, что ты восхвалишь последствия твоего дела“, – сказала женщина. А затем она спросила меня: „Каково твоё ремесло?“ – „Я купец на рынке Багдада“, – ответил я. „Знаешь ли ты какие‑нибудь стихи?“ – спросила она, и я ответил: „Я знаю кое‑что незначительное“. И девушка молвила: „Напомни из этого что‑нибудь“. Но я отвечал: „Приходящий теряется, начни ты“. – „Ты прав“, – ответила девушка и произнесла нежные стихотворения, из тех, что сказаны древними и новыми, и было это из числа лучших их слов, а я слушал и не знал, дивиться ли её красоте и прелести, или тому, как она хорошо говорят. „Прошла охватившая тебя растерянность?“ – спросила потом девушка. И я ответил: „Да, клянусь Аллахом!“ И тогда она сказала: „Если хочешь, скажи мне что‑нибудь из того, что ты знаешь“. И я сказал ей столько стихов древних поэтов, что этого было достаточно. И девушка одобрила меня и воскликнула: „Клянусь Аллахом, я не думала, что среди детей лавочников найдётся подобный тебе!“ А затем она приказала подать кушанья…»

И сказала Шахразаде сестра её Дуньязада: «Как сладостен твой рассказ, и прекрасен, и приятен, и нежен!»

И Шахразада ответила: «Куда этому до того, что я расскажу вам в следующую ночь, если буду жить и царь пощадит меня!..»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.