Триста тридцать девятая ночь

Когда же настала триста тридцать девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка сказала: „Я обижена, о повелитель правоверных!“ И халиф спросил: „А почему, и кто тебя обидел?“ И девушка ответила: „Твой сын уже давно купил меня за десять тысяч динаров и хотел подарить меня тебе, но дочь твоего дяди послала ему упомянутые деньги и велела ему запереть меня от тебя в этой комнате“. – „Пожелай от меня чего‑нибудь“, – сказал халиф. И невольница ответила: „Я желаю, чтобы ты был у меня завтра вечером“. – „Если захочет Аллах“, – молвил халиф и оставил её и ушёл. А когда наступило утро, он отправился в свою приёмную залу и послал за Абу‑Новасом[376], но не нашёл его, и тогда он послал одного царедворца спросить о нем. И царедворец увидел, что он задержан в винной лавке в обеспечение за тысячу дирхемов, которые он истратил на кого‑то из безбородых. И царедворец спросил Абу‑Новаса, что с ним, и тот рассказал ему свою историю и поведал о том, что произошло у него с безбородым красавцем, на которого он истратил эту тысячу дирхемов. «Покажи мне его, – сказал царедворец, – и если он этого заслуживает, то ты прощён». – «Подожди, и ты сейчас его увидишь», – отвечал Абу‑Новас. И в то время как они разговаривали, этот безбородый вдруг явился и вошёл к ним. И на нем была белая одежда, а под ней красная одежда, а под ней чёрная одежда, и, когда Абу‑Новас увидел его, он стал испускать вздохи и произнёс такие стихи:

«Явился он ко мне в рубашке белой,

Его зрачки и веки были томны.

И я сказал: «Вошёл ты без привета,

А я одним приветом был доволен,

Благословен одевший тебе щеки

Румянцем – все творит он, что желает!»

Он молвил: «Споры брось ты, – ведь господь мой

Творит невиданное бесконечно.

Моя одежда, как мой лик и счастье:

То бело, и то бело, и то бело».

И когда безбородый услышал эти стихи, он снял белую одежду с красной, и, увидав её, Абу‑Новас выказал большое удивление и сказал такие стихи:

«Явился мне в рубашке он из мака –

Мой враг, хотя зовётся он любимым.

Сказал я в удивлении: «Ты месяц,

И к нам пришёл ты в дивном облаченье.

Румянец ли щеки тебя одел так,

Иль красил ты одежду кровью сердца?»

Сказал он: «Солнце кие дало рубашку,

Когда заря заката была близко,

Моя одежда, как вино и щеки:

То мак под маком, что покрыт был маком».

А когда Абу‑Новас окончил своё стихотворение, безбородый снял красную одежду и остался в чёрной одежде, и, увидев это, Абу‑Новас стал бросать на него частые взгляды и произнёс такие стихи:

«Явился он ко мне в рубашке чёрной,

И пред рабами он предстал во мраке.

И молвил я: «Вошёл ты без привета,

И радуется враг мой и завистник.

Твоя рубашка, кудри и удел мой –

То черно, и то черно, и то черно».

И когда царедворец увидел это, он понял, каково состояние Абу‑Новаса и его страсть, и, вернувшись к халифу, рассказал ему об этих обстоятельствах. И халиф велел принести тысячу дирхемов и приказал царедворцу взять их и, вернувшись к Абу‑Новасу, отдать за него деньги и освободить его от залога. И царедворец вернулся к АбуНовасу и освободил его и отправился с ним к халифу, и, когда Абу‑Новас встал перед ним, халиф сказал ему:

«Скажи мне стихи, где будет: друг Аллаха, что случилось здесь, скажи?» – «Слушаю и повинуюсь, о повелитель правоверных, – ответил Абу‑Новас…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.