Четыреста семьдесят вторая ночь

Когда же настала четыреста семьдесят вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что женщина сказала тому человеку, когда он принёс ей кушанье: „Накорми меня ради Аллаха (велик он и славен!)“. И он ответил: „Нет, клянусь Аллахом, если ты не дашь мне над собою власти!“ – „Смерть, но не наказание Аллаха!“ – воскликнула девушка. И затем она поднялась и вышла, оставив кушанье и не съев ничего. И она говорила такие стихи:

«Единый, чьей милостью охвачены твари все,

Ты слышишь, я жалуюсь, ты видишь, что я терплю!

Бедою поражена и горькою я нуждой.

Лишь часть моих горестей мою бы прервала речь.

Подобна я жаждущей: пред взором её вода,

Но выпить де может глаз» не выпьет ни капли он.

Не тянет душа меня вкусить того кушанья,

Чья сладость исчезнет вся, а грех будет век со мной».

И после этого она отсутствовала два дня и пришла и постучалась в дверь, и я вышел и вдруг слышу, что голод прервал звук её голоса. «О брат мой, – сказал она, – хитрости меня изнурили, и я не могу показать лица никому из людей, кроме тебя. Не накормишь ли ты меня ради Аллаха великого?» – «Нет, если ты не дашь мне над собой власти», – сказал я, и девушка вошла и села в комнате. А у меня не было готового кушанья, и когда кушанье поспело и я положил его в чашку, милость Аллаха снизошла на меня, и я подумал: «Горе тебе! Вот женщина, которой недостаёт ума и веры, и она отказывается от пищи, хотя у неё нет сил, такой её поразил голод. Она отвергает тебя раз за разом, а ты не отходишь от слушания Аллаха великого».

И я потом воскликнул: «Боже мой, я раскаиваюсь перед тобой в том, что пришло мне в душу!» А затем я поднялся с кушаньем и вошёл к женщине и сказал ей: «Ешь! С тобой не будет беды, это принадлежит Аллаху (велик он и славен!)» – И женщина подняла глаза к небу и воскликнула: «Боже мой, если этот человек говори г правду, сделай его запретным для огня и в сей жизни и в последней! Ты ведь властен во всякой вещи и достоин того, чтобы внять молитве!»

И я оставил её, – продолжал кузнец, – и пошёл потушить огонь в жаровне (а время было зимнее и холодное), и уголёк упал мне на тело, но я не почувствовал боли по могуществу Аллаха, великого, славного. И мне в душу запала мысль, что молитва женщины принята, и я взял уголёк в руку, но он не обжёг меня, и тогда я пошёл к женщине и сказал: «Радуйся, Аллах внял твоей молитве…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.