Средние века, ок. 750-1270. надеялся отобрать прибыльную английскую торговлю у более богатых фламандских портов на этом же побережье

надеялся отобрать прибыльную английскую торговлю у более богатых фламандских портов на этом же побережье. Регулярных же связей с Балтикой или Русью не было вовсе60. Общественные порядки в Голландии не походили на то, что принято считать обычным устройством «века феодализма». На самом деле, феодальные институты были слабы. Крепостное состояние отмечается только на землях Церкви, а обычными были поселения свободных крестьян и независимых рыбаков. Знать, хотя она и была глубоко интегрирована в рыцарские и землевладельческие структуры, не имела никакой систематической феодальной иерархии. Города, несмотря на свои маленькие размеры, брали пример с близлежащей Рейнской области и готовились сыграть существенную роль. Нетипична была и религиозная жизнь Голландии. Епископ Утрехта все больше терял власть и вовсе не мог осуществлять светскую и правовую власть в таком объеме, как епископ соседнего Льежа. Несмотря на то, что появлялись новые религиозные организации и монахи, ни новые монастыри, ни новые монашеские ордена не сумели явно проявиться в стране. Фризия была известным прибежищем уцелевших язычников, и существование здесь мистически настроенных непокорных сект было признанным фактом.

Всякий рассказ о ранней истории Голландии предполагает то общее заблуждение, будто в средневековую эпоху уже имелись в зачатке национальные образования поздней Европы. На самом деле, XIII в. — это середина того отрезка времени, который отделяет наше Новое время от так называемого Зарождения Европы на обломках классического мира. Можно было бы предположить, что национальные образования, которые станут играть главную роль в конце нашего рассказа, могли быть в то время, если уж не полуоформлены, то, по крайней мере, различимы. Но это не так. Поскольку же речь идет о Нидерландах, то известные обозначения Голландия, голландский и Нидерланды в то время означали вовсе не то, что они стали означать позднее. Современный наш миф о неизменном единстве нации и ее исконной территории тогда просто не имел смысла. В XIII в. Голландия не была сердцем голландского народа. А большая часть той территории, которая спустя 300-400 лет стала территориаль-

ной основой голландского национального самосознания, еще не была даже отвоевана.

Да и на большей части Европы в 1265 г. также не были различимы национальные образования. В разгар христианской реконкисты такие государства Иберии, как Португалия, Кастилия и Арагон, вовсе не считали, что принадлежат к общей всем им Испании. В год рождения Данте поражение Гогенштауфенов покончило с мечтой о единстве Италии. Тогда, во время монгольского нашествия и раздробленности, единая Польша была всего лишь воспоминанием. Не было уже Руси, что уж говорить о понятии Россия! Правда, существовало построенное на развалинах империи Плантагенетов королевство Англия, но его связи с континентом в Гаскони и Аквитании были крепче, чем связи с Уэльсом и Ирландией.

Культура франкоговорящей английской знати была иной, чем у всего народа Англии, а сопротивление баронов в Англии возглавляли авантюристы с континента вроде де Монфора. И уж конечно не было никакого чувства принадлежности к Британии. Шотландия все еще спорила за территории с норвежцами, только что вторгшимися на северные острова. При св. Людовике королевство Франции простерлось от Ла-Манша до Средиземноморья. Но это было лишь собрание самых разнородных элементов, которым еще предстояло распасться, прежде чем они будут собраны во второй раз в более однородное целое. Междуцарствие показало, что Германская империя существовала уже только по названию. Ее безнадежно раздирали непримиримые интересы германских и итальянских территорий по разные стороны Альп. Не было такой страны, как Швейцария, а еще Габсбургам предстояло переместиться в Австрию. Пруссия Тевтонского ордена стояла в самом начале своего пути, но она вовсе не походила на Пруссию Гогенцолернов, которые в 1265 г. оставались еще в своем родном замке в Швабии. В Скандинавии Норвегия ушла из-под опеки Дании, но не надолго. Шведы, как и литовцы, были втянуты в международные завоевания на Востоке. На вершине своей славы была Богемия при Оттокаре II (правил 1253-1278 гг.), только что аннексировавшая Австрию и Штирию. Венгрия была в полном упадке после двух монгольских вторжений и накану-

MEDIUM

не падения Арпадской династии. Старейшая в Европе Византийская империя за четыре года до того вернула себе Константинополь и вытеснила латинских узурпаторов в их укрепления (pied-ā-terre) в Греции. Но ни одно из перечисленные образований не дожило до

новейших времен.

Так что не приходится говорить о национальных государствах в XIII в. Но если бы нам пришлось сказать, что какие-то национальные образования успешно развивались в это время, так ими бы оказались маленькие страны, которые сумели отделиться от соседей. Кандидатами в таковые оказались бы Португалия, Дания и (на Балканах) Сербия и Болгария. В 1180-е гг. и Сербия, и Болгария вновь завоевывают независимость от Византии. Но еще важнее то, что в это время они создают собственные православные церкви с собственными патриархами — Болгария в 1235 г., Сербия в 1346 г. У них в руках оказывается мощный инструмент утверждения национального самосознания, воспитания и образования собственной национальной элиты, политического воздействия на народ и освящения национальных институтов. Это был шаг, который христианские страны смогли совершить только во время Реформации, а Московская Русь только в 1589 г. Эти два славянских народа к тому же укрепили и собственные братские связи, которым предстояло пройти проверку 500-летним турецким гнетом. Потому что Европа доживала последние десятилетия перед приходом эпохи турок-османов и вторым наступлением Ислама. Все еще был открыт шелковый путь на Восток. Путешественники-христиане рассказывали о поездках в страну татар. В тот год, когда над рекой Амстел была основана «Венеция Севера», Марко Поло отправился из Риальто в Китай.

Голландские историки (как вообще все историки) поддаются искушению читать историю задом наперед. Когда в XIX в. впервые создавались национальные истории, Нидерланды только что разделились на два королевства: Бельгию и Голландию; тогда стали придерживаться мнения, что фламандцы и голландцы существовали как отдельные общины от века. Много трудов пришлось положить, чтобы доказать, что, например, средневековые церкви Слуиса (с одной стороны Шельда) были жемчужинами голландского стиля, а церкви Дамме (на другом берегу) — сокровища-

ми фламандского наследия. И историкам потребовалось немало воображения, чтобы продемонстрировать, что разделения на голландскую и бельгийскую традиции не было до самой Нидерландской революции 1566-1648 гг. (см. сс. 534-539). Это восстание произвольно остановило начавшийся раньше него рост общего, так сказать,

«нидерландского» самосознания. Труднее было предположить, что на ранних этапах истории не было вообще чувства принадлежности к некоторой (национальной) общности, и еще труднее, что не Голландия вообще лежала в основе голландскости (чувства принадлежности к голландцам). Понадобится еще много поворотов при бургундском и габсбургском правлении и много перемен в экономике и демографии, прежде чем Страна дамб определится в своем теперешнем виде и роли. В конце концов, только в 1593 г. Кароль Клусиус (1526-1609 гг.), профессор медицины из Лейдена, привез из Турции первую луковицу тюльпана и посадил ее в плодородную почву между Лейденом и Харлемом.

Во всех этих вопросах о национальности главное — это самосознание. Голландский историк пишет, что национальность заключена не в крови и не в родной земле, и даже не в языке:

«Национальность существует только в умах людей... только сознание человека — среда обитания национальности. Помимо человеческого сознания национальности не существует, потому что национальность — это способ рассматривать себя, а не сущность an sich (в себе). Обнаружить ее способен здравый смысл, а единственная наука, которая может ее описать, — это психология... Это самосознание, это чувство национальной принадлежности, это национальное чувство вообще — нечто большее, чем национальная черта. Это сама нация» 61.

Сомнительно чтобы В XIII в., посреди феодальных распрей, местный голландский патриотизм начал сплавляться в некую общую солидарность С Нидерландами в целом. За три столетия до волнующих и определивших будущее событий Нидерландской революции полусформировавшиеся северные провинции вроде Голландии вряд ли имели какое-то общее самосознание, противопоставлявшее их южным провинциям. Можно заключить, что голландской нации тогда не было. И это наглядный урок для всей средневековой Европы.

Тогда невольно встает вопрос, а где же, если не в национальном, обитало самосознание людей XIII в. Оно обитало только в том, что имелось в действительности. Средневековые европейцы сознавали свою принадлежность родному городу, деревне, некоторой группе людей, общавшихся между собой на местном наречии, не прибегая к латинскому или греческому. Они сознавали свою принадлежность к группе людей, у которых был общий господин; к некото-

рому общественному институту с его привилегиями; и больше всего — к общему христианскому миру. За пределами этого, как напишет позднее величайший сын шестидесятых годов XIII века, можно ждать лишь Смерти и Страшного Суда. Тогда, наконец, всякий узнает, к какой действительно социальной группе он принадлежит: к пассажирам на плоту Проклятых, к кающимся, плывущим в Чистилище, или, может быть, к славящим Бога в Раю.