Revolutio. Триколор 1789 года сложился из белого королевского штандарта и красно-синего знамени Парижа

ROUGE [КРАСНОЕ]

Триколор 1789 года сложился из белого королевского штандарта и красно-синего знамени Парижа. Ему предстояло стать флагом Французской республики. Те же цвета, расположенные горизонтально, были приняты Батавской республикой в 1794 г., по преемству от похожего, но более старого флага Соединенных провинций.

Однако революционеры приняли вскоре красный флаг. В Риме красный флаг означал войну. Красное было цветом крови, огня и магии. Традиционно считается, что победное шествие красного флага началось в 1791 г., когда толпа, атаковавшая Тюильри, подняла пропитанный кровью королевский штандарт. С тех пор красное и белое стали принятыми цветовыми обозначениями революции и контрреволюции.

Стендаль использовал Красное и черное для описания борьбы радикалов с клерикальной реакцией при Реставрации.

Цветовые коды политических движений имеют множество коннотаций. Красное было принято Тысячей Гарибальди, социалистами, но особенно горячо — коммунистами. Зеленое, цвет природы (а некогда и Меровингов) брали крестьянские партии, ирландские патриоты и (гораздо позднее) сторонники защиты окружающей среды. Истинно синее (голубое), бывшее некогда испанским эпитетом аристократизма, подошло британским тори и другим консерваторам. Юнионисты предпочитали оранжевое [ОРАНЖ ], а либералы — желтое. Нацисты по униформе штурмовых отрядов (SA) стали известны как коричневые. Позднее (по форме СС) они ассоциировались с

черным цветом, что вообще является традиционным для Европы цветом зла, смерти и пиратства. В концлагерях эсэсовцы заставляли заключенных носить цветные нашивки: красные — политические заключенные; зеленые — уголовники; черные — асоциальные; розовые — гомосексуалисты; фиолетовые — свидетели Иеговы; коричневые

— цыгане; желтые — евреи.

Но есть и много смешений: в католичестве красное символизирует мученичество и епископство, белое — чистоту и целомудрие, синее — цвет надежды и цвет Божьей матери, черное

— скорбь, а также цвет доминиканцев и иезуитов. В наши времена антирасизма и политкорректности «черное прекрасно», белые — неприятны как мертвые, а краснокожие

должны означать кардиналов; излюбленная же метафора — радуга.

замыслах против власти. Вместе с Законом о максимальных ценах, который обращал всю сферу экономической деятельности в потенциально преступную, каждая французская семья постоянно находилась на грани внезапной и беспричинной катастрофы. Последний же закон, по которому редко назначалось что-нибудь, кроме смертной казни, непрерывно поставлял невинных прожорливой гильотине. Количество жертв в Париже дошло до десятков тысяч. В провинции за законом стояла армия. Впрочем, особенно страшно знать, что на каждую жертву Террора в Париже приходилось не меньше десяти убитых в Вандее. И все же этика Террора не перестает изумлять: он установил атмосферу шпионства, доносительства и бесконечной подозрительности. Он породил страшные картины: вот осужденных на казнь везут в повозках по улицам, которые кипят ненавистью; мужчины и женщины беззащитны перед лицом смерти, кто безмятежно спокоен, а кто — несчастен, жалок и сломлен; под гильотиной без

устали вяжут мерзкие tricoteuses [вязальщицы Робеспьера], пока со стуком падают в корзину отрубленные головы. Благодаря исключительности этих ужасных обстоятельств рекой текло мрачное остроумие. Когда Дантона спросили, как его имя и где он обитает, он ответил: «Я Дантон, имя довольно известное. Моим жилищем вскоре станет небытие [Le Neant], a мое имя будет жить в Пантеоне Истории». Когда Демулена спросили о его возрасте, он сказал: «Мой возраст такой же, как у санкюлота Иисуса — роковой возраст революционера». Ему было 38. Людовик XVI на эшафоте начал речь, которую так и не закончил: «Я умираю невинным и прощаю моих врагов, — начал он, — Я хочу, чтобы моя кровь...». Дантон в таких же обстоятельствах произнес: «Ну, что ж, Дантон, никакой слабости». И потом добавил: «Палач, покажи им мою голову — она того заслуживает». Робеспьер, которому перед гильотинированием прострелили челюсть, мог только бессвязно визжать.