Поиски методологических подходов и работы конца 80-х—начала 90-х годов

Разрабатывавшаяся с начала 80-х гг. новосибирскими социологами под руководством Т.И. Заславской экономическая социология диктовала изучение всего комплекса социальных регуляторов экономики, ее социального механизма. Речь шла о дифференциации «взаимодействия субъектов власти, взаимодействия в иерархии управления», о позиции разных социальных групп в перестройке (об их отношении к новым формам хозяйствования, готовности работать в новых условиях) [149].

Теперь уже публично подвергается критике доктрина социальной структуры по формуле «два класса — один слой» [94, с. 29—35]. Р.В. Рывкина ставит ряд вопросов: из каких классов, групп и слоев реально состоит современное общество и какова их субординация; каковы критерии социальной дифференциации, динамика социальной структуры, механизмы ее воспроизводства и др. [95]. Ею же впервые показана связь социальной структуры и экономики [95, с. 5—6].

Экономическая реформа, плюрализация форм собственности с необходимостью повлекли изменения социальной структуры. Изменяется общественная форма всех социальных институтов: экономических, политических, культурных, собственности и власти. Происходит глубокий общественный переворот и преобразование тех основ и регуляторов, которые формируют социальную структуру. Изменяется сама природа ее компонентов, групп и общи остей, появляются новые экономические классы, слои или страты со своей системой социальных конфликтов и противоречий [118].

Процесс формирования новой социальной структуры, ее состава происходит под воздействием трех основных факторов.

Первый — возникновение новых социальных общностей на основе плюрализации форм собственности. Это специфические слои рабочих и инженерно-технических работников, занятые в кооперативах по трудовым соглашениям или постоянно занятые в них по найму, работники смешанных предприятий и организаций с участием иностранного капитала и т.д.

Второй — трансформация государственной формы собственности и изменение положения традиционных классово-групповых общностей: их границ, количественно-качественных характеристик, возникновение пограничных и маргинальных слоев.

Третий - появление новых классов, новой элиты.

Переход от советского к более демократическому обществу рассматривается как процесс станов/гения гражданского общества — демократического, рыночного, правового. Оно, с одной стороны, является полем, на котором развертывается борьба разнонаправленных частных и групповых интересов, субъектами которых выступают различные слои и общности, а с другой — активным фактором этого процесса. В связи с этим главным становится вычленение гражданского общества из государства, определение его принципиальных границ, общей структуры и функций, анализ историко-теоретического наследия по проблеме, а далее — переход к изучению состава и структуры самого гражданского общества, его функций, взаимодействий составляющих его компонентов — так формулируются программные задачи исследований в рамкам социоструктурной проблематики [73; 105; 113, с. 25; 121; 123]. В конце 80-х гг. впервые был раскрыт социальный смысл отказа КПСС от стратификационного подхода к обществу. С начала 90-х гг. этот подход входит в практику исследований.

Утверждается преимущественно стратификационная парадигма изучения социального расслоения, согласно которой общество предстает в категориях многомерного иерархически организованного социального пространства, где социальные группы и слои различаются по степени обладания собственностью, властью, доходами, социальным статусом [75; 79; 80; 102; 106; 118, с. 71; 131; 138].

Выполненные в рамках такого подхода первые исследования (91—94 гг.) свидетельствуют о крайней неустойчивости социальной структуры кризисного общества на уровне процессов, происходящих внутри как ранее сложившихся социальных групп, так и новых слоев.

На первый план в качестве дифференцирующего признака выступает, естественно, многоукладность отношений собственности, но еще более — имущественное неравенство. Социальная поляризация приобретает «запредельные» размеры.

Развитие новых общественных отношений резко активизирует проявление двух тенденций. С одной стороны, радикальные изменения в формах собственности определяют некоторую свободу в действиях, способствуют реализации потенций личности, с другой — стимулируют социальное отчуждение. Прежние, советские формы несвободы, зависимости от государства дополняются новыми: люди начинают ощущать «кожей», что их личность превращается в рыночный товар. Зыбкость социального статуса, исчезновение традиционных механизмов регуляции экономического и социального поведения, разрушение прежних и неустойчивость новых форм социальной организации препятствуют осознанию особых интересов общностей — будь то наемные работники, предприниматели («новые русские») или иные. Возникает множество промежуточных, маргинальных, трудно идентифицируемых групп. Маргинальное положение, как показывают данные последних исследований, ведет к тому, что представители той или иной группы наемных работников — рабочие, служащие, специалисты — на вопрос о принадлежности к определенному слою, т.е. на уровне самоидентификации, часто не соотносят себя ни с одним из них [22].

По сведениям ГУВД Москвы, на конец 1995 г. в столице было до 300 тысяч бездомных. Изучению их образа жизни и социальной организации было посвящено исследование «Москва, 1993—1995 гг.», проведенное ВЦИОМом. Авторы использовали углубленные биографические интервью, анализ дел в московском спецприемнике для лиц без определенного места жительства [127]. Изучение бездомных, бродяг, нищих выросло в целое направление работ санкт-петербургских социологов (Я. Гилинский), которые публикуют данные наблюдений, опросов, статистики и жизненные биографии этого «андеркласса». Они изучают понятие «бездомность», причины ее возникновения, ее динамику в СПб, анализируют состав бездомных и другие проблемы [18].

В «продвинутых» странах с рыночной экономикой модель социальной структуры общества выглядит как «лимон», с развитой центральной частью (средние слои), относительно невысокими полюсами высшего класса (элита) и беднейших слоев. В латиноамериканских странах она напоминает Эйфелеву башню, где имеют место широкое основание (бедные слои), вытянутая средняя часть (средние слои) и верхушка (элита).

Третья модель характерна для многих стран Центральной и Восточной Европы, как и для постсоветской России, — это своеобразная, придавленная к земле пирамида, где большинство населения прижато книзу — 80%, тогда как около 3—5% богатых составляют ее вершину, а среднего класса как бы и вовсе нет.

Проблема средних слоев в последние годы становится предметом активной дискуссии [8, 35, 103, 135]. Повышенный интерес к ней объясняется, прежде всего, тем, что западные концепции «среднего класса» — либо в понятиях «самодеятельного населения» (мелкие, средние собственники, лица свободных профессий), либо в категориях носителей доминирующего стиля жизни — не применимы к российскому обществу 90-х годов. В таком понимании «средний класс», являющийся основой социальной стабильности, определенно отсутствует. Т. Заславская, выделяя основную, срединную часть российского общества (куда она включает все слои, кроме элиты и «социального дна»), разделяет его, в свою очередь, на четыре слоя — верхний средний, средний, базовый и нижний [35].

Активно дискутируются вопросы о содержании понятия «предпринимательство», о слое предпринимателей, его границах, социальных характеристиках [15, 19, 81, 86, 122]. Так, Т. Заславская предлагает различать предпринимательство в узком и широком смыслах; к собственно предпринимателям (в узком смысле) следует относить ядро группы, отвечающее всем базовым признакам предпринимательства. Для определения более широкого круга лиц, причастных к предпринимательской деятельности, Заславская вводит новый термин «бизнес-слой» как родовое понятие, объединяющее всех, в той или иной степени занятых бизнесом, начиная с собственников предприятий, банков и фирм, кончая наемными работниками. По данным исследования, проведенного ВЦИОМом и Интерцентром с марта по декабрь 1993 г. и охватившего 2354 работника, бизнес-слой крайне не однороден, но достаточно многочисленен — 11,5% всего работающего населения [32, с. 8—14].

О сложной структуре слоя предпринимателей говорят и другие исследования. В него включаются 1) предприниматели — собственники, владельцы — директора малых предприятий и председатели кооперативов; 2) менеджеры негосударственных предприятий, не являющиеся собственниками этих предприятий; 3) руководители общественных организаций, представляющих интересы предпринимателей или их отдельных групп [113, кн. 2, с. 125—126]. Значительный акцент в исследованиях делается на особенностях российского малого бизнеса: его состав, динамика развития, основные направления государственной политики по отношению к нему [7, 49, 55, 86].

Реформирование экономики и политических институтов российского общества выдвинули властные отношения на авансцену анализа социального неравенства [14, 153]. На необходимости использования этого критерия при изучении любого общества настаивали польские, венгерские, югославские социологи еще в 70-е, 80-е гг. Именно тогда они начали глубокие исследования социальной структуры в своих странах с использованием, наряду с другими критериями социального расслоения, веберовского критерия власти, властного престижа. Подчеркивалось, что источники власти базируются на монополии на средства производства и определенном положении в уже сформировавшейся социальной структуре, но роль властных отношений возрастает по мере развития и усложнения общественной организации и по мере фактического обобществления производства. Разрастается бюрократический аппарат, укрепляется его положение в социальной иерархии. Он становится основным источником всех видов власти, которая приобретает самостоятельный характер, проникает во все сферы социальной действительности. Происходит бюрократизация всех социальных отношений, а бюрократия становится доминантной социальной группой.

Власть также базируется на профессиональном разделении труда и тесно переплетается с бюрократией. Реализация этой основы власти приводит к технократизации общественных отношений или к системе, являющейся гибридом технократических и бюрократических отношений.

Как один из слоеобразующих факторов критерий властных отношений в советской социологии использовался в своеобразном виде: участие в общественной работе, управление на производстве и т.п. Реальная пирамида властных отношений, главным стержнем которых выступала партийно-хозяйственная и административная номенклатура, исследованию не подлежала.

Снятие идеологических запретов стимулировало поиски, прежде всего, теоретико-методологического характера. В рамках стратификационного подхода исследователи прибегают к выяснению эмпирических индикаторов владения собственностью и распоряжения ею, статуса в сфере занятости, доходов и имущественного положения, позиции во властной и управленческой структуре [26, 38, 79]. Появились публикации, опирающиеся на теорию П. Бурдье, акцентирующие функции символического капитала в системе отношений социального неравенства, усиливается интерес к проблеме «социальная структура и социальное неравенство» [41, 44]. Естественно, остается одним из ведущих марксистский подход, согласно которому следует ожидать становления новых солидарностей работников наемного труда и, с другой стороны — работодателей, собственников средств производства.

Властные отношения становятся не только методологически критериальными. Они кристаллизируются в массовом сознании, обретают функцию социальной идентификации личности по принципу «от противного». Было показано, что люди более отчетливо осознают, к какому социальному слою они не принадлежат, но еще не способны идентифицировать особый интерес собственного социального слоя вследствие его неустойчивости. Некоторые авторы, исходя из многогранности, сложности властных отношений, предлагают создать науку о власти - кратологию, которая систематизировала бы разнообразные доктрины, концепции и теории о власти [140].

В 90-е гг. в особое направление выделяются исследования правящей элиты. Объектом исследования становятся различные группы элит: правящие элиты, бизнес-элиты, региональные элиты, контрэлиты (лидеры политических партий и движений), изучаются биографии представителей различных групп [10, 31, 50, 69, 96, 99]. О. Крыштановская выделяет три этапа формирования элиты. 1987 г. - создание комсомольских коммерческих структур (Центры научно-технического творчества молодежи), 1989 г. — возникновение бизнес-элиты политической и экономической. Обе они в значительной степени состоят из представителей старой номенклатуры. Начиная с 1991 г. формируется новая (по составу) правящая элита, хотя механизмы ее воспроизводства остаются невыясненными [113, кн. 1, с. 162—182]. Финансово-промышленные корпорации, власть и теневые (нередко криминальные) структуры переплетаются. К концу 90-х гг. наблюдается процесс сращивания экономической и политической элиты не только в центре, но и в регионах, нарастают противоречия и противоборства между ними.