Размытые рамки

Концепция сразу вызвала множество вопросов. Даже географические рамки проекта оказались размыты: в одном месте своей речи в Астане Си говорил о странах Евразии, в другом - о тех, что расположены вдоль Шелкового пути, в третьем - о транспортных коридорах, соединяющих Восточную, Западную и Южную Азию. Слова председателя КНР о "региональной экономической интеграции" как части концепции Шелкового пути тут же были фактически опровергнуты в ряде официальных публикаций. В них утверждалось, что Экономический пояс Шелкового пути - это не интеграционный проект, а концепция совместного развития.

Осенью 2013 г. китайская сторона так и не смогла разъяснить, как эта инициатива соотносится с деятельностью ШОС. Заявления о том, что "экономический пояс" полагается на существующие региональные площадки сотрудничества, созданные с участием Китая и других государств, и что речь идет о том, чтобы представить уже реализуемые проекты в едином пакете, скорее не разъясняли, а запутывали ситуацию. На неопределенность, с первых шагов характеризующую инициативу ЭПШП, обратили внимание многие эксперты.

Один из ведущих российских специалистов по внешней политике Китая, Чрезвычайный и Полномочный Посол Виталий Воробьев писал: "Реальное восприятие и принятие этого проекта, тем паче участие в нем, требует понимания его существа и целей. Говоря математическим языком, пока мы имеем только условие задачи. Соответствующих аргументов и разъяснений, в том числе в России, будут ждать прежде всего от китайской стороны. Чем быстрее она соберется с ними, чем меньше будет недосказанностей, тем уже окажется простор для праздных рассуждений, спекуляций и домыслов. Так или иначе, но речь идет о серьезной инициативе великой державы, которая должна быть озабочена

стр. 136

благоприятным восприятием и поддержкой поступающих от нее внешнеполитических сигналов" ("Россия в глобальной политике", N 3, май/июнь 2014).

Видимо, на тот момент какой бы то ни было тщательно просчитанный план строительства ЭПШП просто отсутствовал. Сказанное в Астане напоминало скорее декларацию о намерениях, чем китайский "план Маршалла", о появлении которого сразу же стали писать многие зарубежные аналитики.

Более чем годичная история мегапроекта, на наш взгляд, ясно указывает - после прихода к власти Си Цзиньпина китайская внешняя политика находится на сложном поворотном рубеже. Сколько бы ни говорили о растущей напористости Китая в международных делах, отказ от завета Дэн Сяопина "скрывать свои возможности и держаться в тени" не мог быть одномоментной акцией, более того - в самом Китае эта смена внешнеполитической парадигмы стала предметом острых дискуссий.

Китайский внешнеполитический аппарат несколько десятилетий исходил из того, что главная задача дипломатии - создавать условия для внутреннего экономического развития, и его сложно перестроить на работу по активному формированию региональной и глобальной повестки. Китай, с самого начала реформ сознательно избегавший альянсов, лидерства или конфликтов с глобальными игроками, обрел достаточную силу для того, чтобы целенаправленно отстаивать свои интересы по широкому кругу проблем и на широком геополитическом пространстве. Однако как, какими средствами, с использованием каких ресурсов и в каком порядке он будет это делать - ответы требовали не просто политических решений, а кропотливой работы по перенастройке всей системы внешних связей.

В этих условиях то, что могло выглядеть как скрытность Пекина, некие тайные и хорошо проработанные планы по установлению китайских правил игры в региональном и глобальном масштабе, на самом деле отражает сложный переходный характер китайской дипломатии. По сути это транзит между двумя формулами Дэн Сяопина: отход от того, чтобы "скрывать свои возможности и держаться в тени", и переход к тому, чтобы "делать что-то реальное".

стр. 137

Если на высшем уровне отчетливо звучит призыв к смелым концепциям, реальным действиям и инновациям, то вся громоздкая дипломатическая машина пока предпочитает соблюдать осторожность, выходя из тени. Отсюда рыхлость и неопределенность как концепции Шелкового пути, так и курса на развитие отношений Китая со странами Африки (последний, если следовать официальным документам, строится на основе четырех иероглифов - "подлинность", "осуществимость", "дружелюбие" и "искренность").

Лозунговость и дефицит новых идей на экспертном уровне продемонстрированы в ходе многочисленных конференций, симпозиумов и круглых столов на тему Шелкового пути, которые провели практически все ведущие китайские "мозговые тресты" и университеты. Как признавались автору некоторые участники дискуссий, многие эксперты пытались угадать, что же думают наверху, а поскольку от первого лица дополнительных сигналов не поступало, то импровизации вокруг речи Си охватывали необычайно широкий диапазон. Одна беда - они почти совсем не содержали конкретики, то есть целей, механизмов, возможных рисков, способов взаимодействия с уже имеющимися проектами.

Некоторые аналитики подчеркивали гибкость и "продвинутость" концепции ЭПШП, которая, мол, не направлена на "искусственную интеграцию" (при этом почти открыто звучали утверждения об искусственном характере и нежизнеспособности такого проекта, как Таможенный союз). Другие эксперты, как будто не замечая, что в астанинской речи Си Цзиньпин высоко оценил роль Шанхайской организации сотрудничества в реализации новой модели взаимодействия, говорили, что выдвижение концепции отражает недовольство нынешним состоянием ШОС. "Цель продвигаемой Россией евразийской интеграции состоит в том, чтобы вновь соединить государства постсоветского пространства с помощью Таможенного союза и Евразийского экономического союза, при этом исключив китайское участие", - писал профессор Ли Синь, директор Центра исследований России и Центральной Азии в Шанхайской академии международных исследований.

стр. 138