Раздел второй

ПРАВОСЛАВИЕ И НАУКА

Вера в разум и вера в чудо, логическое и мистическое сознание. Как Церковь относится к такому противостоянию?

ЦЕРКОВНАЯ вера отнюдь не неразумна, как ее иной раз хотят представить. И совершенно несводима к известной формуле Тертулиана: «Credo quia absurdum est» (верую, ибо это нелепо, непознаваемо). Действительно, среди церковных догматов есть такие, которые превышают возможности их рационального постижения. Скажем, догмат триединства может лишь иллюстрироваться аналогиями из тварного мира, но все равно несводим ни к одной из них. Или вероопределение Халкидонского собора о том, что «Сын Божий, единосущный Отцу по Божеству и... единосущный нам по человечеству, пребывает в двух естествах неслитно, неизменно, нераздельно»,

тоже понимается с точки зрения его необходимости для нашего спасения, а умозрительно никак не осмысляется. Но, с другой стороны, многое в церковном учении совсем не таково, чтобы критерии разума, постижения трезвым рассудком были к нему неприложимы. Евангелие, Слово Божие, Священное Предание говорят и душе, и воле, и уму человека. Более того, поиски каких-то мистических озарений, каких-то особых знаков, знамений - это признак как раз не церковной религиозности, а религиозности гностической, сектантской или оккультной. Над входом в Успенский собор Троице-Сергиевой Лавры митрополитом Московским Платоном (Левшиным) начертаны слова: «Ведомому Богу». И мы, в отличие от афинян, на жертвеннике которых было написано: «Неведомому богу», служим и поклоняемся Богу ведомому.

Что значит «ведомый Бог»?

БОГ ведомый, хотя и непостижим по Своем)' существу, вошел в жизнь человечества через совершившееся две тысячи лет назад в конкретной исторической ситуации воплощение Его Сына. Как говорится об этом в церковных песнопениях, «неописуемое Слово Божие», не ограниченное никакими рамками времени и пространства, «описалось», то есть восприняло на себя, пределы тварного мира. Кстати, и сам принцип иконопочитания исходит из того, что Бог стал реальным, а не только в воображении видимым человеком. В начале Евангелия от Иоанна Богослова, читаемого на Пасхальной заутрене, сказано: Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил (Ин. 1, 18). В Сыне были явлены и все те возможности богопо-знания, богопостижения, которые с тех пор существуют в Церкви Божией.

Что считается чудом в церковной жизни?

КАЖДЫЙ христианин, сколько-нибудь ответственно живущий в Церкви, имеет опыт услышанных и исполненных

молитв, осуществленных упований, такого вхождения в его жизнь Промысла Божия, которое несводимо к цепи причин и следствий, господствующих в падшем тварном мире. Эти чудеса могут быть неприметны. Они вовсе не всегда сопровождаются изменением законов природы или какими-то чрезвычайно эффектными внешними проявлениями в окружающем нас мире. Но это чудо, когда мать молилась об исцелении ребенка, и он выздоровел; когда невеста ждала солдата из армии, и он вернулся. Чудо, когда мы с холодным сердцем шли на Пасхальную заутреню и просили: «Господи, не оставь вне этого пира веры», — и не остались вне его, хотя до того в душе ничего, чем бы мы могли зацепиться за эту дивную радость, не обреталось.

А есть чудеса и другого рода. Каждое таинство церковное — это чудо. Когда на литургии хлеб и вино становятся Телом и Кровью Христа Спасителя, сохраняя только вид хлеба и вина, — это та реальность, с которой сталкивается каждый христианин. Служебник, по которому совершаются богослужения, имеет, говоря современным языком, комментарии или примечания, как быть, если священник споткнется и частицы просфоры просыпятся с дискоса, то есть с блюда, на котором они лежат; как быть, если он отвлечется во время богослужения и забудет, прочитал или не прочитал ту или иную молитву?.. И вот среди этих вполне бытовых указаний есть и такое: как быть, если священник увидит вместо хлеба и вина в чаше — Кровь и Плоть? И пишется об этом не как о каком-то чрезвычайном событии, но как о могущем быть в любом приходе, с любым священником. А после этого вновь разъясняется, как надо поступить, если какое-либо насекомое залетит и упадет в чашу.

Каждый из нас знает, что чудом является и крещенская вода, которая освящается благодатию Божией. И сохраняется она отнюдь не миллиграммами серебра, которым, по твердому убеждению некоторых далеких от церковной жизни людей, задолго и специально настаивают чистую воду (сколько же это нужно иметь серебра, чтобы приготовить воду для всех желающих!), а, набранная из обычного московского водопровода, после освящения на крещенском молебне она стоит потом год, у кого-то и годы. В иных же местах вода на Крещение просто из речки черпается. Так было до 1917 года, так кое-где происходит и сейчас. Мне довелось побывать в Тобольске, где на Крещение освящают воду в реке Тобол и все сходятся к проруби и черпают воду прямо из реки. Какие ж там ионы серебра, притекшие откуда-то, могут сделать эту воду сохранной? Дело не в ионах и не в катионах, а в благодати Божией.

Чудом является и историческое бытие Церкви. Ведь враги Православия всегда знали, что достаточно уничтожить всех епископов, и прекратится ее существование. Без епископов не может быть рукоположения духовенства, а значит и Церкви. Но никогда гонения на христиан — ни во времена языческих императоров, ни в годы советской власти в двадцатом столетии — не приводили к полному уничтожению духовной иерархии. Всегда десница Божия останавливала нападение врагов Церкви, которая, несмотря ни на что, продолжала свой исторический путь. Это ли не очевидное чудо?

А в связи с пасхальными днями нельзя не вспомнить и о благодатном огне, который в Великую субботу сходит на Гроб Господень в Иерусалиме. Православный Патриарх Иерусалимский молится в кувуклии, то есть в пещере, где совершилось чудо воскресения Иисуса Христа, и благодатный огонь, первые минуты не опаляющий, зажигает лампады, свечи — и весь храм Гроба Господня словно вспыхивает этим светом. Каждый, кто бывал в эти дивные часы в этом храме, испытывает живое прикосновение благодатного вхождения Бога в его жизнь.

Про некоторые иконы говорят, что они чудотворные. А остальные какие? И если иконы безвкусно, нехудожественно, с мирской точки зрения, написаны—аляповато, грубо или сладостно-умильно — надо ли принуждать себя не обращать на это внимание и молиться на них?

чудотворные иконы - это те, через которые явным для многих людей образом были даны видимые знаки и знамения Божией благодати, когда опыт молитвы и милость Господа по этой молитве перед какой-то иконой стали духовным достоянием не только одного какого-то человека, а всей церковной общины, епархии, самой Церкви, иной раз даже Вселенской Церкви. И мы все знаем и чтим такие чудотворные образы, с которых делаются списки. Но это вовсе не значит, что молитва перед самой скромной иконой, даже типографским способом напечатанной, даже бесконечно далекой по своим художественным качествам от «Троицы» Рублева, Владимирской Божией Матери или древневизантийских икон, бессмысленна и бесплодна. Да нет же! Церковь знает, случаи, когда чудеса творятся от фотографии иконы, напечатанной в газете. Одна из таких икон, недавно множеством чудес прославленная, — Божией Матери Акафистная — хранится в Святой Земле на горе Преображения. Огромное количество людей видело, как мироточат фотографические или иными типографскими способами сделанные изображения икон, например Иверская икона Божией Матери, икона царственных мучеников (когда ее привезли на Афон, она начала светиться изнутри). Есть и всякие другие совершенно особенные явления, связанные с иконами, которые могут каноническим строгим меркам и не соответствовать. Более того, мы знаем, что есть иконы явно чудотворные, давно прославленные, как, скажем, «Спорительница хлебов», которую так чтил преподобный старец Амвросий Оптинский, или «Нечаянная Радость» - одна из святынь нашей первопрестольной столицы, находящаяся в храме пророка Илии Обыденного, или икона «Умиления» Божией Матери, перед которой молился преподобный Серафим Саровский, но все они с точки зрения строгих канонов XVI или XVII веков иконы неправильные, живоподобно написанные, то есть так, как нас сегодня иные призывают икон не писать и в храмах и домах своих подобных не иметь. И это еще и еще раз нам напоминает о том, что нет ничего формального в жизни Церкви. И эту реальную жизнь, которая там жительствует, нельзя втиснуть в какие бы то ни было рамки. Так что перед всяким законно освященным образом православный христианин может спокойно молиться.

Что значит освящение иконы?

освящение - это не придание иконе какой-то благодати, которая ей присуща благодаря лику того, кто на ней изображен, а это свидетельствование Церкви, что икона принята ею как своя, принята по молитве общины, по молитве священника, по молитве двух или трех людей, собравшихся по \ слову Спасителя во имя Его ради этой, пусть самой простой и самой скромной, иконочки. Она стала частью жизни Церкви, и поэтому может стать такой же дверью благодати, как тысячи \ икон, данные нам от века. i

Почему в Православии нет всеобщего поклонения Плащанице, ведь это не имеющая себе рае- \ ных святыня, снова явленная миру около ста лет тому назад?

во-первых, вопрос о Туринской Плащанице пока, до окончательного установления тождественности именно этой реликвии погребальным пеленам Сына Божия, остается: несколько дискуссионным. Во-вторых, нельзя сказать, что, Православие чуждается этого поклонения: в Москве есть музей Туринской Плащаницы, а ее фотокопия была привезена из Италии в Сретенский монастырь и освящена как икона, так; что православные люди могут подходить к ней и молиться. Ну а кроме того, Плащаница Спасителя всегда была частью литургической, богослужебной жизни Православия, она никогда не] уходила из нашей Церкви. И никакой неполноты в этом не бы-;. ло, ведь уже долгие столетия в день Великой Субботы все православные люди прикладываются к нейти молятся перед ней. Может быть, отчасти этим объясняется то, что в православном мире явление такой, возможно и подлинной, святыни не вызвало чрезвычайных бурь и паломнических к ней устремлений.

А почему «возможно подлинной»? И вообще, когда возможность признается как подлинность?

ЭТО никак не формализуется, скорее, это опыт Церкви, который словно прорастает в душах людей. Если какой-то человек был подлинным духовным подвижником, то это прежде становится фактом церковной жизни как реального осознания полноты народа Божиего, а уже потом выражается в акте канонизации святого. Так же и в случае с Туринской Плащаницей. Сначала это должно неким таинственным образом прорасти в душах многих людей. Хотя лично для меня не вполне понятно, каким образом было возможно отсутствие почитания такой святыни в первые века христианской истории и отсутствие каких-либо сведений о ее местопребывании. Как получилось так, что о Нерукотворном Образе Спасителя мы знаем столь много, подробно и жестко документировано с точки зрения исторических сведений, а о Плащанице мы почти ничего не знаем до времени ее появления в Западной Европе? На мой взгляд, это одна из неумопостигаемых нами тайн в церковной истории. Поэтому я не выношу никакого суждения, но внутренне мне пока непонятно, какой был духовный смысл в явлении Плащаницы миру тогда, когда Церковь уже сильно перешагнула свое первое тысячелетие, а всеобщее прославление и почитание туринской святыни начало распространяться лишь с конца XIV века.

Наука верит в доказательства, подтвержденные экспериментом. Огонь над Гробом Господним или мироточение — это чудеса, которые нельзя воспроизвести в лабораторных условиях. Какого рода свидетельства о чуде может предложить современному человеку церковная жизнь?

я думаю, главное свидетельство, которым во все века располагает Церковь, — это свидетельство внутреннего

духовного опыта, приобретаемое каждым христианином, живущим церковной жизнью, это та несомненность, та твердость, которые даются не через логические прения и не через рационалистическое самоубеждение. Действительно, как без Бога, без первопричины, без основания может существовать мир? Но убежденность в этом сама по себе не обязательно должна переродить человека. От нее легко прийти к деистическому заключению, мол, мир сотворен, а дальше он катится по своим законам, и я буду жить, как мне хочется. Есть ли первопричине дело до какой-то песчинки, каковой я являюсь? А опыт церковной жизни — это реальный опыт богообщения, который дается прежде всего в молитве, через участие в таинствах, через чтение Слова Божия и через внутреннее единение православных людей союзом любви. Это единение, по словам апостола Павла, нигде, кроме как в Церкви, пережить нельзя. То, что ты в иные, лучшие, минуты можешь ощутить, зная, что един со всеми христианами, жившими до тебя, и с теми, кто теперь молится на Божественной литургии во всех других странах, где есть православные храмы, и то, что ненавистная рознь мира преодолевается, когда мы идем к одной чаше и не мыслим спасения друг без друга, - такого опыта ничто в мире больше дать не может. И каждый, кто к этому прикоснулся, скажет, подобно послам равноапостольного великого князя Владимира, побывавшим в Софии Константинопольской: «Вкусивши сладкого, не можем больше возвращаться к горькому». Поэтому люди, которые либо верующими никогда не были, либо от веры перешли к неверию и сознательно поту. шили в себе все свидетельства внутреннего духовного опыта, восстают на Бога, даже если и не говорят об этом открыто.

Как согласуются научные концепции о времени земли с богословским учением, ведь если исходить из семи дней творения и дальнейшей человеческой истории, то гтодучается, что шесть-семъ тысяч лет тому назад по земле ходили динозавры?

согласуются самым простым образом со словами из второго послания апостола Петра: у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день (2 Пет. 3,8). Да и в самой традиции святоотеческого понимания Священного Писания никогда не было тенденции к буквалистскому восприятию Библии. Оно возникло уже в девятнадцатом веке и окрепло в двадцатом среди протестантов, которые стали стремиться буквально, вне всякой традиции церковного толкования, понимать каждый стих Библии, доходя в этом часто до абсурда. Поэтому мы, конечно, не связаны подобным летоисчислением истории сотворенного мира, то есть семью с небольшим тысячами лет. Другое дело, что в традиции апологетики или основного богословия, рассматривающих первые главы книги Бытия в соотнесении с известной нам и научно обоснованной картиной материального мира, существует два подхода.

Первый — это увязывание тех или иных физико-геологических или биохимических этапов, наблюдаемых нами в тварном мире, с тем, что мы можем прочитать о шести днях творения. И действительно, тут можно привести некие очевидные параллели, скажем, постепенное усложнение тварного и животного мира, о чем сказано в книге Бытия. То, что все живое начиналось с океана, подтверждается и современной наукой. При этом нужно иметь в виду, что пророк-боговидец Моисей не создавал учебник физики — он описывал творческую картину становления мира так, как она открывалась пред его мысленным взором.

Второй подход в XX веке наиболее вразумительно и популярно, насколько я могу судить, был изложен архиепископом Василием Родзянко. Это констатация того, что после грехопадения человека мир стал иным, и поэтому мы не можем соотносить повествование первых глав книги Бытия с какими бы то ни было периодами видимой нами тварной вселенной. Мы знаем о мире в его уже падшем состоянии, о таком мире, каким он стал, когда вся вселенная, а не только человек, изменились с его грехопадением.

Кем приходится Адаму так называемый первобытный человек, скажем, неандерталец?

безусловно, не принимая эволюционистской мифологемы о естественном происхождении человека от обезьяны, мы должны помнить, что мера выборочное™ в ветхозаветном повествовании о первых поколениях людей после Адама достаточно широка для того, чтобы представить, что иные из неупомянутых его потомков могли дойти до изрядных степеней одичания и что путешествие Ноя во время потопа было не только пространственным перемещением по бушующему океану, но еще и некоторым проникновением через времена, связующим начальные эпохи существования человека на земле с тем периодом истории, о котором мы уже можем судить в точных терминах археологии или других наук.

Существуют ли границы вселенной?

тварный мир, безусловно, конечен в том смысле, что он имеет свое начало во времени. Он начал быть как результат, как плод Предвечного Совета Пресвятой Троицы. Единственной абсолютной бесконечностью обладает только Бог. С известными натяжками мы можем сказать такую фразу: было время, когда времени не было, вернее, не было никаких пространственно-временных характеристик бытия. Так что видимая нами вселенная, несомненно, конечна. Другое дело — соотнести эту сущностную конечность в ее протяжении во времени и в пространстве с тем, как она созерцается с земли, как осознается человеческим родом. И здесь мы можем, согласно с верой Священного Писания, утверждать, что при всех последующих изменениях видимого мира уничтожен он никогда не будет. Поэтому такого рода эсхатологизм, который связан либо с представлениями о цикличности бытия, как это проповедуется в буддизме и в античной религии, либо с верой в то, что рано или поздно эта вселенная прекратит свое существование, как это пытается научно обосновывать атеизм, христианству несвойственен. Апостол Павел говорит о том, что не все мы умрем, но все изменимся (1 Кор. 15, 51), о том, что тварная вселенная перейдет после второго пришествия Христова в иное качественное состояние, но, несомненно, тоже тварное. Мир, как плод делания Божия, сохранится. В этом смысле он будет векторно бесконечен.

Мы одни во вселенной, или в других галактиках могут жить существа, подобные земным?

ЭТО как раз та область знаний, где есть большая свобода для собственных рассуждений, так как она не определена окончательно и не догматизирована в церковном сознании.

По моему частному рассуждению, исходя из имеющихся богословских и научных познаний очень трудно предположить существование другой полноценной духовно-телесной жизни где-либо, кроме как на земле. Вполне убедительны и аргументы покойного академика Шкловского, который исходил из того, что звездные системы очень разновременны по своему образованию и настолько множественны, что разумная жизнь, в случае ее если даже и не регулярного, то случайного появления, должна была бы возникнуть настолько раньше земной и, значит, развиться и распространиться по всей тварной вселенной, что мы никак не могли бы оказаться вне сведений о ней, по крайней мере о каких-то ее частицах. Тем не менее, вместо этого мы имеем разнообразные спекуляции о прилетающих на нашу планету пришельцах, которые открываются только неким избранным ими контактерам.

С богословской точки зрения мне кажется, что само умолчание Священного Писания о возможности существования иных обитаемых миров и иных Божиих творений, подобных или вполне тождественных нам, не случайно. Такое существование очень трудно вывести из истории грехопадения людей и искупления их Сыном Божиим. В этом случае мы должны предполагать какую-то полную тождественность развития другого тварного мира, как бы параллельность его нашему, включая воплощение Христа Спасителя, то есть новое Его воплощение, Его новый искупительный подвиг. Но об этом нам ничего не говорится в Священном Писании, так же как ничего не говорится о каком-то ином грехопадении. И мне думается, у нас нет достаточно внятных богословских оснований принять такую специфическую экзегезу и присоединиться к ее разнообразным экстравагантным толкованиям.

Сам масштаб столь чрезмерной избыточности безжизненной звездной материи разве не кажется совсем уж необъяснимым?

безусловно, необъяснимым и сегодня непостигаемым. Еще апостол Павел говорил, что сейчас мы видим, как рквозь тусклое стекло, гадательно (1 Кор. 13, 12), а когда Бог будет всяческое во всех (1 Кор. 15,28), тогда нам откроются те закономерности тварного мира, которые отсюда непонятны просто в силу естественной ограниченности человеческого знания.

Как православный человек должен относиться к экологическим организациям типа «Гринпис» и каковы перспективы науки экологии?

намой взгляд, экология нынче тяготеет к некоторому магизму или к некоторому пантеистически-языческому восприятию действительности. С одной стороны, настолько преувеличивается собственная значимость, что какая-то общественная организация берет на себя функции некоего мировоззренческого центра, а с другой стороны, окружающий нас мир рассматривается как некая самодостаточная сущность, которая разумна, упорядочена и которую только дурное человеческое воздействие приводит к коллапсу. Отсюда и фактически руссоистский иллюзионизм, свойственный практически всем экологам, декларирующий то, что ограничение человеческой деятельности, приведение ее в некую гармонию с окружающим нас миром является решением всех наших проблем. А агрессивность экологов иной раз вызывает сомнение в искренности их побуждений, потому что для христианина, занимающегося тем или иным делом, мирность духа — главный критерий плодов этого делания. Повторю, очевидная и уже в разных странах так или иначе проявлявшаяся агрессивность новых экологов заставляет несколько настороженно относиться к их движению.

Что такое клонирование с православной точки зрения?

если говорить о чисто медицинском аспекте клонирования, то это биологическая возможность на основании имеющейся генетической информации вырастить некое существо, которое стало бы внешней копией некоего другого человека, живущего или некогда жившего на земле. Если же говорить о духовном аспекте, то некоторые Поместные Православные Церкви уже высказались о несовместимости этих новейших генных технологий с христианской этикой. Я могу к этому добавить лишь то, что, на мой взгляд, в современном клонировании так ясно проглядывает ухмылка лукавого, ведь все козни врага рода человеческого сводятся к кощунственному пародированию того, что создано Богом.

Священное Предание свидетельствует, а здравый разум подсказывает, что диавол не может придумать ничего своего, он не творец по самой своей сути, он может только исказить, извратить или спародировать. И клонирование в прямом смысле слова — это диавольская попытка скопировать творение и создать человека, не имеющего в себе образа и подобия Божиего. Очевидно, что человечеству нельзя идти этим путем, ведь даже идущие им признают, что последствия такого научного открытия могут быть самыми непредсказуемыми, и что это будет за существо, что оно будет носить в своей душе, какие искажения первоначального замысла приобретет, никому не ведомо.

А что касается внутреннего копирования человека, то есть у клона может быть духовная жизнь?

я думаю, что если Спаситель попустит существование таких человеческих особей, которые будут взращены подобным образом, то мы должны исходить из того, что благость Божия не оставит и их и они не будут вполне чужды возможности спасения и приобщения к Царствию Небесному. Но, повторяю, какие изначально заложены в них предрасположенности к той или иной страсти, какие искажения могут быть внесены человеческой рукой и какие благодаря этому могут наступить глобальные для человечества последствия, никто предсказать не может. И это то, где наука должна в трепете остановиться перед Творцом.

Как Церковь относится к вскрытию трупов, без чего нынешняя медицина немыслима?

к телу усопшего Церковь относится с почитанием, которое понятным образом отсутствует в атеистическом секуляризованном обществе. Ведь если считать, что с концом земного бытия все заканчивается, то вряд ли возможно относиться к останкам, как к святыне, их просто необходимо приличным способом ликвидировать. Вместе с тем богословская наука учит, что воскресение мертвых в день Страшного суда никак не связано узами пространства, времени или последствиями вскрытия и что каждый человек восстанет в своей плоти, какие бы телесные изъяны его останкам не были причинены, -не важно, скальпелем хирурга или атомной бомбой.

Поэтому Церковь лишь призывает, с одной стороны, при исследовании останков не выходить за предел необходимого, не глумиться над ними, не выставлять на позорище, делая из них предмет развлечения, экспонат кунсткамеры, если,

скажем, они обладают какими-то особенными свойствами. С другой стороны, необходимо хранить послушание воле усопшего человека и его близких. Если сам человек еще при жизни ради науки, ради здоровья других людей или просто по своим убеждениям дает согласие на то, чтобы его телесный состав был после смерти исследуем, тогда вскрытие трупа правомерно; если же человек не готов такое вместить или его близкие не согласны, то оно просто должно быть запрещено.

Сегодня главный вопрос науки — вопрос этический. Благодаря достижениям науки и техники человек окружен мощной некросферой. Меняется статус неживого — личный автомобиль, личный компьютер, мобильный телефон. Человек испытывает родственные чувства к автоматам, машинам, им созданным, не меньше, чем к живым существам, он одаривает их собственной индивидуальностью, своим образом. Как православный человек должен к этому относиться, ведь в мире меняется само положение одухотворенности?

мне не кажется, что этот вопрос, вернее, та современная историческая ситуация, которая его обусловила, по сути нова и принципиально отлична от того, что было раньше. Со времен построения первого города, что описывается еще в самом начале книги Бытия, человек был окружен такого рода искусственными созданиями своих рук, которые выделяли его и отсекали от мира естественной жизни, и в этом смысле со временем меняется лишь набор этих инструментов. Уже античная литература отразила такое общественное умонастроение, когда горожане жаловались на то, что теряли близость к природе.

Конечно, урбанизация, начавшаяся в 20-30-х годах нынешнего столетия, привела к такому росту и такому объему техногенной продукции, которая уже сама по себе настолько отрицательно влияет на человека, что просто закрывает от него гот видимый мир Божий, прекрасный даже в своем падшем состоянии и все еще для души целительный, хотя подобное закрытие могло произойти и столетие назад, когда не было ещ ни телевизоров, ни компьютеров. Я думаю, мы не должны демонизировать окружающую нас реальность.

Помогает ли священнику светское образование?

КАК преподавателю Духовной академии, конечно же, помогает. Где бы я еще научился древним языкам, навыкам перевода, методологии научных занятий: работе с учебниками, источниками — все это давал филологический факультет. Думаю, и сейчас он дает это на вполне достойном уровне. Если же говорить о священнослужении (а я был рукоположен в 1992 году), то в наш домовый университетский храм приходят люди, по большей части образованные и интеллигентные, которым, конечно, поначалу бывает проще, когда они знают, что священник — тоже из университета и может беседовать с ними на одном языке. Правда, нужно оговориться: чем дольше человек живет в Церкви, тем лучше он понимает, что светская образованность не является непременным условием, тем более синонимом духовной жизни. Не следует забывать и предупреждение апостола Павла, что знание надмевает, а любовь назидает(1 Кор. 8, 1).