А. Ж. Вирц. «Заживо погребенный»

решивший, что пациент умер, важно произнес, указывая на тело: «Faciamus experimentum in anima vili» («Приступим к эксперименту над этой жалкой душонкой»). Мнимый труп широко открыл глаза и тихо, но отчетливо ответил: «Vilem ani-mam appellas pro qua Christus non dedignatus est mori» («Ду­шонкой жалкой ту душу называешь, за которую Христос жизни своей не пожалел»).

Когда скоропостижно скончался кардинал Диего де Эспи-носа, епископ Сигуэнсы и великий инквизитор Испании при Филиппе II, то тело покойного, как это было принято по отно­шению к прелатам, стали готовить к бальзамированию перед тем, как выставить для прощания. В присутствии нескольких врачей хирург с этой целью приступил к операции. Он сделал глубокий надрез, и говорят, что взорам окружающих предстало сердце, и было видно, как оно бьется. В это роковое мгновение кардинал пришел в себя, и тогда у него даже хватило сил перехватить занесенную над ним руку анатома со скальпелем. А в первые годы девятнадцатого столетия подобной прижиз-ненной подготовке к бальзамированию подверглись также кардинал Спинола и восьмидесятилетний кардинал делла Сомалья.

В седьмой книге своего «Естествознания» («Historia Naturalis») Плиний рассказывает множество случаев с людь­ми, которые, будучи признаны мертвыми, вдруг оживали. «Aviola consularis in rogo revixit: et quoniam subveniri non potuerat prae valente flamma, vivus crematus est. Similis causa in L. Lamia praetorio viro traditur. Nam C. Aelium Tuberonem praetura functum a rogo relatum, Messala Rufus, et plerique tradunt. Haec est conditio mortalium: ad has, et eiusmodi occa-siones fortunae gignimur, uti de homine ne morti quidem debeat credi. Reperimus inter exempla, Hermotini Clazomenii animam relicto corpore errare solitam, vagamque e longinquo multa annun-tiare, quae nisi a praesente nosci non possent, corpore interim semi-animi: donee cremato eo inimici (qui Cantharidae vocabantur) remeanti animae velut vaginam ademerint. Aristeae etiam visam evolantem ex ore in Proconneso, corui effigie, magna quae sequitur fabulositate. Quam equidem et in Gnossio Epimenide simili modo accipio: Puerum aestu et itinere fessum in specu septem et quin-quaginta dormisse annis: reram faciem mutationemque mirantem velut postero experrectum die: hinc pari numero dierum senio ingruente, ut tamen in septimum et quinquagesimum atque centesimum vitae duraret annum. Feminarum sexus huic malo videtur, maxime opportunus, conversione vulae: quae si corrigatur, spiritus restituitur. Hue pertinet nobile apud Graecos volumen Heraclidis, septem diebus feminae examinis et vitam revocatae.

Varro quoque auctor est, XX. Viro se agros dividehde Capuae, quemdam qui efferetur, foro dpmum remaasse pedibus. Hoc idem Aquini accidisse. Romae quoque Corsidium materterae suae mar-itum sumere locate reuxisse, et locatorem funeris ab eo elatum. Adiicit miracula, quae tota indicasse conveniat. E duobus fratribus equestris ordinis, Corsidio maiori accidisse, ut videretur exspirasse, apertoque testamento recitatum herdem minorem funeri instituisse; interim eum, qui videbatur extinctus, plaudendo concivisse minis-teria, et narrasse «a fratre se venisse, commendatum sibi h'liam ab eo. Demonstratum praeterea, quo in loco defodisset aurum nullo conscio, et rogasse ut iis funebris, quar comparasset, efferetur». Hoc eo narrante, fratris domestici propere annuntiavere exanima-tum ilium: et aurum, ibi dixerat, repertum est. Plenum praeterea vita est his vaticiniis, sed non conferenda, cum saepius falsa sint, sicut ingenti exemplo docebimus. Bello Siculo Gabienus Caesaris classiarus fortissimus captus a Sex. Pompeio, iussu eius incissa ceruice, et vix cohaerente, iacuit in litore toto die. Deinde cum advesperavisset, cum gemitu precibusque congregate multituldine petiit, uti Pompeius ad se veniret, aut aliquem ex arcanis mitteret: se enim ab inferis remissum, habere quae nuntiaret. Misit plures 'Pompeius ex amicis, quibus Gabienus dixit: «Inferis diis placere Pompeii causas et partes pias: proinde eventum futurum, quern optaret: hoc se nuntiare iussum: argumentum fore veritatis, quod peractis mandatis, protinus exspiraturus esset»: idque ita evenit. Post sepulturam quoque visorum exempla sunt: nisi quod naturae opera, non prodigia consectamur»⁶⁹.

Верно сказано у Плиния, что «Таково положение челове­чества, и настолько ненадежно суждение людей, что даже са­му смерть они неспособны определить». Словам древнерим­ского мудреца стали вторить многие современные авторитеты. Сабетти в своем Трактате XIV «О последнем соборовании. Компендий моральной теологии» вопрошает: «Quid sacerdoti agendum sit si ad aegrotum accedat, eumque modo mortuum, ut vulgo dicitur, inveniat?» («Что делать священнику, если он при­дет к больному и найдет его недавно умершим, как говорится в простонародье?»). В процессе решения этого вопроса Са­бетти утверждает: «lam age ex sententia plurimorum medicorum' doctis,simorurh probabile est homines in omnibus ferme casibus post instans mortis, ut vulgo dicitur, seu post ultimam respira-tionem, intus aliquamdiu vivere, brevius vel diutius, iuxta naturam causae quae mortem induxit. In casibus mortis ex morbis lenti pro-gressus probabile est vitam interne perdurare aliquot momenta, sex circiter, vel, iuxta quosdam peritos, unam dimidiam horam: in casi­bus vero mortis repentinae vita interna perdurat longius, forte non improbabiliter, usque ad putrefactionem» («Ведь, по мнению многих ученейших медиков, вероятно, что почти во всех слу­чаях люди после «момента смерти», как говорит простой на­род, или после последнего вздоха еще некоторое время сохра­няют внутреннюю жизнь, долго ли, коротко ли — в зависимо­сти от причины, вызвавшей смерть. В случае смерти от про­должительной, тяжелой болезни бывает, что жизнь сохраняет­ся внутри тела некоторое время — примерно шесть часов, а согласно некоторым знатокам — до полутора часов. В слу­чае же внезапной смерти жизнь в теле длится дольше — впол­не возможно, вплоть до разложения трупа»). Профессор Хаксли писал: «Свидетельства простых наблюдателей в таком вопросе, как этот (о том, что человек мертв), абсолютно ниче­го не стоят. И даже свидетельства медиков, если только врач не является человеком исключительных знаний и квалифика­ции, могут стоить ненамного больше». «Бритиш Медикэл Джорнэл»⁷⁰ («Британский медицинский журнал») отмечает: «Едва ли какому-либо одному признаку смерти, за исключе­нием гниения, можно доверять как абсолютно надежному». Сэр Генри Томпсон писал: «Никогда не следует забывать, что есть лишь одно по-настоящему надежное доказательство того, что в любом из конкретных примеров наступила смерть, а именно — это наличие на теле явных признаков начавшего­ся разложения». А профессор Бруардель многозначительно заявляет: «Мы вынуждены признать, что не располагаем при­знаком или группой признаков, достаточных для того, чтобы во всех случаях с научной достоверностью определять момент смерти». Полковник Воллем, доктор медицины, военный врач армии США и член-корреспондент Нью-йоркской академии наук, который в одном подобном случае сам едва не был по­гребен заживо, еще более настойчиво утверждает, что даже остановка сердцебиения и дыхания на весьма продолжитель­ный срок вместе со всеми прочими признаками смерти, исклю­чая разложение, не позволяют с уверенностью установить, что человек мертв. Полковник добавляет к этому ужасное предо­стережение о том, что «временно прекратившаяся жизнедея­тельность организма может возобновиться после того, как те­ло предадут земле». Нет нужды вдаваться в подробности этих мучительных эпизодов, однако имеются исчерпывающие до­казательства того, что такие случаи отнюдь не редкость. Док­тор Турэ, присутствовавший при разрушении знаменитых склепов Невинных, рассказывал монсиньору Деженнету: не вызывает сомнения то, что многие люди были там похоро­нены заживо, так как их скелеты нашли в таком положении, которое говорит о том, что эти люди поворачивались в своих гробах. Кемпнер приводит такие же подробности, описывая раскопки захоронений, имевших место в штате Нью-Йорк и других районах Соединенных Штатов, а также в Голландии и вообще повсюду.

Знаменитый исследователь доктор Франц Хартманн со­брал подробные отчеты о более чем семистах случаях досроч­ного погребения и редких случаях, когда людям с трудом уда­валось этого избежать; некоторые из таких эпизодов произо­шли по соседству от него. В своей выдающейся работе «Преждевременное погребение»⁷¹ он рассказывает об ужас­ном инциденте, произошедшем со знаменитой французской трагической актрисой мадемуазель Рашель, которая 3 января 1858 года «умерла» близ города Канн и которую собирались бальзамировать. После того как процедура началась, женщи­на внезапно вернулась к жизни — лишь для того, чтобы часов через десять на самом деле скончаться от шока и от нанесен­ных ей ран. Еще одно происшествие, представляющее особый интерес как связанное с Моравией, где чрезвычайно сильна вера в вампиров, случилось с почтмейстером одного моравско­го городка. Почтмейстера сочли умершим от приступа эпилеп­сии. Примерно через год возникла необходимость расширить один из трансептов — поперечных нефов приходской церкви за счет прилегающего к ней участка кладбища, а для этого пришлось заняться перезахоронением погребенных там тел. В процессе эксгумации вскрылся страшный факт: оказалось, что несчастного почтмейстера похоронили заживо. Это откры­тие привело врача, подписавшего в свое время свидетельство о смерти, в такой ужас, что он лишился рассудка.

В церкви св. Джайлза, что в Криплгейте, у алтаря до сих пор еще можно увидеть монумент в честь Констанс Уитни, чьи многочисленные добродетели в несколько напыщенной манере описаны на мраморной стеле. Над этими скрижалями возвы­шается фигура леди, запечатленная в тот момент, когда она поднимается из гроба. Можно было бы воспринять подобную сцену как прекрасную аллегорию, но это не так, ибо монумент отражает совершенно реальное событие. Несчастную леди по­хоронили, когда она пребывала в состоянии временного прекращения жизненных функций организма. Она пришла в себя, когда могильщик осквернил ее могилу и открыл гроб, загорев­шись желанием похитить оставшееся на пальце у Констанс драгоценное кольцо⁷². В прежние годы, когда осквернение мо­гил и ограбление покойников были отнюдь не редкостью, об­наружилось множество подобных случаев, и нет никаких со­мнений, что значительную часть людей хоронили заживо, ког­да они впадали в состояние транса или каталепсии.

История Габриэллы де Лонэ, молодой женщины, чье дело около 1760 года слушалось в парижском Высоком Суде, про­извела грандиозную сенсацию в масштабах всей Франции. В восемнадцатилетнем возрасте Габриэлла, дочь месье де Ло­нэ, председателя Гражданского Трибунала Тулузы, была обру­чена с капитаном Морисом де Серром. К несчастью, последне­му внезапно приказали в срочном порядке отбыть на боевую службу в Вест-Индию. Председатель, опасаясь, что его дочь рискует погибнуть на чужбине, отказался позволить обручен­ным немедленно сочетаться браком, и Габриэлла не смогла от­правиться вместе со своим возлюбленным за границу. Убитые горем влюбленные расстались, а года через два во Францию пришло известие о гибели молодого доблестного воина. Одна­ко весть оказалась ложной, хотя о том, что капитан де Серр жив, не знали до тех пор, пока он после почти пятилетнего от­сутствия вновь не объявился в Париже. Здесь ему случилось проходить мимо церкви св. Роша, фасад которой был сплошь задрапирован черной материей — явно в связи с похоронами какой-то знатной особы. Офицер пустился в расспросы и вы­яснил, что траур объявлен по случаю скоропостижной смерти молодой красавицы, скончавшейся на третий день после нача­ла болезни — мадам дю Бур, жены председателя суда месье дю Бура; до замужества она была известна как Габриэлла де Лонэ. Оказалось, что в связи с сообщением о смерти Мориса де Серра месье де Лонэ вынудил дочь выйти замуж за упомя­нутого господина, который, будучи старше ее лет на тридцать, был зато человеком весьма состоятельным и вообще важной фигурой. Как можно догадаться, молодой капитан просто обезумел от горя, а ночью, прихватив с собой изрядную сумму в золотых монетах, наведался к сторожу кладбища при церкви св. Роша и с трудом уговорил его за взятку эксгумировать те­ло мадам дю Бур: капитан хотел в последний раз полюбовать­ся прекрасными чертами женщины, которую он столь страстно любил. Соблюдая все меры предосторожности, при бледном Свете ущербной луны тайные посетители завершили свою ужасную задачу, отвинтили крышку гроба, и несчастный влюб­ленный рухнул перед ним на колени, охваченный мучительной скорбью. Шло время; наконец гробокопатель стал намекать, что пора бы уже вернуть все в прежнее состояние и замести следы, как вдруг молодой офицер, издав душераздирающий вопль, схватил на руки холодное мертвое тело возлюбленной и, прежде чем сторож успел ему помешать, понесся прочь, на бе­гу огибая могилы; с быстротой молнии беглец растворился во тъме. Преследовать его было уже бесполезно; бедняге сторожу ничего не оставалось, кроме как водворить на место опустев­ший гроб, засыпать его землей и привести могилу в надлежа­щий вид, дабы никто не догадался, что ее потревожили. Сто­рож, по крайней мере, был уверен, что его соучастник по столь тяжкому преступлению, как кощунство, которое навлекло бы на замешанных в нем самое суровое наказание, — что этот че­ловек непременно будет хранить молчание, хотя бы в интересах собственной безопасности.

Минуло лет пять, и вот однажды месье дю Бур, который, ПО своему обыкновению, в очередную годовщину смерти су­пруги побывал на июньской поминальной службе, проходя по тихой безлюдной улочке в пригороде Парижа, столкнулся ли­цом к лицу с одной молодой дамой и узнал в ней — кого бы Вы думали? — свою жену, так долго и так безутешно им оп­лакиваемую! Он попытался с ней заговорить, но она отвела взгляд, пронеслась мимо него, как ветер, и вскочила в карету, на дверях которой красовался какой-то герб; карета сорвалась с места и умчалась прочь до того, как председатель успел к ней подбежать. Однако месье дю Буру удалось разглядеть этот герб: он принадлежал знатному роду де Серров, и господин председатель решил немедленно начать расследование. Для человека его положения не составляло никакого труда по­лучить ордер на проверку могилы жены, и когда могилу раско­пали, пустой гроб, который ранее явно вскрывали, подтвердил возникшие подозрения. Новый толчок следствию дало выяв­ление того факта, что как раз около пяти лет назад кладби­щенский сторож уволился с занимаемой должности и отбыл в неизвестном направлении, причем произошло это вскоре по­сле похорон мадам дю Бур. Столь удачное совпадение этих обстоятельств просто бросалось в глаза, и председатель взял дело под свой личный контроль. Будучи опытным юристом, месье дю Бур собрал и связал воедино данные первостепенной важности. Он узнал из разговоров, что со своей молодой и го­рячо любимой женой, мадам Жюли де Серр, капитан Морис де Серр вступил в брак лет пять назад и, по слухам, привез он ее с собой в Париж из какой-то далекой страны.

Весь город был в шоке, когда председатель дю Бур потре­бовал от Высокого Суда расторжения незаконного брака меж­ду капитаном Морисом де Серром и женщиной, выдающей себя за Жюли де Серр, которая, как уверенно заявил истец, является на самом деле Габриэллой дю Бур — его, истца, за­конной супругой. Новость эта вызвала настоящую сенсацию; медики обменивались огромным количеством брошюр, и в не­которых из них авторы развивали идею того, что причиной мнимой смерти мадам дю Бур послужил затянувшийся транс; утверждалось, что хотя женщина так долго пробыла в могиле, тем не менее, история знает примеры такой летаргии, и даже если это редчайшие случаи, все равно подобное обстоятельст­во вполне возможно. Мадам Жюли де Серр вызвали в суд и обязали отвечать на вопросы судей. Она заявила, что роди­лась в Южной Америке, росла сиротой и до замужества ни­когда не покидала родной страны. Были представлены необ­ходимые свидетельства и выслушаны пространные аргументы обеих сторон, но излишне вдаваться в подробности. Последо­вало множество романтических эпизодов, но их, какими бы Интересными они ни были, нам здесь придется опустить; достаточно сообщить, что в конце концов, в основном благо­даря тому, что в зал суда внезапно доставили маленькую доч­ку ответчицы, и разыгралась патетическая сцена, суд устано­вил и подтвердил, что Жюли де Серр и Габриэлла дю Бур, урожденная де Лонэ, — это одно и то же лицо. Напрасно ад­вокат ответчицы ссылался на то, что ее брак с месье дю Буром расторгла смерть, хотя данный факт судьи самым решитель­ным образом должны были принять как согласующийся с ос­новами теологии⁷³. Несмотря на то, что ответчица умоляла позволить ей уйти в монастырь, судьи обязали ее вернуться к первому мужу. Два дня спустя председатель дю Бур ждал прихода жены в большом зале своего особняка. Она по­явилась, но смогла лишь неверной походкой пройти через ворота, сделав несколько шагов навстречу выбежавшему мужу, так как за несколько мгновений до этого приняла быст­родействующий яд. Воскликнув: «Возвращаю вам то, что вы потеряли!», — Габриэлла дю Бур мертвой рухнула к его но­гам. Одновременно с ней наложил на себя руки и капитан де Серр.

Нельзя не заметить, что эти события очень сильно напо­минают те, которые описаны в новелле Банделло (II, 9), где излагается подлинная история Элены и Джерардо, имеющая значительное сходство и с печальнейшей повестью о Ромео и Джульетте. Элена и Джерардо были детьми двух знатных жителей Венеции, мессира Пиктро и мессира Паоло, чьи дворцы стояли на берегу Большого Канала друг напротив друга. Джерардо случайно замечает Элену, выглядывающую из окна своего дома, и с этого момента теряет покой и сон и не знает счастья, пока ему не удается поведать возлюблен­ной о своей всепоглощающей страсти. Добрая няня устраи­вает им свидание, и в ее присутствии влюбленные обменива­ются кольцами и клятвами нежной любви перед статуей Пречистой Мадонны, а после этого ночи напролет предают­ся любовному экстазу и блаженству. Такие союзы были очень прочными, хотя, разумеется, ни один подобный обмен клятвами предварительно не благословила Святая Церковь. Это отражено и в распространенной поговорке, применимой к кому угодно: «Si, e ammogliato; ma il matrimonio non e stato Benedetto»*. Вот почему свой брачный обряд влюбленные держали в тайне.

В скором времени мессир Паоло, который прочит сыну выдающуюся карьеру, посылает молодого человека в Бейрут, и Джерардо вынужден подчиниться. Но пока он отсутствует (почти полгода), мессир Пиктро сообщает дочери, что уже назначил день ее свадьбы с молодым человеком из старинно­го и очень богатого рода.

Элена не осмелилась поведать отцу о том, что произошло между ней и Джерардо, и молча отдалась своему безутешно­му горю. Вечером накануне свадьбы она без чувств упала на кровать, и к утру Элену нашли окоченевшей и застывшей, как труп. Собравшиеся в доме многочисленные доктора вели уче­ные споры; врачи перепробовали все средства и не добились никаких результатов. Никто уже не сомневался, что девушка умерла. Поэтому ее решили перенести в церковь — не для венчания, а для похорон. Той ночью мрачная безмолвная про­цессия направилась на гондоле к Кампо рядом с Сан-Пиктро-ин-Кастелло, где лежат святые мощи Сан Лоренцо Джустиниани — великого патриарха Венеции. Девушку положили в мраморный саркофаг возле церкви; вокруг саркофага горели факелы.

Случилось так, что поблизости, в порту Лидо, только что пришвартовалась галера, на которой вернулся из Сирии наш Джерардо. Его пришли приветствовать друзья. Все оживлен­но беседовали. Джерардо, заметив траурную процессию, из праздного любопытства поинтересовался, кого это хоронят. Когда юноша узнал, что в последний путь провожают Элену, гореобрушилось на него и заволокло его душу, подобно чер­ной ночной туче. Однако он не подавал виду, пока все встречающие не разошлись; тогда он подозвал друга — капитана галеры, поведал ему всю историю своей любви и поклялся, что еще раз поцелует жену, даже если для того, чтобы добраться до нее, ему придется разрушить ее памятник. Капитан тщетно пытался переубедить Джерардо и быстро понял, что это бес­полезно. Друзья сели в лодку и вдвоем поплыли к Сан-Пикт­ро. Было уже далеко за полночь, когда они пристали к берегу и пешком отправились к месту захоронения. Отодвинув тяже­лую плиту саркофага, Джерардо в отчаянии припал к телу сво­ей Элены. Наконец бравый капитан, опасаясь, что сюда мо­жет пожаловать ночная стража, убедил несчастного влюблен­ного, что пора возвращаться в лодку, но уговорить друга оста­вить тело Элены ему никак не удавалось. Джерардо взял мертвую возлюбленную на руки и благоговейно положил ее в лодку, продолжая сжимать Элену в объятиях, осыпая ее пе­чальными поцелуями и тяжко вздыхая. Чрезвычайно встрево­женный капитан так и не осмелился направить лодку к галере, но курсировал туда-сюда по открытой лагуне, а в лодке рядом с мертвой женой лежал умирающий муж. Однако вскоре по­дул освежающий морской бриз, принеся с собой острый соле­ный запах; занималась заря, окрашивая в багряный цвет уз­кую полоску воды у горизонта. И тут на лице Элены стали по­являться проблески жизни. Девушка слегка пошевелилась, и Джерардо встрепенулся, выходя из горестного оцепенения; он стал растирать ей руки и ноги. Друзья тайно доставили де­вушку в дом матери капитана; тут Элену уложили в теплую постель, подали еду и горячее питье; вскоре девушка ожила.

Мессир Паоло великодушно устроил роскошный пир по случаю возвращения сына, и когда собрались все гости, вошел Джерардо, ведя под руку Элену в свадебном платье; опустив­шись перед отцом на колени, он сказал: «Вот, отец мой, я при­вел к тебе верную жену мою, которую я сегодня спас от смер

ти». Бурное ликование охватило всех; немедленно вызвали мессира Пиктро из его дома, объятого трауром, — в обитель радости. И теперь, когда ему поведали всю правду, он привет­ствовал не только свою воскресшую дочь, но и ее супруга, от всего сердца произнося слова благодарности, и благословил молодую пару, а на следующее утро святая церковь торжест­венным ритуалом освятила союз молодоженов, радость кото­рых уже завершилась сладостным воссоединением.

Параллели между этими двумя приключениями просто по­разительны. Печальная история капитана де Серра и его люб­ви — история, которая вполне могла окончиться совсем по-другому — для нас интересна, в первую очередь, тем, что не­счастную Габриэллу дю Бур действительно положили в гроб и зарыли в землю как умершую и что женщина вернулась к жизни лишь по прошествии нескольких дней. И в Англии, и за рубежом то и дело на надгробных памятниках попадают­ся надписи, свидетельствующие об имевшем место досрочном погребении. Одна такая эпитафия начертана на могильной плите миссис Бланден на кладбище в Бэйсингстоуке, графст­во Хэмпшир, однако оригинальная надпись в значительной степени стерта⁷⁴. К сожалению, имеются исчерпывающие до­казательства того, что подобные ужасные случаи — отнюдь не редкость. Мистер Уильям Тэбб в своей авторитетной рабо­те «Досрочное погребение»⁷⁵, опираясь только на медицин­ские источники последних лет, собрал свидетельства о двух­стах девятнадцати случаях, когда погребения заживо удалось избежать в последний момент; о ста сорока девяти подобных погребениях, действительно имевших место; о десяти случаях, когда люди подверглись вскрытию, хотя были еще живы; о трех случаях, когда медики чуть было не совершили эту ужасную ошибку, и о двух случаях, когда работа по бальзами­рованию уже началась, но оперируемые успели прийти в себя.

Нет более серьезной ошибки, чем полагать, будто боль­шинство случаев досрочного погребения и спасения от похо­рон происходили очень давно и что почти все они имели место при исключительных обстоятельствах, преимущественно в небольших городишках и удаленных деревнях на континен­те. Что поразительно для нашего просвещенного времени, ко­личество случаев спасения от погребения заживо и случаев, когда этой ужасной судьбы избежать не удалось, за послед­ние годы не только не сократилось, но даже возросло. В пись­ме, приведенном в журнале «Ланцет» за 14 июня 1884 го­да, очевидец подробно рассказывает о данном феномене, представленном двумя телами, который он наблюдал в склепе кафедрального собора города Бордо, когда раскопали часть кладбища и вскрыли многие могилы. В парижском журнале «Ла пресс медикаль» за 17 августа 1904 года есть статья, написанная доктором Икаром из Марселя — тем са­мым, чье исследование «La Mort reelle et la Mort apparente» («Смерть реальная и смерть мнимая»), будучи опубликовано в 1897 году, привлекло всеобщее внимание. Автор, известная в медицинских кругах фигура, подробно описывает более де­сятка случаев возвращения к жизни людей, смерть которых засвидетельствовали их лечащие врачи; в одном случае тело ожило в присутствии нескольких докторов, когда уже факти­чески началась погребальная церемония. Следует отметить, что одним из очевидцев данного явления был доктор М. К. Буссакис, профессор физиологии медицинского фа­культета Афинского университета. Один из таких случаев приводится со ссылкой на доктора Закутуса Лузитануса, также видевшего все своими глазами. Нелишне напомнить, что Греция является страной, где вера в вампиров по-прежне­му очень сильна.

Страшный случай погребения человека, когда он был еще жив, описывается в письме, опубликованном в «Санди тайме» за 6 сентября 1896 года. За несколько лет до этого парижская газета «Фигаро» посвятила довольно пространную статью рассмотрению пугающей возможности быть погребенным за­живо. Через пару недель редактор получил свыше четырехсот писем из самых разных концов Франции, и все они были написаны людьми, которых либо погребли заживо, но затем чудом спасли, либо собирались похоронить, но по какой-то счастливой случайности им удалось избежать досрочных похорон.

В сентябре 1895 года мальчика по имени Эрнест Уикс на­шли в Регентском парке лежащим в траве без признаков жиз­ни, и после того, как его поместили в морг С. Марилебон, Эр­неста вернул к жизни сторож морга мистер Эллис. Когда при­был вызванный врач, паренек свободно дышал, хотя и был без чувств, и чуть позже его перевели в больницу Мидлэссекса. Здесь врач сделал заключение о том, что «он оправляется от приступа». В процессе дознания, проводимого в Уигене 21 де­кабря 1902 года, мистер Бригхауз, один из коронеров графст­ва Ланкашир, с особым пылом выступил перед жюри присяж­ных, поведав им о чрезвычайных обстоятельствах, когда ре­бенка четыре раза признавали «мертвым» и его мать получи­ла как минимум три медицинских свидетельства о смерти, каждого из которых было достаточно для того, чтобы челове­ка заживо похоронили.

В 1905 году некая миссис Холден, 28 лет, проживавшая в Хэптоне близ Эккрингтона, «умерла»; врач без колебаний выписал свидетельство о смерти, и все уже было готово к по­хоронам. К счастью, владелец похоронного бюро заметил, что у женщины чуть подрагивают веки; в итоге она была спасена и, вернувшись в совершенно нормальное состояние, прожила долгую жизнь.

«Мидлэнд дейли телеграф» 7 января сообщила о случае с ребенком, которого оперировали и который в процессе операции «по всем признакам скончался». Однако пациент, чью смерть успели засвидетельствовать, менее чем через полчаса ожил.

14 сентября 1908 года газеты опубликовали подробные от­четы о необычном трансе некоей миссис Риз, проживавшей на Нора-Стрит в Кардиффе, которой в последний момент уда­лось избежать досрочного погребения.

Если заглянуть на сорок лет назад, то можно найти напе­чатанный в «Бритиш Медикл Джорнэл» за 31 октября 1885 го­да полный отчет о произошедшем в Стэмфорд-Хилле знаме­нитом случае с ребенком, который впал в конвульсии, пере­шедшие в транс. Пациента сочли мертвым, однако он пришел в себя — правда, только через пять дней. Хьюфлэнд, привыкший иметь дело с подобными трансами, отмечает, что «в таких случаях для того, чтобы прийти в сознание, нередко требуется шесть-семь дней». Доктор Шарль Лонд⁷⁶ заявляет, что «такого рода приступы могут длиться много дней подряд» и что «вполне вероятно, что многих людей в подобном состоя­нии ошибочно принимали за мертвых».

Один исключительно любопытный случай, произошедший в 1883 году, описал профессор медицины университета города Глазго доктор У. Т. Гэйрднер⁷⁷. Человек, которого он наблю­дал, впал в транс, длившийся подряд полгода без одной неде­ли; столь удивительное обстоятельство привлекло к себе при­стальное внимание и вызвало бурную длительную полемику.

Следует доводить до сведения более широкого круга лю­дей, что внешняя видимость смерти явно обманчива. Доктор Джон Освальд в своем глубоком научном труде «Suspended Animal Life» («Временная остановка жизненных процессов у животных»)⁷⁸ отмечает, что «вследствие невежественной уверенности по отношению к ним [признакам смерти] людей, которые могли вернуться к жизни... предавали земле». В сен­тябре 1903 года доктор Форбс Уинслоу особо.подчеркнул тот факт, что «у человека в каталептическом состоянии могут столь удивительным образом проявляться все признаки смер­ти, что вполне возможно погребение человека, когда жизнь его не угасла». Он добавил также: «Я не думаю, что обычные способы обследования для подтверждения того, что жизнь прекратилась, являются достаточными; я придерживаюсь мнения, что единственное удовлетворительное доказательство наступления смерти — это начавшееся разложение тела».

Даже из этого представленного читателю торопливого об­зора (а число примеров можно увеличить, и количество их дей­ствительно растет повсюду почти ежедневно) очевидно, что, какой бы пугающей не казалась истина, досрочное погребе­ние — вещь отнюдь не редкая. Думаю, весьма вероятно, что необычные происшествия такого рода, слухи и сплетни о кото­рых распространялись везде, охватывая обширные районы, — старики передавали подобные слухи молодым, домочадцы ше­потом пересказывали их зимой у камелька — все эти происше­ствия быстро обрастали легендами, которые, в свою очередь, давали свежий повод изумляться и испытывать сознательный или неосознанный ужас. Отсюда, мне думается, были почерп­нуты некоторые детали, особенно способствовавшие поддер­жанию и развитию преданий а вампирах. У меня ни на мгнове­ние не возникает желания предположить, будто все эти обстоятельства, только что довольно подробно нами рассмотренные, будь они самыми страшными и шокирующими, каким-то обра­зом послужили основой для возникновения веры в вампиров. Я, напротив, хотел бы подчеркнуть, что предания уходят кор­нями гораздо глубже и проникнуты реальностью куда более мрачной и вредоносной. Я даже не рискнул бы допустить, что досрочное погребение и воскрешение после мнимой смерти до­бавили сколько-нибудь существенного материала преданиям о вампирах, однако я убежден, что все эти страшные случаи, будучи неверно поняты и никак не объяснены, способствовали более прочному закреплению преданий о вампирах в умах тех, кому действительно довелось быть свидетелем подобных про­исшествий или слышать о них достоверный рассказ.

Следует привести и примеры того, как люди после смерти подавали признаки жизни путем каких-либо телодвижений. Об одном таком случае рассказывает Тертуллиан⁷⁹, который сообщает, что видел его своими глазами, de meo didici. Моло­дая женщина-христианка, побывавшая в рабстве, вышла за­муж, но через несколько месяцев скончалась в расцвете лет и в самый разгар счастливой жизни. Тело ее отнесли в цер-ковь, чтобы перед тем, как предать его земле, провести заупо­койную службу. Когда священник, проводивший богослуже-ние praesente cadavere (по этой умершей), молитвенно поднял руки, то, к изумлению всех присутствовавших, молодая жен­щина, которая лежала на похоронных носилках и руки которой покоились по бокам, также подняла их и мягко сжала вместе ладони, словно тоже участвуя в мессе, а затем, когда богослу­жение завершилось, вернула руки в исходное положение.

Тертуллиан сообщает также об одном случае, когда усоп- шего собирались похоронить рядом с другим покойником и готовились опустить в могилу; тогда то самое тело, которое уже покоилось в этой могиле, будто бы подвинулось в сторону, словно освобождая место для вновь прибывшего.

В житии св. Иоанна Подателя милостыни, патриарха Александрийского, написанном Леонтием, архиепископом Кипра, рассказывается, что когда святой в возрасте шестиде­сяти четырех лет скончался 11 ноября 616 года⁸⁰ на Кипре, в Аманфе, то его тело с большими почестями и с соблюдением святых ритуалов поместили в главной местной церкви. Там от­крыли чудесную усыпальницу, в которой уже покоились два епископа. И говорят, что якобы оба тела в знак уважения к святому подвинулись: одно влево, а другое — вправо, и что это будто бы произошло на виду у всех присутствующих — поп unus, neque decem, neque centum viderunt, sed omnia turba, quae convenit ad eius sepulturam (не один, не десять и не сотня людей это видела, но вся толпа, явившаяся на его похороны). Следует отметить, что эти факты архиепископ Леонтий при­водит со слов того, кто действительно присутствовал на погре­бении; аналогичный рассказ можно найти в «Менологии» Си­меона Метафраста.

Эвагрий Понтик⁸¹ рассказывает легенду о некоем анахоре­те по имени Фома, который скончался в больнице в Дафне, пригороде Антиохии, где находилась усыпальница святого му­ченика Вавилы⁸². Отшельника, чужеземца, похоронили на том участке кладбища, что предназначался для нищих и очень бед­ных людей. Однако утром тело Фомы обнаружили лежащим в роскошном мавзолее в самой почетной части кладбища. От­шельника снова перезахоронили, но когда на следующий день кладбищенский сторож увидел, что повторилось все то же са­мое, люди поспешили к патриарху Эфраиму⁸³ и поведали ему о чуде. Тогда тело с пышными церемониями, в окружении за­жженных восковых факелов, с курением ладана перенесли в город и при большом стечении народа, пришедшего покло­ниться, торжественно похоронили в одной из церквей. С тех пор много лет подряд в городе отмечали праздник перенесения св. Фомы Пустынника. Ту же самую историю излагает писа­тель-аскет, монах Иоанн Мосх, в своем замечательном трак­тате «Луг духовный»⁸⁴, однако Мосх утверждает, что наобо­рот, останки отшельника так и оставались лежать в своей мо­гиле, тогда как из уважения к его святости тела других людей, похороненных по соседству, вышли из могил и скромно легли на почтительном расстоянии.

В агиологии есть множество рассказов о том, как покойни­ки слышат, разговаривают и двигаются. Так, в житии св. До­ната, покровителя города Ареццо, который ближе к концу III века н. э. сменил на посту первого епископа св. Сатира, рассказывается, что Евстасий, главный хранитель доходов То­сканы, получив распоряжение совершить деловую поездку, чтобы надежно сохранить общественные деньги, передал их в руки своей жены Евфросины. Эта женщина, боясь, как бы ее дом не ограбили, тайно зарыла казну в землю. Она никому не сказала об этом, но, к несчастью, незадолго до приезда су­пруга ночью скоропостижно скончалась, и было совершенно непонятно, где она спрятала сокровища. Евстасий остался на­едине со своим горем и страхом, ибо теперь, казалось, он бу­дет обвинен недругами в казнокрадстве, и его приговорят к смерти. В отчаянии он отправился к Донату, и святой пред­ложил ему пойти вместе с ним к гробнице Евфросины. В церк­ви уже собралось много народу, когда святой спросил во все­услышание: «Евфросина, умоляем тебя: поведай нам, где ты спрятала казну?» Женщина отозвалась из гробницы, сооб­щив, где зарыты общественные деньги. Св. Донат и главный хранитель пошли к указанному месту, где и нашли всю сумму в целости и сохранности⁸⁵.

В житии знаменитого отшельника св. Макария Египетско­го⁸⁶, скончавшегося в 394 году н. э., говорится, что одного мо-наха из лавры Макария обвинили в убийстве. Обвинители вы­ступали на суде важно и уверенно, но св. Макарий предложил Им сходить вместе с ним к могиле убиенного. Там святой обра­тился к покойному со следующими словами: «Господь устами моими призывает тебя поведать нам, действительно ли этот человек, который обвинен в твоем убийстве, — действитель­но ли он совершил это преступление или каким-то образом за­мешан в нем?» Тут же из могилы в ответ донесся глухой голос. Покойный заявил: «Воистину он абсолютно невиновен и ни­как не причастен к моему убийству». «Кто же тогда, —про­должал вопрошать святой, — истинный виновник?» Убиен­ный отвечал: «Не мне, отец мой, свидетельствовать против него. Да будет достаточно узнать, что тот, кого обвинили, на деле невиновен. Предоставьте виновного Богу. Кто знает, быть может всеблагой и сострадательный Господь смилости­вится над ним и вызовет в нем раскаяние?»⁸⁷

В истории св. Ретика — так, как ее излагает К. Веттий Ак-вилин Ювенк⁸⁸, латинский поэт четвертого века, столь популяр­ный в Средние века, — рассказывается, что, когда святой скон­чался⁸⁹, торжественная процессия принесла тело покойного к гробнице его жены. Вдруг мертвец приподнялся на своих но­силках, сел и произнес: «Помнишь ли ты, дорогая моя супруга, о чем просила меня на смертном одре? И вот я здесь, явился вы­полнить обещание, данное так давно. Прими же того, кого ты с такой нежностью ожидала все это время». При этих словах будто бы жена его, умершая много лет назад, вновь ожила и, разорвав опутывавшие ее льняные повязки, простерла руки на­встречу мужу. Тело святого опустили в ее гробницу; там и поко­ятся оба супруга, ожидая воскресения праведников⁹⁰.

Нечто подобное описывается в легенде о св. Энжюрье, чей труп встал из своей гробницы и перешел в гробницу его жены по имени Схоластика. Энжюрье был знатным сенатором в го­роде Клермон (провинция Овернь во Франции). Св. Григорий Турский в своей «Истории франков»⁹¹ сообщает, что Схолас­тика скончалась первой, и Энжюрье, стоя у ее гроба, заявил во всеуслышание: «Благодарю тебя, Господи, за то, что даровал мне это девственное сокровище, которое я возвращаю в руки Твои таким же непорочным, каким и получил». При этих сло­вах мертвая супруга улыбнулась, и присутствующие услышали ее ответ: «Зачем же, о супруг мой, ты говоришь о том, что не-касается никого, кроме нас с тобой?» Едва даму успели похо­ронить в роскошной гробнице, как муж ее тоже умер. По ка­кой-то причине его временно похоронили в отдельной гробни­це, на некотором расстоянии от жены. На следующее утро об­наружилось, что Энжюрье покинул то место, где лежал, и что теперь его мертвое тело покоится рядом со Схоластикой. Ни­кто не осмелился потревожить эти два трупа. И по сей день се­натора и его жену в народе называют «Двое влюбленных»⁹².

В своих «Житиях святых»⁹³ монсиньор Герэн приводит сле­дующий рассказ о святом Патрике⁹⁴: «St. Patrice commande a la mort de rendre ses victimes afm'.que leur propre bouche proclame devant le peuple la verite des doctrines qu'il leur annonce; ou bien il s'assure si son ordre de planter une croix sur la tombe des chretiens, et non des infideles, a ete fidelement execute, en interrogeant les morts eux-memes, et en apprenant de leur bouche s'ils ont merite ce consolant hommage» («Св. Патрик велит смерти вернуть свои жертвы, дабы они своими собственными устами возгласили ис­тинность того учения, которое он им возвестил, или же чтобы он удостоверился, лично расспросив мертвецов, верно ли вы­полнено его указание водрузить крест на могилах христиан, а не неверных, и чтобы услышать из уст самих покойников, до­стойны ли они этих утешительных знаков уважения»).

В связи с преданиями о говорящих мертвецах уместно упо­мянуть рассказ о св. Мэлоре. Около 400 года в Корнуолле правил герцог по имени Мелиан. Его брат Ривольд организо­вал против него заговор и убил герцога. Уцелел юный сын Ме-лиана, Мэлор, которого Ривольд убить побоялся, но строжай­ше приказал отправить его в один из корнуоллских монасты­рей. Там паренек постоянно подавал общине пример правед­ной жизни и якобы обладал даром творить чудеса. По проше­ствии нескольких лет Ривольд, опасаясь, что его свергнет юный наследник покойного герцога, все же решил его устра­нить. Он подкупил воина по имени Кериальтан, уговорив его тайно убить Мэлора, что тот в соответствии с договоренностью и осуществил. Он должен был обезглавить Мэлора и при­нести его голову Ривольду. Это убийство воин совершил в лесной чаще, куда ему удалось заманить мальчика. Уходя прочь с места преступления, Кериальтан случайно оглянулся. Взору его предстало яркое сияние. И вот уже тело, убитого со всех сторон обступили ангелы в белых стихарях, с тонкими свечками в руках, сияющими, словно золотистые звезды. Ког­да злополучный убийца отошел еще дальше, его вдруг стала терзать нестерпимая жажда; чуть не падая от изнеможения, он воскликнул: «О я несчастный! Без глотка воды мне просто не выжить!» Тут с ним заговорила голова убитого мальчика: «Кериальтан, стукни по траве посохом, и для тебя в этом ме­сте забьет родник». Кериальтан так и поступил; утолив жаж­ду из чудотворного ключа, он поспешил продолжить свой путь. Когда герцогу Ривольду преподнесли голову убиенного, он собственноручно размозжил ее, однако после этого сразу же заболел и слег, а через три дня скончался. Голову Мэлора затем присоединили к телу, которое с почестями погребли. Прошло несколько лет, и останки торжественно перезахоро­нили в городе Эймсбери, что в графстве Уилтшир⁹⁵.

В своей «Histoire hagiologique du diocese de Valence» («Агиографической истории епархии Валанс»)⁹⁶ аббат Надаль пишет, что когда св. Павел⁹⁷ сменил св. ТЬрквата в качестве епископа Сен-Поль-Труа-Шато, вскоре после посвящения к нему подошел на улице какой-то еврей, простой ростовщик, и потребовал от него вернуть ему изрядную сумму денег, кото­рую якобы занял у него епископ Торкват, предшественник Павла. Чтобы удостовериться, насколько справедливо требо­вание заимодавца, св. Павел в полном епископском облачении отправился к гробнице св. Торквата в кафедральном соборе и, дотронувшись до нее посохом, попросил ТЬрквата объявить, возвращен долг или нет. Из гробницы ему ответил голос по­койного епископа: «Воистину иудей получил обратно свои деньги; долг ему возвращен в установленный срок, с процента­ми, причем двойными». Из хроник явствует, что этот случай бесспорно имел место, ибо многие при этом присутствовали, и они свидетельствуют, что все видели и слышали.

Евгиппий, сменивший на должности главы епархии Трент св. великомученика Вигилия, оставил нам жизнеописание св. Северина, который, незадолго до своего отъезда в Италию был одним из последних епископов из числа римлян, проживавших в этом районе на Дунае. Однажды св. Северин, которому при­шлось всю ночь дежурить у похоронных носилок священника по имени Сильван, на заре предложил последнему еще раз по­говорить с собратьями, жаждавшими услышать его голос, ибо при жизни Сильван был красноречивым, пламенным пропо­ведником. Сильван открыл глаза, и святой поинтересовался, не желает ли тот вернуться к жизни. Но покойный отвечал: «Отец мой, умоляю вас, более не задерживайте меня, не отда­ляйте наступления того вечного покоя, который для почивших во Христе превыше любых наслаждений». И затем, закрыв глаза, он больше не пробуждался к жизни на этом свете.

Этот случай сразу же воскрешает в памяти знаменитое чу­до св. Филиппо Нери, который был духовным наставником семейства Массимо. В 1583 году сын и наследник принца Фа-брицио Массимо умер от лихорадки в возрасте четырнадцати лет. Когда св. Филиппо вошел в комнату, где оплакивали свою утрату родители и проливали слезы родственники, он подошел К мертвому подростку, положил руку ему на лоб и позвал его по имени. После этого мальчик ожил, открыл глаза и сел на кровати. «Страшно умирать?» — спросил святой. «Нет», — кротко ответил подросток. «Готов ли ты отдать Богу ду­шу?» — «Да». — «Тогда ступай, — сказал святой Филип­по. — Va, che sii Benedetto, e prega Dio per noi!»*. С просвет­ленной улыбкой мальчик откинулся на подушку и вторично почил в бозе. С тех пор ежегодно 16 марта в семейной часов­не в Палаццо Массимо устраивается festa**.

В «Житии св. Феодосия Кенобита», которое написал Феодор, епископ Петры⁹⁹ (536 г.), есть такой эпизод: когда возле монасты­ря соорудили большой просторный склеп, св. Феодосии изрек: «Теперь усыпальница воистину завершена — вот только кто из нас первым в ней упокоится?» Тут некий монах по имени Василий упал перед ним на колени и стал умолять, чтобы этой чести удостоили именно его. По прошествии примерно месяца Василий без всяких болезней и страданий отошел в мир иной — как будто просто за­снул. Через сорок дней св. Феодосии стал замечать, что усопший монах на заутрене, да и в другие часы, как и прежде, занимает свое место в хоре. Никто, кроме Феодосия, не видел покойного, но мно­гие слышали его голос; особенно хорошо ощущал его один монах по имени Эций. Тогда Феодосии попросил Господа сделать так, чтобы все были в состоянии видеть призрак Василия. И действительно, взор каждого прояснился таким образом, что все теперь смогли на­блюдать усопшего, который занимал свое привычное место в хоре. Когда Эций попытался на радостях обнять собрата, призрачная фигура от его прикосновения стала растворяться со словами: «Спо­койно, Эций. Господь с вами, отец мой и собратья мои. Но только отныне вы не сможете меня ни видеть, ни слышать».

У св. Григория, епископа Лангрского¹⁰⁰, была привычка вставать по ночам, когда все уже глубоко спали, и тихо идти в церковь, где он проводил несколько часов в молитвах. Это долго оставалось незамеченным, но однажды кто-то из братии долго не мог заснуть; этот монах заметил, что епископ куда-то направился по коридору. Из любопытства монах последовал за ним, и вскоре увидел, как тот входит в баптистерий, дверь которого сама собой распахнулась перед аббатом. Некоторое время внутри царила тишина; затем раздался голос епископа: св. Григорий запел антифон, и тут же вдруг послышалось мно­жество голосов, подхвативших псалом; это пение продолжа­лось три часа подряд. «Я, в свою очередь, — заявляет св. Гри­горий Турский, — считаю, что святые, мрщи коих покоились в церкви и коим поклонялись, таким образом открылись это­му святому и вместе с ним славили Бога».

Нередко встречаются и более поздние примеры того, как усопшие возвращались к жизни. Святой мученик Станислав, епископ Краковский¹⁰¹, как-то приобрел у некоего Петра весьма обширное поместье для церковных нужд. Когда не­сколько лет спустя этот самый Петр скончался, его наследни­ки стали притязать на проданную им недвижимость. Им уда­лось выяснить, что епископ тогда не взял у Петра документов о продаже и теперь, соответственно, не сможет предъявить никаких бумаг, подтверждающих его права на собственность. Суд постановил вернуть землю истцам. Однако святой на­правился к гробнице покойного и, прикоснувшись к мертвому телу, повелел ему встать и следовать за ним. Петр немедлен­но повиновался; так в сопровождении этой бледной и страш­ной призрачной фигуры епископ и явился в Королевский суд. Все присутствующие задрожали от страха и мрачного изум­ления, а Станислав обратился к судье: «Смотрите, господин мой, вот и Петр собственной персоной — это он продал мне свое имение; он даже встал из могилы, дабы свидетельство­вать в пользу истины». Глухим голосом труп, а может быть, призрак, подтвердил во всех деталях заявление епископа, и не на шутку перепуганные судьи пересмотрели свое прежнее ре­шение. Когда процедура завершилась, призрачная фигура на глазах у всех постепенно растворилась в воздухе. Мертвец вернулся в свою гробницу, вторично испустив дух; там он по­коится и по сей день¹⁰².

Говорят, подобное происшествие приключилось и в жиз­ни св. Антонио Падуанского. Его отца арестовали в Лисса­боне, инкриминировав ему если не убийство одного дворяни­на, то, по крайней мере, соучастие в нем. Когда-по требова­нию святого в суд доставили тело убитого, Антонио торже­ственно обратился к покойному с просьбой ответить на его вопрос: «Правда ли, что мой отец каким-то образом причас-тен к твоему убийству или к подготовке оного?» Труп с тя­желым стоном произнес в ответ: «Никоим образом сие обви­нение не является справедливым. Оно абсолютно ложно и подстроено злоумышленниками». Удовлетворившись этим положительным заявлением, судьи освободили обвиняемого из-под стражи¹⁰³.

9 марта 1463 года св. Катарина Болонская, монашка-клариссинка, умерла в женском монастыре Болоньи. Женщина настолько прославилась своей святостью, что не далее чем че­рез две недели тело ее эксгумировали и выставили в церкви на открытых носилках, чтобы все желающие некоторое время могли ей поклоняться. Людей, толпами поваливших туда, по­разило то, что лицо усопшей сохранило свежий и яркий цвет. Среди тех, кто подходил к останкам, была одиннадцатилетняя девочка, Леонора Поджи. Из почтительности она предпочла держаться несколько в стороне, но тут все заметили, что по­койная мало того, что широко открыла глаза — она еще и ру­кой поманила девочку, обратившись к ней со словами: «Лео­нора, подойди поближе». Дрожащая отроковица чуть подаг лась вперед, однако Катарина добавила: «Не бойся. Ты ста­нешь полноправной монахиней этой общины, и все в монасты­ре будут тебя любить. Скажу больше: ты будешь присматри­вать за моим телом». Через восемь лет Леонора отвергла предложение состоятельного высокопоставленного поклонни­ка, просившего ее руки, и, постригшись в монахини, вступила в общину Корпус Домини. Там она прожила до глубокой ста­рости, проведя в монастыре ни много ни мало пятьдесят пять лет, окруженная любовью и уважением сестер-монахинь. Она действительно в течение полувека была смотрительницей наи­более почитаемой реликвии — святых мощей Катарины¹⁰⁴.

Сразу же после смерти великой блаженной, Марии Мадда-лены де Пацци, преставившейся 25 мая 1607 года, тело этой святой кармелитки с большими почестями расположили на ка­тафалке и перевезли в церковь женского монастыря Сайта Ма­рия дельи Анджели, куда стала стекаться вся Флоренция, что­бы припасть с поцелуями к стопам блаженной или хотя бы при­коснуться к ее одеянию медальонами и четками. В числе пер­вых, кто удостоился чести посетить монастырь и быть допущенным к телу усопшей, прежде чем к катафалку хлынут толпы, был некий благочестивый иезуит, отец Серипанди. Сопровож­дать его выпало одному молодому человеку из знатной семьи, жаждавшему отказаться от своего крайне распутного образа жизни. В то время как добропорядочный священник стал коле­нопреклоненно молиться, юноша принялся внимательно изучать выражение лица св. Марии Магдалины. Однако покойница слегка нахмурилась и отвернулась, словно оскорбленная этим пристальным взором. Ошарашенный и сконфуженный, спутник иезуита так и застыл на месте. Тогда отец Серипанди сказал ему: «Воистину, сын мой, эта святая не потерпит, чтобы ее раз­глядывали твои глаза, ибо жизнь, которую ты ведешь, столь распущенна и порочна». «Это правда! — воскликнул молодой человек, — но с Божьей помощью я изменю свое поведение вплоть до самых мелочей». Он сдержал свое слово и вскоре стал отличаться необыкновенным благочестием¹⁰⁵.

Примеры того, как воскресают покойники, как трупы встают из могил, как мертвецы совершают те или иные тело­движения, можно приводить до бесконечности. И вполне воз­можно, что коль скоро подобные случаи происходили в жизни святых, то их имитирует и пародирует враг рода человеческого_, ибо, как сказал Тертуллиан, «diabolus simia Dei» («дья­вол — это обезьяна Бога»).

Давно замечено, что человек всегда относился к мертвым с уважением и страхом. Христианская вера к тому же наложи­ла свой отпечаток на идею смерти, внеся в нее оттенок свято­сти. Еще на заре человечества людской разум, вдохновляемый проблесками божественной истины, отказывался верить, что те, кого забрала смерть, должны отсутствовать вечно, и вери­ли, что это лишь временно, что они ушли, но не навсегда. Уже не раз доказывалось — и это не лишено здравого смысла — что даже первобытные люди стремились сохранять мертвых, хранить их смертную оболочку. Ведь могила, пещерное захо­ронение доисторического человека, дольмен галльского вож­дя, пирамида фараона — что это, если не заключительное пристанище, не последний дом? Что касается трупакак тако­вого, то в примитивных представлениях древних людей он продолжал жить, он по-прежнему обладал неким бытием. По­этому нет ничего более ужасного, нет преступления более от­вратительного, чем осквернение трупа.

Доктор Эполар утверждает: «Les vraies et graves profana­tions, de veritables crimes, reconnaissent pour mobile les grandes forces impulsives qui font agir 1'etre humain. Je suite 1'origine de cette appellation vampirisme, quitte a expliquer nommerai cela par la.

L'instinct sexuel, le plus perturbateur de tous les instincts, doit etre cite maint naufrage et maint siege celebre ou la necessite fit loi. Le cannibalisme du bien des tribes sauvages n'a pas d'autre orig-ine que la faim a satisfaire.

Chez 1'homme se developpe enormement {'instinct de propriete. D'ou le travail, d'ou, chez certains, le vol. Nous venons de voir que la coutume de tous les temps hit d'orner les morts de ce qu'ils amaient a posseder. Les voleurs n'ont pas hesite a depouiller les cadavres... Les parlements et les tribunaux eurent assez souvent a chatier des voleurs sacrileges». («Побудительной причиной на­стоящих, тяжких осквернений считаются мощные импульсив­ные энергии, движущие человеком. Я бы назвал это вампириз­мом, и впоследствии я объясню происхождение этого термина. В числе самых важных факторов вампиризма следует упо­мянуть в первую очередь один из инстинктов, наименее под­дающихся контролю — сексуальный инстинкт.

При определенных условиях к актам вампиризма приводит голод — основная нужда, испытываемая любым живым суще­ством. Можно привести немало примеров кораблекрушений, множество знаменитых примеров осады городов, когда нужда диктовала свои законы. Источником каннибализма у многих диких племен нередко является просто голод, который прихо­дится удовлетворять.

Далее, у человека чрезмерно развивается инстинкт собст­венничества. Он побуждает человека трудиться, а в опреде­ленных случаях и воровать. Как мы только что могли убедиться, во все времена существовал обычай украшать усопших тем, чем им нравилось обладать при жизни. Грабители всегда без колебаний обирали трупы.... Часто и гражданским трибуна­лам, и высшим королевским судам приходилось карать воров-осквернителей»)¹⁰⁶.

В таком случае вампиризм в его расширительном и более современном толковании можно рассматривать как любое оск­вернение мертвого тела. Необходимо вкратце рассмотреть его в таком ракурсе.

«On doit entendre par vampirisme toute la profanation de cadavres, quel que soit son mode et quelle que soit son origine» («Под вампиризмом следует понимать всякое осквернение трупов, независимо от способа и причины»).

Во Франции было множество случаев кощунственного ог­рабления мертвецов. В1664 году некий Жан Тома был подверг­нут смертной казни колесованием за то, что эксгумировал тело женщины и украл надетые на нее драгоценности. Почти за сто­летие до этого случая, в 1572 году гробокопателя Жана Реньо приговорили отбывать наказание гребцом на галерах за то, что он похищал драгоценности и даже саваны, которые были на трупах: В 1823 году в Риоме осудили Пьера Рено за вскрытие гробницы с целью грабежа. Несколько лет спустя полиция из­ловила банду de la rue Mercadier* — семерых негодяев, которые Специализировались на осквернении гробниц и фамильных склепов богачей и которые выкрали оттуда золота и драгоцен­ностей на сумму не менее 300 000 франков. Общеизвестно, что пресловутый Равашоль разрыл могилу мадам де Роштайе в на­дежде на то, что покойницу похоронили вместе с ее драгоценно­стями, однако на усопшей был один лишь батистовый саван.

12 июля 1663 года Высший Суд Парижа вынес суровый приговор сыну сторожа кладбища при Сен-Сюльпис. Юный негодяй имел обыкновение эксгумировать трупы и продавать их докторам.

В XVII веке парижским медикам официально выделяли по одному трупу в год, и знаменитого врача Морикко серьезно подозревали в том, что он незаконно добывает тела, чтобы вскрывать их для своих анатомических исследований.

В Англии у людей смерть стала вызывать еще больший страх в связи с деятельностью «похитителей трупов». Ведь даже состоятельные люди, имевшие возможность принять все меры предосторожности, едва ли были застрахованы от нале­тов осквернителей могил и склепов, тогда как бедняки, уми­равшие в своих убогих постелях, испытывали просто чудовищ­ный ужас перед тем, что их телам после смерти угрожает по­стоянная опасность, чтр их могут выкопать, отвезти в анато­мический театр и продать начинающим докторам, которые бу­дут их всячески резать и кромсать. В своем романе «Лондон­ские тайны» Г. У. М. Рейнолдс дает жуткую, хотя и не слиш­ком красочную картину этих отвратительных похищений. Не­законно практикующие врачи и соперничающие исследовате­ли, представлявшие разные анатомические школы, были все­гда готовы приобрести трупы, не задавая лишних вопросов. Похищение трупов стало обычным и широко распространен­ным ремеслом. Один из таких мерзавцев, добившийся наи­больших успехов на этом поприще, даже пополнил словарный состав английского языка новым словом. Уильям Бэрк, прохо­дивший по делу Бэрка и Хэйра и повешенный 28 января 1829 го­да¹⁰⁷, начал свою карьеру в ноябре 1827 года. Занялся он этой деятельностью, видимо, совершенно случайно. Хэйр сдавал дешевые меблированные комнаты в трущобах Эдинбурга. Однажды умер один из жильцов — старый солдат, задолжав­ший изрядную сумму за проживание. С помощью Бэрка — другого своего постояльца — Хэйр отвез труп доктору Ро­берту Ноксу по адресу Сэрдженс-сквер, 10. Доктор тут же выложил за тело 7 фунтов 10 шиллингов. Шотландцы страш­но боялись «похитителей тел», и раздобыть трупы было не всегда легко, хотя подлец Нокс похвалялся, что в любое время может доставать необходимый товар. Говорят, что у свежих могил порой приходилось по очереди дежурить родственникам усопших, и подобная предосторожность отнюдь не была излишней. Еще один жилец Хэйра тяжело заболел и слег; пре-ступники были уверены, что он долго не протянет, и заведомо решили распорядиться им точно так же, как в прошлый раз.

Однако болезнь затянулась, и тогда Бэрк задушил несчастногоподушкой; Хэйр помогал ему, держа жертву за ноги. Доктop Нокс заплатил за останки 10 фунтов. Поскольку деньги злодеям доставались так просто и быстро, Бэрк и Хэйр стали без всяких колебаний поставлять свежий товар. Одинокая, без друзей и знакомых, нищенка; ее глухонемой внук; один больной англичанин; проститутка по имени Мэри Пэтерсон и многие другие, которых Хэйр поочередно завлекал, сдавая им комнаты, — все они были убиты. На суде Бэрк совершен­но хладнокровно рассказывал о способах убийства. Он обыч­но наваливался на тело жертвы, в то время как Хэйр зажимал ей рот и нос. «Через две-три минуты человек обычно уже не сопротивлялся, а только некоторое время бился в конвульсиях, стонал, и в животе у него что-то булькало. Когда он совсем пе­реставал дергаться и замолкал, мы отпускали его, и он умирал сам собой». Доктор Нокс договорился с убийцами, что будет им выплачивать зимой по десять, а летом по восемь фунтов за каждый доставленный труп. Но в конце концов это грязное дело вскрылось.

Этот домик — просто клад:

Бэрк и Хэйр вас приютят.

Бэрк прибьет вас,

Хэйр продаст:

Нокс мясца купить горазд.

Так пели уличные мальчишки. Бэрк во всем сознался, и его повесили. Хэйр выдал сообщника и свидетельствовал на суде в пользу обвинения, в чем, по-видимому, едва ли была особая необходимость, ибо этих бандитов изначально самым решительным образом подозревали в причастности к многочисленным исчезновениям людей, и вскоре эти подозрения подтвердились. Суд проявил в этом деле позорную нереши­тельность: на виселицу следовало бы отправить всю пятерку, преступников — обоих негодяев в компании с их любовницами и доктором Ноксом, который, вне всяких сомнений, знал, с какими обстоятельствами была сопряжена поставка ему трупов, хотя и отрицал свою осведомленность. Правда, толпа, без сомнения, попыталась бы добраться до злодеев и paзорвать их в клочья. Но этих людей и надо было отдать на растерзание толпе. И то, что благодаря юридической казуис­тике и лазейкам в законодательстве преступникам удалось избежать смертной казни, конечно же, говорит отнюдь не в пользу нашей эпохи.

Такая разновидность вампиризма, как некрофагия, или по­едание трупов, представляющая собой каннибализм, весьма часто связана с религиозными ритуалами дикарей, а также имеет место на шабашах ведьм. В своих описаниях острова Га­ити сэр Спенсер Сент-Джон приводит любопытные детали культа вуду, когда акты каннибализма осуществляются впере­межку с самыми разнузданными оргиями. Среди индейцев племени квакиутль в Британской Колумбии каннибалы (Hamatsas) образуют самое могущественное из тайных об­ществ. Они вырывают куски мяса из тел убитых, а нередко — еще живых людей, разрывая их на части. В прошлом хаматсас пожирали рабов, которых специально убивали для своих пир­шеств¹⁰⁸. Индейцы хайда на островах королевы Шарлотты ис­поведуют очень похожую религию, связанную с некрофагией¹⁰⁹. У древних жителей Мексики принято было регулярно приносить юношей в жертву богу Тескатлипоке. Их тела раз­рубали на мелкие кусочки, которые в качестве священной пищи распределяли среди жрецов и высшей знати¹¹⁰. У австра­лийских аборигенов из племени бибинга существовал обычай разрезать на части тела умерших и поедать их, дабы гаранти­ровать покойным перевоплощение. Похожий обряд соблюда­ло и племя аранта¹¹¹.

В «Ежеквартальном журнале» Каспер приводит случай с одним идиотом, который убил и съел ребенка с целью заполучить его жизненную энергию. Следует отметить, что во многом на некрофагии замешена та страсть, которая движет вервольфами, и что имеется бесчисленное множество случаев ликантропии, когда люди-волки питались человеческим мясом и убивали людей, чтобы поедать их тела. Богэ подробно рассказывает историю, произошедшую в 1538 году. Четыре человека, обвиненных в колдовстве, — Жак Бокэ, Клод Жампро, Клод Жамгийом и Тьевенн Паже — сознались, что превращались в волков и что в таком обличье они убили и съели не-которое количество детей. Франсуаза Секретэн, Пьер Ган-дийон и Жорж Гандийон также признались в том, что они, принимая облик волков, хватали детей, которых раздевали догола, а затем пожирали. Одежда ребят была найдена в поле целой, неразорванной, «tellement qu'il sembloit bien que се fust une personne, qui les leur eut devestus» («в таком виде, что казалось, будто их просто кто-то раздел»)¹¹².

Есть ярчайший пример некрофагии, который в XVIII веке наделал немало шума и, говорят, послужил де Саду прототипом для его героя, Минского, «аппенинского отшельника», выведенного в «Жюльетте». Жуткое жилище этого великана-московита описано во всех подробностях. Столы и стулья, сооруженные из человеческих костей; комнаты, увешанные скелетами. Прообразом этого чудовища был Блэз Ферраж, или Сэйе, который, проживая в 1779—1780 Годах в Пиренеяx, похищал и пожирал мужчин и женщин¹¹³. Одним из самых необычных и страшных примеров каннибализма была история Сони Бина, крестьянского сына из Ист-Лотиан, родившегося в одной из деревень близ Эдинбурга в конце XIV века. Сони Бин стал бродяжничать вместе со своей подругой — девицей из того же округа. В конце концов они избрали своим пристанищем пещеру на побережье Гэлло-уэй. Говорят, что пещера эта протянулась под морем больше, чем на целую милю. Там они и стали жить, промышляя грабежом путников. Бин с любовницей убивали их, приносили тела в свое логово, там их варили и съедали. Эта парочка произве­ла на свет восемь сыновей и шесть дочерей. Со временем вся семейка стала совершать бандитские вылазки, запросто напа­дая на путников, передвигавшихся группами по пять-шесть человек. Вскоре у людоедов появились внуки. Говорят, эта каннибальская династия четверть века убивала людей на боль­шой дороге, приволакивала добычу в свое логово и там пожи­рала человечину. Часто у жителей округи появлялись подозре­ния, и временами даже возникала паника, однако природа так хитро замаскировала вход в пещеру, что прошло немало вре­мени, прежде чем банду удалось выследить и изловить. В 1435 году в Эдинбурге все семейство предали ужасной, му­чительной смерти. Вероятнее всего, переход Бина и его сожи­тельницы к некрофагии был вызван, в первую очередь, мука­ми голода, но стоило им раз отведать мяса себе подобных, и тяга к человечине превратилась в безумную страсть. И само собой разумеется, что дети, родившиеся и выросшие в таких условиях, просто не могли не стать каннибалами.

Сони Бин стал героем книги «Сони Бин, мидлотианский людоед», написанной Томасом Прескеттом Престом, который в 40—60-х годах XIX века