О службах

"Службы — это целое таинство. Предайте себя со всем усердием службам, углубляясь в них, и благодать Божия осенит вас таинственно."[142]

На основе изученного материала я пришел к выводу, что учение старца Порфирия о духовной жизни носит вполне аскетичный характер. Но может быть старец Порфирий сам жил антиаскетично и тем самым подавал плохой пример для подражания своим духовным чадам?

Давайте проверим, я собрал свидетельства о том как жил старец.

О духовной жизни старца Порфирия:

Начну с детства:

"С малых лет я весь был в грехах. И когда мать посылала меня пасти овец в горах, потому что отец мой, так как мы были бедняки, уехал работать в Америку, там, на пастбище, я по слогам читал житие святого Иоанна Каливита. Я сильно полюбил святого Иоанна и очень много по-детски молился. А было мне лет двенадцать-пятнадцать, не помню точно. Желая ему подражать, с великим трудом тайно уехал от своих родителей и прибыл на Святую Гору в Кавсокаливию, где стал послушником у двух старцев, родных братьев, — Пантелеймона и Иоанникия. Мне повезло в том, что они были очень благочестивые и добродетельные. Я очень сильно полюбил их и потому, по их молитвам, был у них в полном послушании. Это принесло мне великую пользу."[143]

"Жизнь святого так воодушевила меня, что я захотел подражать ему."[144]

"Меня не оставляла мысль, что я смог бы осуществить свою мечту — подражать святому Иоанну Каливиту."[145]

В житии святого Иоанна Каливита говорится о подвиге подвижника, который в возрасте двенадцати лет решив стать монахом тайно от родителей уехал в монастырь. В монастыре Иоанн принял монашеский постриг и стал "посреди монахов таким правилом и образцом добродетели, что все удивлялись ему, но лишь немногие могли подражать"[146], прожив в монастыре около шести лет он искушаемый помыслом увидеть своих родителей, которые не знали куда он пропал, отправился домой. В дороге он поменялся одеждой с нищим и прибыв к дому своих родителей "лег вдалеке, как один из бедных странников, что просят милостыню, намереваясь так, неузнанным, остаться в отчем доме до конца жизни, чтобы подобным разумным способом исцелить и победить естество."[147] Три года святой Иоанн прожил на земле в маленькой хижине сделанной собственными руками терпя различные лишения и скорби, борясь с помыслом открыть родителям свою личность, и вот однажды Господь явился ему и возвестил, что заберет его с земли через три дня "пообещав дать ему светлые венцы и другие богатые награды, достойные его трудов"[148] В эти последние три дня Иоанн открылся своим родителям, которые очень страдали из-за того, что найдя наконец своего сына должны вновь его потерять. Иоанн взял с родителей обещание, что его похоронят в тех лохмотьях, которые он носил и в той хижине где он жил.

Если старец Порфирий с детства хотел подражать святому Иоанну Каливиту то мы можем предположить, что он хотел подражать именно аскетическим подвигам святого.

Свою жизнь на Афоне старец Порфирий описывает так:

"С тех пор началась иная жизнь. Жизнь во Христе: службы, повечерия, утрени, вечерни, всенощные бдения. Жизнь благодатная!"[149]

"Вся моя жизнь была сплошным раем: молитва, служба, рукоделие, послушание моим старцам."[150]

"На Святой Горе мне очень нравились всенощные бдения. Я становился другим человеком. Я всегда был большим их приверженцем, у меня была великая любовь к тому, чтобы слушать слова. Мой ум ни на минуту не хотел, чтобы сон забирал у него время. Я не спал, с любовью молился на бдениях. Когда иногда сидел в стасидии, то спиной не опирался на нее, чтобы не уснуть. И после Божественной литургии тоже не хотел спать. Во мне царствовала любовь, поэтому я оставался в состоянии бодрствования."[151]

"Я испытывал великую жажду молиться. Старцы уходили утром, а приходили только вечером, и я, как только выдавалось свободное от занятий время, шел в церковку Святого Георгия и предавался молитве. Да... Что там происходило! Я пребывал в такой великой радости, что и не ел. Не хотел прерываться. Понимаете?"[152]

"Часто старцы посылали меня принести чурбачки или бревна. Я взваливал их на себя и нес их, как навьюченный осел. Когда у меня от тяжести начинала болеть поясница, садился отдохнуть на камешек. Если ноша была очень тяжела, говорил сам себе: «Вот я тебе задам, старый осел!» Я не знал лени. Да, действительно не жалел своего тела. Когда мои колени болели, я хотел им отомстить. То есть когда колени протестовали и болели, я брал груз еще больше и снова говорил: «Вот я тебе задам, старый осел!» И мстил, мстил злодею — самому себе."[153]

"Лени не было совсем. Мне нравилось молиться, даже когда был уставшим. В обессиленном состоянии я еще более искал Бога. Вы должны этому поверить и понять, что это действительно возможно. Это результат любви. Дело не в том, что ты быстро ходишь, делаешь одно дело, начинаешь другое, возвращаешься и следишь за тем, чтобы успеть закончить все: полить, прополоть, принести земли и дров, сходить в горы, принести деревяшки для рукоделия. Благодаря любви становишься неутомимым. И знаете, куда тогда деваются грехи? Они все спят. Слышите? Такова в действительности странническая жизнь, жизнь преподобническая, святая, жизнь райская."[154]

"Чтобы понять, как это жить в пустыне без посторонней помощи, поднимался в горы и часами оставался там, чтобы быть как пустынник. Находил дикие травы и ел их, делал это ради подвига. Хотел жить один, как тот святой, которого я любил с детства, как святой Иоанн Каливит. Это был мой любимый святой."[155]

"Прежде думал о родителях, и эти мысли мучили меня. Потом перестал думать о них. Только молился, чтобы Господь спас их. Сначала скучал по ним, а теперь стал скучать по своим старцам. Я помнил о родителях, но память эта стала другой, память единственно с любовью Христовой. Начал больше поститься и больше подвизаться. Был словно сумасшедший, весь горел духовной ревностью. Хотел постоянно находиться в церкви и делать то, что желали старцы, чтобы доставить им радость. Вот что такое изменение, преображение, превращение, совершаемое благодатью Божией."[156]

Во взрослом возрасте:

"Боль в тот момент была нестерпимой. Силы мои истощились, и я потерял сознание. Когда пришел в себя, то ощутил великую внутреннюю радость, потому что мог молиться. Тогда я начал петь: «От многих моих грехов немощствует тело, немощствует и душа моя...» "[157]

"Но главным моим делом, с тех пор как я стал духовником, была исповедь. Я исповедовал бесконечными часами, днями и ночами, целыми сутками. Исповедовал либо в монастыре Святого Харалампия на Эвбее, либо в храме Святого Герасима, либо в монастыре Святого Николая, либо в Калисье, либо здесь, в монастыре. Даже когда болел, а болезней было много и были они продолжительные, хронические, с любовью Христовой принимал те души, которые послал мне Бог."[158]

"Как меня любили и монахи, и люди, которые приходили ко мне исповедоваться! Там я исповедовал день и ночь. То есть начинал рано утром, продолжал целый день, следующую ночь, потом весь следующий день, а потом вторую ночь без перерыва. Двое суток без еды. К счастью, Бог позаботился обо мне, просветил мою сестру. Она приносила мне немного молока, чтобы я пил. К комнате, где я исповедовал, вела высокая лестница со многими ступеньками, по которой поднимались люди на исповедь. Всю ночь они ожидали своей очереди. Уходя, они говорили друг другу: «О, этот священник — сердцеведец!» Там я провел пятнадцать лет."[159]

"Я привык к уединению, хотел быть один. Хотел быть вне монастыря, особенно ночью. По этой причине залез на дуб, высоко, выше двух с половиной метров. Там из тростника устроил лежанку. Нарезал камыш и переплел его с ветвями дуба. Туда принес одеяло, в которое заворачивался. Это было здорово. Поднимался по лестнице, которую сделал сам, и, когда уже был наверху, убирал ее, чтобы меня никто не беспокоил. Лежанку мою оплел дикий виноград, цветы которого сильно благоухали. У подножия дуба было много камыша. Он рос от самых корней дерева, площадью метра два на три. Я забирался наверх на лежанку и предавался молитве. Я был святогорцем. Хотел лишь уединения и Псалтири. И еще Господи Иисусе Христе... Там на дубе молился часами среди цветов дикого винограда на своей камышовой кровати."[160]

"Буря и гроза этого мира были мне безразличны. Душа моя искала чего-то более высокого, более совершенного. Я ощущал себя в безопасности, утешенным и упокоенным. Это были золотые дни. Я использовал во благо страшное ненастье.

Так мыслить мы должны всегда. Так мы должны переносить трудности и несчастья. Все это мы должны почитать благоприятным моментом для молитвы, для приближения к Богу. Это тайна: человек Божий все переведет в молитву. И апостол Павел именно это имеет в виду, когда говорит: Радуюсь в страданиях моих (Кол. 1, 24), — во всех скорбях, которые приключились. Так приходит освящение, чего да сподобит нас Бог. Очень прошу этого в своих молитвах."[161]

"Я прочитал жития всех святых, и многих по два-три раза. Когда мне попадается житие какого-либо святого, я всегда с удовольствием его читаю. С детских лет я читал жития святых, и они мне очень помогли познать Бога и стать ближе к Нему."[162]

"Я очень много читал, сильно любил книги. Читал я втайне, выкраивая для этого каждую свободную минутку. Наизусть выучил Евангелие от Матфея, от Луки, половину от Иоанна, а также псалмы. Тщательно изучал творения Святых Отцов. Это был труд на пользу души."[163]

"Знаешь, я сам читал очень много. Чтобы меня никто не беспокоил, я забирался на одно дерево по лесенке, которую я сам смастерил. Поднявшись наверх, я затаскивал ее за собой, чтобы никто ничего не заметил и чтобы меня не побеспокоили. Так я мог на протяжении многих часов внимательно читать и размышлять над прочитанным"[164]

"Я хотел подвизаться, пускай даже в центре Афин, и поэтому спрятался на холмах Турковунья. Там мы жили с родителями, с моей сестрой и племянницей в одном домишке из бетонных плит. Ночами работали в молчании и молитве. У нас были станки, на которых мы изготавливали на продажу футболки и свитера. На эти сбережения мы хотели построить монастырь."[165]

"Величайший грех — потрудившись ради Христа, раскаиваться и страдать из-за этого. Ты же еще молод, и говоришь, что устаешь? В твоем возрасте я просто летел на послушание, хотел все успеть. Не смотри на то, что сейчас я уже почти ничего не могу делать. Ты делаешь еще меньше. В тебе прочно обосновался ветхий человек, который и сокрушает тебя."[166]

"Я очень полюбил святого Герасима, полюбил и больных. Действительно, не оставлял никого, посещал всех. После Божественной литургии обходил все палаты. Когда утром у меня не было Божественной литургии, исповедовал тех, кто ожидал меня. Потом ходил по больным.

Там я прожил тридцать три года, которые пролетели как один день. Жизнь была благодатная. В поликлинике я настолько был неизвестен и незаметен, что когда в обед, несмотря на сильную усталость, оставался там и не уходил домой, так как до вечера было еще много работы, то никто не придавал этому никакого значения. Прятался в одной комнатке, сдвигал стулья в ряд и падал ничком, чтобы не замерзнуть, и спал недолго. Никто меня не замечал. Я ни с кем не заводил знакомства, поэтому мною пренебрегали. Был необразованным, неприметным и нищим. В церкви заправляли другие люди. Я не знал ничего. И, несмотря на это, прожил там тридцать три года. Годы благословенные, годы, отданные больным и страждущим."[167]

"Я в юности делал три тысячи поклонов в день и не уставал, был закаленным. Myчил себя, презирал усталость. На Святой Горе возвращался с гор изнуренным, оттуда таскал дрова, а старцы посылали меня копать огород. Я мучил и презирал тело, но был очень крепким. Но ведь внутри меня был такой огонь! Такой огонь!

Покажу вам, как я делал поклоны. Земные делал хорошо и очень быстро, не опираясь коленями на землю. Сначала делал крестное знамение, ударяя пальцами по лбу, потом по коленям, а потом высоко по плечам, симметрично. Потом опирался руками на землю и быстро вставал. Тогда я касался немного коленями. Видите, как в служении Богу участвуют и тело, и душа? Ум и сердце во Христе и тело — во Христе. Делайте поклоны с благоговением и любовью и не считайте их. Лучше сделать десять хороших поклонов, чем много и небрежно, без поклонения и Божественного желания. Делайте, сколько можете, смотря по своему расположению, но пусть поклоны и молитвы не будут ложными. Пусть то, что мы делаем для Бога, не будет формально. Бог хочет, чтобы то, что мы делаем ради Него, было от всей души и от всего сердца (Мк. 12, 30, 33; Лк. 10, 27)."[168]

"В моей жизни на первом месте стоит молитва. Я не боюсь ада и не думаю о рае. Прошу у Бога лишь о том, чтобы Он помиловал весь мир и меня. Даже если у меня люди, а я говорю напряженно: Господи Иисусе Христе, помилуй мя, — то не отвлекаюсь от молитвы. Это одно и то же. Когда молюсь, всех воспринимаю в Духе Христовом, готов молиться о мире. Стараюсь возлюбить Христа. К этому стремлюсь. Из-за многих своих болезней я не могу говорить долго. Но молитва приносит больше пользы, чем слова.

Я молюсь о ваших делах, но этого недостаточно. Моя молитва должна и у вас находить свой отклик. Бог, посылающий нам Свою благодать, должен найти наши объятия открытыми, чтобы мы приняли благодать. И все, что ни попустит Он, будет для нашей пользы. Но не так, чтобы мы молились, а вы спали."[169]

"Для меня нет ничего лучше, чем удалиться на Святую Гору, в скит, где я стал монахом, и там в уединении славословить Бога"[170]

"...когда у нас серьезная проблема или мы стоим перед дилеммой, тогда пусть нашему решению предшествует усиленная молитва и пост. Я так поступал много раз."[171]

А вот свидетельства людей близко знавших старца:

"Сам отец Порфирий всегда во время молитвы совершал бесчисленное количество поклонов. Поклоны с детских лет вошли у него в привычку. Конечно, в то время он делал больше поклонов, чем в старости, когда, к сожалению, его неразлучными спутниками стали неизлечимые мучительные болезни. Из-за них он уже не мог отдаваться людям настолько, насколько это было нужно, или, по крайней мере, настолько, насколько он того желал."[172]

"Своим духовным чадам отец Порфирий советовал во время молитвы класть поклоны, и как можно больше. Этого правила придерживался и он сам."[173]

"Отец Порфирий сам много молился и хотел, чтобы его духовные чада поступали так же."[174]

"Вообще, надо сказать, что средством для решения всех проблем у Старца была молитва. Долгая, прилежная молитва, которую он завещал и нам, его духовным чадам."[175]

"Я был очень близок со Старцем и знал, как тяжел был его труд. Очень часто он принимал людей на исповедь с раннего утра до самой ночи, не делая перерывов, так что весь день у него не было во рту и крошки."[176]

"Батюшка сам молился подолгу и желал, чтобы его духовные чада делали то же. Особенно меня он в этом всячески убеждал, поэтому часто говорил мне о силе молитвы."[177]

"То, что Батюшка очень много молился, я могу утверждать с полной уверенностью, так как долгое время провел рядом с ним, многое видел и знаю. Сама его жизнь была непрестанной молитвой! Он молился в церкви, молился в дороге, молился дома - всюду и всегда."[178]

"Отец Порфирий всегда сопровождал свои молитвы многочисленными поклонами. Это он делал с детства. Конечно, в юности он мог класть гораздо больше поклонов, чем в старости. К сожалению, у него, как и у всех нас, с возрастом появилось множество болезней, по причине которых он не мог дать людям столько, сколько хотел."[179]

"Старец не ограничивался лишь тем, чтобы давать советы о любви. Он сам приносил себя в жертву той любви, о которой учил. Вместе с одним моим другом отец Порфирий принял непосредственное участие в решении очень сложной моей личной проблемы. В критический момент, когда Бог Сам должен был ясно явить в событиях, которые должны были произойти, Свою волю, Старец обратился к молитве и посту. Он сказал мне и моему другу, что в последующие три дня мы все вместе должны горячо молиться и соблюдать строгий пост. Так мы и поступили, и в последовавших событиях Бог явил Свою волю. Меня поразил дух самопожертвования Старца, и я испытала к нему чувство глубокой признательности. Ради меня в течение трех дней он сугубо молился и соблюдал строгий пост, невзирая на свое слабое здоровье."[180]

"Молитва была для отца Порфирия жизнью. Без принуждения, непрестанная, пламенная, умная молитва Иисусова. Слова «Господи Иисусе Христе, помилуй мя» были райскими цветами, непрестанно расцветавшими на устах Старца зимой и летом, ночью и днем. Молитва была для него тем же, что и дыхание. Она никогда не прекращалась, и когда он бодрствовал, и когда спал, согласно словам пророка: Я сплю, а сердце мое бдит"[181]

"Отец Порфирий имел много благодатных дарований. У него были дар терпения и дар бдения. Ночами он не спал, посвящая их молитве за всех людей, и особенно — за страждущих от тяжелых болезней."[182]

"Меня всегда поражал тот факт, что отец Порфирий посвящал все свое время либо только молитве, либо работе — опять-таки с молитвой. Я видел, как он разговаривает со мной, звонит по телефону, ест, пьет воду, растапливает печь, делает другие дела, и понимал, что он, занимаясь всем этим, непрестанно молится. Как он учил молиться других, так прежде всего научился молиться сам."[183]

"Когда к нему кто-нибудь приходил, он ненадолго отрывался от всего, уходил в себя и творил молитву «Господи, Иисусе Христе...». Вся его жизнь была непрестанной молитвой."[184]

"Я согласился, но с осторожностью, потому что знал жизнь Батюшки и понимал, какое бремя забот лежит на нем. Он много исповедовал, часто до ночи, не имея возможности даже перекусить. Когда же он приходил домой, то и здесь его ждала работа. Много работы!

Помимо того что Батюшка писал иконы, он работал также и на ткацком станке. Вместе со своей сестрой и племянницей они ткали разные красивые вещи, продавали их на базаре и жили на эти деньги. То же, что оставалось от их заработка, отец Порфирий откладывал для того, чтобы приступить к некой гигантской работе.

У Батюшки уже давно зародилась идея построить женский монастырь. Он начал воплощать ее в жизнь, основав скит в Милеси, районе, расположенном в Аттике.

Во многом ему сопутствовала удача. Когда Батюшка приехал на место строительства, там еще не было ничего, кроме маленькой комнатки с ванной и кухней. Все было построено временно из цементных плит. В дальнейшем строительные работы стали выполняться исключительно по чертежам отца Порфирия и под его неусыпным и мудрым присмотром.

Итак, Батюшка был одновременно "и попом, и пахарем", как говорит народная пословица. И в том, и в другом он преуспел. Конечно, он работал так, что никакое дело не терпело ущерба, но, наоборот, одно служило дополнением другого. Все это, несомненно, требовало большого труда, жертв, борьбы и, главное, умелого планирования и горячего желания."[185]

"Приснопамятный Старец — это богоносный отец наших дней, подлинный клирик и учитель, аскет, пламенно и духовно возлюбивший Христа и истинно послуживший человеку."[186]

"Старец не употреблял своего удивительного дара провидения и прозорливости ни для обогащения, ни для того, чтобы производить впечатление на посетителей и тем самым стяжать себе славу. Он предпочитал оставаться бедным и незаметным аскетом, как и все святые нашей Церкви."[187]

"Как испытанный подвижник, он прошел через пещь очищения и просвещения и вошел в радость Господа своего, нося одежду совершенства."[188]