Протагонист

Слово «протагонист», «первый игрок» (от греч.: protos — первый и agon — борьба, игра), обозначает в языке театра и психодрамы героя или главного исполнителя пьесы или психодраматической сцены. Хотя прота­гонист психодрамы удовлетворяет этому заимствованно­му из языка театра термину во всех его значениях, он все-таки не актер. То, что он играет, не является запла­нированным и отрепетированным. Он играет это в про­извольном действии, на основе импровизации. Он играет собственную жизнь, настоящее, прошлое, будущее, о ко­тором мечтает или которого желает; он играет все это ис­кренне и по-настоящему, исполненный чувствами, к ко­торым он вряд ли был бы способен на одном только вер­бальном уровне коммуникации. Выражая свои чувства в психодраме, он не только познает себя самого с собст­венной своей позиции, но и при обмене ролями со своим визави смотрит на себя его глазами. Он воспринимает точку зрения ближнего. Психодраматическое действие захватывает всю личность исполнителя, его мысли, чув­ства и действия. Удивительно, как благодаря игре зача­стую происходит явная возрастная регрессия протагони­ста, полностью меняющая манеру его поведения.

Это «тотальное событие» психодрамы протагонист переживает как исполнитель, как пациент и, возможно, как обучающийся клиент, поскольку психодрама содер­жит театральный, терапевтический и педагогический аспекты. Поэтому мы хотим исследовать, в какой мере переживание протагониста отличается от ситуации акте­ра, пациента на других психотерапевтических занятиях и обучающегося клиента. Рассуждая об этом, необходи­мо учитывать знания антропологии.

Протагонист психодрамы отличается от профессио­нального актера тем, что в момент драматического дейст­вия, как показывает Морено в своей работе «Театр имп­ровизации», он — это и драматург, и режиссер, и испол­нитель в одном лице (83). Его судьба конденсируется одновременно и внутри и вне его самого. Сообразно сво­им представлениям он инсценирует пространство дейст­вия. А в то время как он пробуждает и переживает свои воспоминания и представления, его интрапсихическое переживание проявляется в жестах и словах в качестве психодраматического персонажа! Его создание драмы направлено изнутри вовне. Оно подобно литью. Иначе обстоит дело с созданием драмы в театре. Исполнение пьесы является результатом предшествовавшего фракционированного процесса, который распределяется на не­скольких человек: автора, режиссера и исполнителя. В направленном извне вовнутрь процессе исполнитель ов­ладевает ролью. Прежде чем он сможет воспроизвести идеи драматурга и указания режиссера на сцене, он дол­жен сначала проникнуться ими умом и сердцем (96). Изображенный им человек — сколь бы ни примешива­лись при исполнении роли собственные чувства актера — не есть он сам, действие — не есть его личная судьба. Оно представляет собой оживленные с помощью искус­ства ^культурные консервы*' (91), как образно в своих работах Морено называет продукты культуры, пережив­шие момент своего возникновения, status nascendi. Про­тагонист психодрамы и протагонист спектакля отличают­ся, однако, не только своеобразием своего драматическо­го переживания, они отличаются тем же, чем отличается психодрама от спектакля. Психодрама в отличие от теат­ра не является «зрелищем». По этой причине протаго­нист психодрамы более близок к исполнителю античных мистерий, нежели к актеру в спектаклях. Все, что Мар­тин Бубер говорит об исполнителе мистерий, полностью относится к протагонисту психодрамы. Протагониста с исполнителем мистерий сближает переживание подлин­ных жизненных пластов: «ощущение всей своей плотью тождества с изображаемым существом. Это ощущение не «наиграно», и все же оно — игра, ибо стоит только сбро­сить маски (закончиться психодраме), как оно улетучи­вается. Если (к игре-мистерии) допускали зрителей, то они оказывались во власти процесса, вселявшего в них ужас, а сами исполнители не считали себя «созерцаемы­ми». Они были исполнителями, но не актерами; они иг­рали во благо оцепеневшей толпы (читай: группы), но не в удовольствие. Они пребывали в состоянии невинно­сти, подобно человеку, живущему инстинктивно, а не по образу, который он создает в глазах другого. Надо заме­тить здесь, что, основываясь на этом разделении непос­редственного и искусственного человека, можно отли­чить два принципиально разных вида актерства» (17): протагониста в спектакле от протагониста в психодраме или в игре-мистерии.

Чтобы понять терапевтическое и педагогическое зна­чение психодрамы, хотелось бы напомнить о том, что психодрама представляет собой игру. Мы показали, что игра в целом и психодрама в частности не связаны с ка­кой-то непосредственной целью. Игра отображает саму себя, а «самоотображение, согласно Портману, является экзистенциальным аспектом природы» (37).

Психодраматическая игра является имитацией в смысле подражания, то есть перемещения в настоящее уже минувшего или изображения чего-то воображаемого. Перемещение в настоящее в психодраме имеет важное терапевтическое и педагогическое значение. То, что было когда-то, исполнено на сцене. Оно существует здесь и те­перь. Изображая на сцене и тем самым во второй раз пе­реживая фрагменты из своей жизни, протагонист полу­чает возможность заново осознать известное (однажды уже пережитое или воображенное). Гадамер отмечает, что «нельзя понять, что представляет собой узнавание по своей глубочайшей сути, если считать, что оно сводится к тому, что нечто, уже известное, познается заново, то есть что узнается только знакомое. Скорее радость узна­вания состоит в том, что познается большее, нежели бы­ло известно. При узнавании то, что мы знаем, как бы выступает благодаря освещению из рамок всевозможных случайностей и изменчивых обстоятельств, его обуслов­ливающих, и предстает в своей сути. Оно познается как нечто» \Х.-Г.Гадамер. Истина и метод (перевод М. Журинской) - М, «Прогресс», 1988, с. 160. - Прим. ред.\ (37). Эти антропологические рассуждения по поводу «до­бавочного знания», полученного в игре благодаря пере­мещению в настоящее, во многом совпадают с мореновским терапевтическим постулатом: «Каждый истинный Второй Раз есть освобождение от Первого!» (83). Од­нако «истинный Второй Раз» в психодраме в значении техники «годичного кольца» Дерболовски (22) и экзи­стенциального анализа Франкла доказывает также, «что в прошлом нет ничего безвозвратно утерянного, все спрятано в надежном месте» (32). Припоминание и осоз­нание как осмысление — это, кроме того, опорные стол­бы и психоаналитической терапии. В психодраме воспо­минание и осознание включены в игру. Они экзистенци­ально переживаются благодаря «превращению их содержания в образ". Гадамер пишет об этом: «Преобразова­ние — это преобразование в истинное, а не очаровывание в смысле колдовства, ожидающее слова, освобожда­ющего от чар; оно само — освобождение, возвращение в истинное бытие. Представление игры выявляет то, что есть. В нем выдвигается и выходит на свет то, что в других условиях всегда скрывается и ускользает» \Там же, с.159. - Прим. ред.\ (37).

Этим «преобразованием в истинную игру» объясняет­ся существенное отличие психодраматической терапии от психоаналитической, то есть различие в сопротивлении пациента раскрывающей терапии. В психодраме с ним можно справиться несравненно легче, чем в результате психоаналитической работы с сопротивлением. Чаще все­го оно представляет проблему лишь в начале психодрама­тических занятий и преодолевается с помощью специаль­ных разогревающих техник. В процессе психодраматиче­ской игры сопротивление протагониста исчезает практи­чески полностью. Игра захватывает протагониста, и тот хочет, чтобы она продолжалась. Это выглядит так, слов­но играющий и игра поменялись местами. В какой-то мо­мент уже не играющий распоряжается игрой, а психодра­матическая игра с ее соответствующими межчеловечески­ми констелляциями начинает распоряжаться играющими, «..подобное субъективное различение себя самого и иг­ры — в чем и состоит игра на «публику» — не может счи­таться подлинным бытием игры, которая скорее уж пред­ставляет собой преобразование такого рода, что идентичность играющих ни для кого не устраняется» \Там же, с.159. - Прим. ред.\ (37).

Эту особенность игры Морено гениальным образом сумел использовать для терапии, сделав содержанием игры клиента самого клиента, причем не в роли пациен­та в терапевтической ситуации, а в качестве человека в реальных или воображаемых условиях его жизни. В са­мозабвенной игре протагонист становится персонажем, соответствующим той или иной изображенной ситуации. Между тем идентификация протагониста со своей ролью в качестве клиента, от которого исходит сопротивление, устраняется, и в игре для нее уже нет места.

Смысл психодрамы для протагониста не исчерпывает­ся, однако, одним лишь осознанием и осмыслением. Он состоит прежде всего в переживании преобразования. Выражаясь философски-антропологи-чески, преобразова­ние означает, «что нечто становится иным сразу и цели­ком и что это другое, существующее как преобразованное, представляет его подлинное бытие, по сравнению с которым его прежнее бытие незначимо» \Там же, с.159 — Прим. ред.\ (37). Хри-стианское учение говорит о превращении в следующих словах: «...древнее прошло, теперь все новое» \Второе послание к коринфянам, 5: 17 — Прим. ред.\ (101).

В каких бы ролях ни действовал протагонист в пси­ходраме, старых или новых, своих или чужих, он всегда является человеком, поступающим тем или иным обра­зом, и как таковой сталкивается с педагогическими сто­ронами психодрамы. Несмотря на большие возможности для превращения, которыми располагает игра благодаря наличию других ролей, стойкое изменение лишь в ре­дких случаях достигается сразу. Поэтому новые способы поведения должны быть апробированы и освоены с ис­пользованием специальных психодраматических средств. Тест спонтанности, проверка на реальность, ролевой тре­нинг, бихевиодрама, тренинг спонтанности и креативно­сти служат практическому изменению поведения прота­гониста (95). Их воздействие в конечном счете основано на тех же принципах, что и методы поведенческой тера­пии; если исполнитель достигает успеха, то последний, как при оперантном научении, позитивно усиливается обратной связью со стороны группы и ведущего психо­драмы и, кроме того, подкрепляется собственным пере­живанием протагониста при обмене ролями.