Зарисовки об особом внутрисаянском мире

О шестидесятиле­тии вхождения Тувы в состав СССР в 1944 году актив­но говорят нынче не только в рес­публике. И за ее пределами юбилей представляет большой интерес причудливым сочетанием фактов. Во-первых, Тува – последнее по счету государство, которое завершило формирование территории большого государства. Во-вторых, то большое государство уже распалось и поэтому удобнее говорить о вхождении Тувы в совтав России, а не СССР

В этом году можно презентовать Туву не только как родину горлового пения и

Сергея Шойгу. Можно горделиво упоминать о славном юбилее, как бы нечаянно ука­зывая на то, что «мы были последними». И вспоминать о соеди­нении судеб Тувы и России, устраивая по этому поводу разно­образные конференции, официальные встречи, приёмы.

Мы же поговорим о неофици­альной стороне наших судеб. Тува и тувинцы продолжа­ют чувствовать себя дру­гой страной, другим миром, отличным от русского, рос­сийского.

Предлагаю зарисовки о ду­ховных процессах в Туве - некоторые результаты своих наблюдений, опросов, интер­вью.

Формула барьера

Культура складывается под влиянием природных условий. Природа «слепила» внутренний и внешний облик человеческого сообщества, «нароисовала» генеральный план бытования людей в центральной Азии.

Этот план мы осуществляли веками, шлифуя и оттачивая методы сосуществования с при­родой. Но окружающие нас горы и степи не только стали основой кочевого хозяйствова­ния. Они помогли выстроить кар­тину мира, обосновались в куль­турных кодах сознания, созда­ли психологические формулы.

Все жители Тувы пользуются выражением «за Саянами». Это не только дбозначение терри­торий, которые располагаются за Саянскими горами. Это обо­значение большого российско­го мира, от которого Тува отго­рожена барьером.

У России таких регионов, ко­торые были бы географически чётко отделены, оторваны от неё, не очень много. Россия сама по себе - бескрайнее простран­ство. Для европейского центра государства вообще неваж­но, где точно находится Тува. Где-то там, у чёрта на куличках.

Горный барьер осязаем имен­но для Тувы и её жителей. Веками территория, огороженная практически со всех сторон хребтами Саян, Танну-Ола, формировала в своих жителях чувство обособленности. Это и хорошо, и плохо.

Хорошо, потому что в «ка­менном мешке» сохранилось много древних ценностей, ко­торых не размыли волны исто­рических катаклизмов и миро­вой миграции населения. Чув­ство обособленности, или «внутрисаянья», защищает людей, привыкших жить в по­нятном им круге природных циклов. Плохо, потому что обособленность становится главным препятствием для дальнейшего развития ныне.

В Туве хоть и живут предста­вители других национально­стей, «разбавившие» собой однородный состав населения, но между наиболее многочис­ленными народами - тувинца­ми и русскими - сохраняется дистанция.

Тувинцы не ассимилировались, не «смешались» с русскими так, как другие народы. Мы не сменили ни язык, ни религию, ни внешний облик. Мож­но возразить, что и другие азиатские наро­ды России также сохранили многое. Но ис­тория взаимоотношений их с русскими на­считывает по несколько веков. Неизбежно произошли «вымывания», смешения. Это заметно на примере фамилий. Большинство якутов носит полностью русские фамилию, имя, отчество. Буряты, калмыки, хакасы име­ют русские окончания фамилий: «Цырен-доржиев», «Илюмжинов», «Таштандинов». У тувинцев, по сравнению с ними, оста­лось почти всё, прежде всего - свой язык. Названия наших родов, ставшие фамилия­ми: «Ооржак», «Куулар», «Монгуш» и дру­гие - сохранились без изменений. Эта ма­ленькая филологическая разница, вытека­ющая из больших ассимиляционных про­цессов, говорит о многом. Тува - пример слабого смешения, большой сохранно­сти. Мода на русские и даже индийские имена была, но осталась только модой.

Не удивительно, что при таком чувстве обособленности, законсервированности, с учётом недавнего исторического опыта са­мостоятельной государственности (с 1921 по 1944 годы) на волне опьянения свобо­дами в начале 90-х годов местным по­литикам взбрело в голову заявлять о возможности выхода Тувы из соста­ва России. Этот исторический эпизод, по­зднее здраво осуждённый, появился имен­но благодаря тому, что тувинцы в глубине души осознают свой отдельный культурный мир, неизменённый в своем основании. Я не говорю, что это было правильно, я лишь утверждаю, что это объяснимо.

Да, кочевников перевели на оседлость, да, мы получили новые формы хозяйство­вания, да, мы выбрались из нищеты, куда нас загнали века колониального существования, да, мы получили интеллигенцию и промышленность в советские времена. Содержание трансформировалось, но историческэя память, «внутрисаянье» сохрани­лись.

Даже самый образованный и прогрессив­ный житель Тувы, тем более, если он туви­нец, использует формулу барьера - «За Саянами». Ездят «за Саяны», возвра­щаются домой «из-за Саян». Если в Рос­сии происходят ка­таклизмы, докатыва­ющиеся до Тувы, то ругают Москву и тех, кто мутит воду «за Саянами». Но если надо что-то заим­ствовать, что-то ку­пить, то это привозит­ся «из-за Саян», де­тей отправляют учиться «за Саяны».

Почему тувин­цы так дистанцируются от России и при этом тянутся к ней больше, чем, к примеру, к сосед­ней, географически, транспортно бо­лее открытой для нас Монголии? Вот здесь мы приходим к вопросу о разных сто­ронах тувинского национального характе­ра и природе, которая повлияла на его фор­мирование.

Тувинское время

Перечитывая произведения тувин­ских писателей о старых дореволю­ционных временах, в том числе роман Салчака Тока «Слово арата», где опи­сываются взаимоотношения аратов и их хозяев, начальства, нойонов, не перестаю удивляться причудливым поворотам истории, её возвратам.

Казалось бы, лежащие ниц по краям до­роги в клубах пыли нищие араты и их хозя­ева, сыто покачивающиеся в своих седлах, остались в этом дореволюционном прошлом. В советское время от лохмотьев избавились также, кка и от сытых нойонов. Сожгли раноцветные шарики на княжеских шапках, уравняли, подстригли, умыли, дали обра­зование.

Что сегодня? Бомжи копаются в мусор­ных контейнерах по всей столице Тувы. Сре­ди них горожане узнают своих старых рай­онных знакомых: врачей, учителей...

Начало официальных или около-офици­альных мероприятий бесконечно оттягива­ется опозданием самого высокого началь­ства. Россия подтягивается до пунктуаль­ной Европы: президент уважает время на­рода, избравшего его, появляется или вов­ремя, или, задерживаясь, приходит в раз­гар мероприятия. Оно может начаться без него, ибо «время - деньги», и глава госу­дарства понимает это как никто другой. Ту­винские же мероприятия, кроме того, что имеют своё особое замедленное «ту­винское время», не начнутся без главы, сколь бы он ни задерживался.

Как бы Россия ни была самодержавна, как бы русские изначально ни любили царя-батюшку, тувинцы, как истинные ази­аты, перескачут их в вопросах подо­бострастия. Советскую идеологию отвер­гли, ударились в новую традицион­ность.

Особенности русской души гениальный мыслитель Николай Бердяев в книге «Судь­ба России» определил через антиномии - противоположности. Русские - и трудолю­бивы, и ленивы; и щедры, и скупы; и доб­ры, и злы; любят свободу и в то же время рабски покорны. Россия и самая безгосу­дарственная страна, и самая государствен­ная, самая националистическая (церковно-шовинистическая) и самая ненационалис­тическая, открытая, лояльная. В корне этой противоречивости - борьба между женским и мужским началами в русской душе, а так­же влияние пространства, бескрайних про­сторов российских равнин.

Если так смотреть на национальные ха­рактеры, то можно определить тувинский характер как резко-континентальный - по тому, каков наш климат, в нём есть всё: от резкой жары до жуткого мороза. Все тем­пературные режимы. Также, как в Туве есть несколько природных зон, есть от северно­го оленя до пустынного верблюда, в душе тувинца одновременно также сосуществуют, спрессованы несколько «природных зон». Причём, доходящих до такого же со­четания как соседство северного оленя и верблюда. Не противоположных друг дру­гу, но не совместимых. Мы - раздольная равнина, неприступные горы, щедрая тайга, молчаливая пустыня, пьянящая степь, бурлящие реки, разноцветные озёра, скупая тундра. Мы - степняки, жи­вущие с синевой горного горизонта вокруг себя, мы - люди огороженного раздо­лья, совмещения противоположностей, кон­центрации разнообразия.

Мы невероятно щедры и одновременно скупы в проявлениях чувств. Одариваем родственников заботой, отрывая последнее от себя, и не хотим прилюдно хвалить их («не принято!»). Безумно любим детей, но предпочитаем называть их плохими («багай). Когда наших детей хвалят другие, нас распирает от восторга и гордости, но мы не любим этого показывать. Так испокон веков тувинцы ограждали беззащитных со­зданий от завистливых злых духов.

Мы талантливы, очень музыкальны, чувственны, поэтичны. Мы живём в богато краю, полном нетронутых природных богатств, чувствуем себя частью этого богатства, до которого не может докатиться мировая цивилизация с её разрушительными последствиями. Нам кажется, что у нас всегда всё будет: наши реки, аржааны, леса. «Это было вечно и будет», отпечаталось в нашем сознании. Мы не любим большие изменения. Но вневременная успокоенность расслабляет, развращает. Транс самоуспокоенности приводит к самообману. И к тому, что решения могут приниматься необдуманными («всё равно мир вокруг нас неизменный»). В этом корень наших социальных промахов, самым крупным из которых был массовый перевод кочевников на оседлый образ жизни.

Мы любим труд, но только тот, который подгоняет дары природы под наши скромные нужды. Мы не привыкли запасаться впрок, так как всегда жили сегодняшним днем, и считаем остальные народы, умею­щие делать накопления, жадными...

Мы не составляем планов работы заранее, потому что нет такой привычки: тувинцы все­гда делали то, что нам было предписано предками, заветами, свыше. Необходимос­ти придумывать планы не было. Сегодня, чтобы поспеть за современным ритмом, за изменениями планов, ухитряемся отчиты­ваться тем, что сделали другие...

Пунктуальность и точное соблюдение сро­ков для детей природы - насилие над со­бой, которого они часто и не делают. Вот оно - «тувинское время»! Часом или двумя ничего страшного, солнце-то ещё не скрылось за горизонтом... В нашем фольклоре силачи могут месяцами бороться друг с другом, годами скакать в поисках при­ключений, «зиму узнавая по инею, лето - по росе». «За кадром» эпического по­вествования остаются труженицы-жёны, на ниx а это время ложится вся ответственность за хозяйство, за скот, и кото­рые могут пробудить своих утомленных странствиями супругов от длительного сна испытанным способом, - разведя костёр у них на груди. Конечно, это сказочное вре­мя, которое имеет свои законы, но хронологическая тягучесть культуры очевидна и находит своё отражение в реальной жизни.

Мы возмущаемся разбухшим аппаратом чиновников, но сами стремимся протолкнуть туда себя или своих родственников. Достигнув начальственных высот, почти моментально забываем, что должность-то не вечная. Желание сыто покачаться в седле, сделав неприступное выражение лица, оставив земляков в клубах пыли у дороги, - неистребимо в крови. Почему? Наследственная власть в Туве не имеет столь длительную историю как имперские династические роды, например, России, Китая. Управление осуществлялось местными князьями, которые выделились своим богатством из общей родовой массы относительно не­давно. К идее государства с самостоятельной централизованной властью Тува пришлa лишь в начале XX века. Поэтому в народном сознании власть не увязывается с одной фамилией, родом. Всегда есть соперничество на уровне и родов, и кожуунов; всегда есть желание взглянуть на другиx с высоты седла.

Мы робко склоняемся перед лю­бым, даже самым глу­пым началь­ством, а потом героически плюёмся за дверью. Ско­ванны перед чужаками и залихватски об­суждаем их между собой. Пожимаем в од­ном углу руку тому, кто сказал правду, сво­рачиваем за другой угол и кляузничаем о правдолюбце.

Мы гордимся достижениями наших зем­ляков и отмахиваемся от помощи им - тем, кто пошёл на прорыв. Более того - идём к ним и требуем, чтобы они, бросив все свои дела, помогали другим, тянули на себе де­сять лямок. Благодарность для многих тувинцев сродни военной тайне, кото­рую они ни за что никому не выдадут. По­делиться последним среди родственников принято. В традиционном родовом обще­стве это было в норме. Благодарность мог­ла и не озвучиваться. Сегодня не сказать «спасибо» уже расценивается как невос­питанность, забывчивость. Но многие до сих пор этого не понимают, молча принимая по­мощь, даже требуя её. Родовая соли­дарность у нас соседствует с обще­ственным паразитизмом и безалабер­ностью.

Мы готовы вскачь нестись по дороге от­крытий, восхваляем коня как друга и как средство, которое помогает нам увидеть, познать, открыть неведомое. Но словно маг­нитом нас тянет домой, к тому маленькому клочку земли, где мы родились. Нам не нуж­ны чужие страны, нам нужен только свой дом и мы готовы умереть от тоски по нему, уезжая «за Саяны» на учебу, в команди­ровки, на работу.

СЛОЖНЫЙ МИР народной души

Мы не приемлем простых путей. Мы сами изнутри в своей культуре раз­нонаправлены, имеем разные «зоны», спрессованные в нашей душе. Достаточно искры в виде ал­коголя, чтобы все эти «зоны» проти­воречий перестали контролироваться, выплеснулись наружу.

Шаманизм связывает нас с нашей приро­дой, не даёт забыть о том, что пастбища, озёра, степи, курганы у нас в генах, что они - живые, как и мы. Тувинцы пасут скот на ступнях гор, взбираются на горные го­ловы, переваливают через их плечи. Мы на этой земле - часть одной экосистемы, которая обеспечивает сама себя, для ко­торой малейшее изменение, привнесение чего-то со стороны пожег обернуться раз­рушением. Тувинцы естественны, бе­зыскусны, бесхитростны, самодоста­точны, неприхотливы.

Тибетский буддизм обращает нас к внут­реннему миру и к небу, к вечности, призы­вает к смирению и терпению. Вписавшись в шаманистскую картину мира, он привнёс в древнейшие культы новых богов и зна­чительно усложнил пантеон. Тувинцы под этим сложным небом, имеющие учителей двух религиозных систем - шаманов, лам - смиренны, молчаливы, терпеливы.

Тюркская языковая основа оживляет связь тувинцев с весьма примечательным народом. Мы наследуем традиции древнего народа центральной Азии, история кото­рого начинается с такой же легенды, как и история возникновения Рима: с легенды о вскормленном волчицей родона­чальнике тюрков Ашине. Также как и римляне в Европе, тюрки построили огром­ную империю в Азии, задолго до леген­дарного монгола Чингиз-хана - каганат со своей культурой, религией (культом неба Тенгри), рунической письменностью, вели­колепной системой власти и наследования. О наших истоках нам также напоминают ка­менные «бабы» - воины, которых пред­ки расставили сторожами-постовыми на территории Саяно-Алтая. Их облик из­вестен жителям Тувы с детства. Мы исполь­зуем такие же конструкции речи, что и те древние люди. Когда сообщается о смер­ти тувинца, часто говорят о том, что он «оторвался от Солнца, от своих род­ных». Это одна из самых распространен­ных фраз из эпитафий на древних кам­нях. Возможно, воинственность, непо­корность, раздражительность тувин­цев идут с этих корней - традиций воин­ственной кочевой культуры.

Все эти спрессованные культурные миры имеют по большому счёту взаимоис­ключающие установки. Например, мясная пища - основа рациона, быта, ритуалов кочевников. А истинные буддисты явля­ются вегетарианцами, почитающими все живые существа вселенной. Но буддизм приобрел местные черты, вписался в ко­чевой быт и стал народной религией. Ту­винцы называют себя и шаманистами, и буддистами.

Мы чтим память непокорившихся мань­чжурам шестидесяти богатырей и считаем административное деление на хошууны, которое досталось нам в наследство от чуждой империи, - своим. Историческая память отторгает мысль о китайском влия­нии, однако мы гордо носим тувинскую национальную одежду из... китай­ского шёлка с китайскими узорами.

Выпивая алкоголь, тувинцы открывают канал для освобождения этого внутрен­него конфликта культурных пластов, ус­тановок, тяготений. Понятно, почему в эти моменты они становятся столь опасными и, прежде всего, сами для себя.

Ориентироваться в развитии на терри­торию, близкую по культуре, родствен­ную по религии - на Монголию - проще. Туда и добраться легче. Учёные даже считают, что тувинцы - потомки монголь­ского и других народов (уйгуров, кыргызов и др.). Но этнос, который сложился после смешения племён в самом центре азиатского материка, который сконцент­рировался в «каменном внутрисаянском мешке», заговорил на ином, более древ­нем - тюркском языке. Поэтому он стал чувствовать себя отличным от других народов, в том числе от монголов. В начале XX века Тува выбрала самостоятельность, повернувшись при этом в сторону государ­ства, которое находится за Саянами.

Тувинцам надо переваливать через Саяны, надо иметь барьер, который от­деляет и одновременно сближает с совер­шенно другой, столь же противоречивой культурой. Для нас приемлемо сложное со­существование с интересными, привлека­тельными «Другими». Россия, пусть даже отделённая от нас естествен­ной преградой, интуитивно понятнее и нужнее Туве, так как в своё время дала возможность самоопределиться ма­лому народу, сохранить себя физически и культурно, дала толчок для развития. Кочевники всегда нуждались в оседлом обществе как своего рода гарантийном фонде, который необходим для их жиз­необеспечения, как модели для сравне­ния, подражания и одновременно отвер­жения.

Хотя надо признать, что жителям Тувы некоренной национальности невероятно сложно с нами, с тувинцами. С природной открытостью у нас сосуществует и закры­тость от чужих глаз, непредсказуемость. Мы сами отчуждаемся от наших соседей, особенно тогда, когда произносим опре­деление, в котором есть нечто от масон­ской закрытости: «О-баштыг». Так ту­винцы, особенно, мягко говоря - не-интеллигентская часть населения, называют русских в их присутствии, чтобы те не догадались, о ком говорят. Переводится это буквально: «имеющие во главе «О» («начинающиеся на букву «О»), Сам раз­говор о людях на «О» может быть совер­шенно невинным. Но с произнесения этих слов встает стена между «О-баштыг» и «Т-баштыг». Легко общаться с человеком, ко­торый подчёркивает, что он на другом бе­регу реки, что он другого цвета и другой культуры?

Тонкости национальной идеи

Когда экономическая обстановка по всей стране стабилизировалась, когда политическая ситуация стала чуть более прогнозируемой, на пе­редний план общественных обсуж­дений выдвинулись и нематериаль­ные темы.

«Куда мы идём и с чем?» - более четко зазвучал вопрос о стратегии российского развития. Актуальным этот вопрос стал и для Тувы. Если в Центре говорили о на­циональной идее с 1996 года, то эта «мода» докатилась до Тувы недавно: слишком глубоко мы были погружены в проблемы экономического выживания.

Когда речь заходит о формулировании «национальной идеи Гувы», необходимо понимать, что здесь есть две тонкости.

Первая тонкость. Понятие «нацио­нальная идея», на мой взгляд, более при­менимо к идеологии всего государства. Тува - не отдельное государство, это субъект Российской Федерации, живущий по российским законам. Национальная идея может быть только российская, так­же как и гражданство в строгом юриди­ческом смысле слова.

Национальная идея - система прин­ципов, база идеологии. Это основа для стра­тегического планирования развития. При этом национальная идея может не иметь на­циональных черт, особенно в многонацио­нальном государстве, чтобы не ущемлять чьи-либо интересы. Потому что нация - это соединение всех наци­ональностей в государстве, это наднациональное понятие. В стратегии развития должны быть и частные интересы граждан, и групповые интересы этносов, кол­лективов, и обществен­ные интересы целых со­циальных слоев, и го­сударственные интере­сы. Все эти интересы должны складываться в гармоничную формулу, понятную для всех.

Поиски российской национальной идеи пока не привели к осо­бому успеху. Если ин­теллигенция пытается дать свои варианты формулы, а власть всё равно поступает по своему разумению, то разговор у нас идёт пока только по нисходящей: посла­ния Президента и комментарии в обще­стве на все лады.

Вернемся, однако, к Туве. Вторая тон­кость вопроса заключается в том, что по­нятие «национальная идея» в Туве всё же употребляется. Когда в республике го­ворят о национальной идее, а далее и о национальных героях, национальных сим­волах, в основе дискуссий лежит опять то же самое глубоко укоренившееся пред­ставление о Туве как об отдельном куль­турном мире. Понятие «тувинской нацио­нальной идеи» подчёркивает нашу обо­собленность. Жители Тувы в своём «внутрисаянье» не только территориально, но и внутренне-психологически отгорожены от всего российского государства.

Поэтому логично просится заключение: мы сами должны найти духовные ориен­тиры своего развития, чтобы тувинское об­щество вписалось в современность. Не от­рываясь от России, но понимая, что ник­то за нас не придумает формулу «ту­винского чуда», формулу преодоле­ния. Это должны сделать мы сами, здесь, и сделать это сообща. Успешное самосто­ятельное развитие ныне депрессивного региона не станет противоречить обще­российской модернизации. Мы или сами себя тормозим, или сами себя ускоряем. На благо Тувы и России.

Родовая предопределенность

Главным двигателем духовных про­цессов общества всегда была его наи­более продвинутая, образованная часть, В современности речь идёт об интеллигенции. Что из себя сегодня представляет интеллигенция в Туве?

Надо признать, что также как и по есей России, она едет в последних вагонах об­щественного поезда. Уголь в топку паро­воза бросают те, кто обладает властью.

Тувинская интеллигенция имеет светлое прошлое, размытое настоящее и смутные перспективы. Человек, получивший обра­зование, в идеале может изменить свое со­циальное положение, подняться «из грязи - в князи» и реализовать себя как специалист, как личность. Но у нас наблюдается парадокс. Есть все шансы для того, чтобы люди получали образование. Но при этом особенностью общественной системы у нас является эакостенение. Образованный человек не может передвигаться в этой закостеневшей системе, используя только свой профессиональный потенциал, представляя себя как личность.

В резюме для трудоустройства у молодого тувинца между строк вписа­ны корни - то групповое начало, к которому он принадлежит изначально при рождении, воспитании. Старшее поколение признаёт нового члена общества только тогда, когда тот назовёт своих родителей: «А-а-а, вот ты чей (чья) сын (дочка)!». То есть по смыслу: «А-а-а, вот ты кто!». Не скажу, что это прямо и всегда подчёркивается при трудоустройстве. Просто подразумева­ется. И часто влияет на решение, выбор самoгo человека или работодателя.

Те, кто хочет жить и работать в Туве, не сгибаясь перед вышестоящим начальством, отстраняясь от клановых предрассудков, выбирают тернистый путь самостоятельного плавания предпринимателя. Но может ли рыть абсолютная самостоятельность в сис­теме «каменного мешка», опутанного слож­ной сетью кровно-родственных отношений?

Предопределённости в нашей жизни мно­го. Она затрудняет продвижение человека вверх в социальном лифте для образованных специалистов-индивидуальностей. Пре­допределённость сковывает, не даёт раз­виться инициативности, порождает только зависимость, подавляет личность. Мы не умеем пестовать здоровый индивидуализм. Именно на его основе зарождается осознан­ный коллективизм и далее - реальная де­мократия, когда силу имеет не администра­тивный ресурс, а общественное мнение. Наш коллективизм неосознанный. В нем идет жё­сткая конкуренция, замешанная на ро­довом, групповом соперничестве.

ФОРМУЛА ПРЕОДОЛЕНИЯ

Описанные мною черты тувинского национального характера встречают­ся и у других народов. Но, отмечая и неприглядное, в данном случае я не могу обобщить и перенести свои вы­воды на других - не имею морально­го права, будучи тувинкой.

Конечно, говорить в нынешних условиях сегодня о «тувинском чуде» и грустно, и смешно. Слишком далеки мы от той успеш­ности, которая позволяет употреблять сло­во «чудо». Но желание заглянуть в буду­щее все равно есть.

Когда в обыденных разговорах встаёт вопрос о том, что надо делать, чтобы Тува процветала, то очень часто слы­шатся в ответ фразы-штампы: «надо под­нимать промышленность», «надо восста­навливать сельское хозяйство», «надо провести железную дорогу», «надо раз­вивать туризм» и пр. Не спорю, речь идет об экономическом процветании. Но за­метно: почти всегда люди говорят о необ­ходимости изменения того, что от них отчуждено, что является лишь средством, ре­зультатом изменений. Кто будет восстанав­ливать, проводить и развивать?

Настоящие изменения начинаются в нас самих. Очень легко говорить о том, что «рыба гниёт с головы», подразумевая конкретных виновников, сваливая на них все общие проблемы. Но эта пословица - лишь хорошее оправдание для «хво­ста», удобное, снимающее ответ­ственность. Социально-экономичес­кие реформы всегда проводятся «сверху», никуда от этого не деться. Но при этом реформирование долж­но быть, прежде всего, понятным для населения, поддержка которого и должна стать основой всех позитив­ных изменений.

Именно таким образом в XX веке за несколько десятилетий нищая, разо­рённая, отсталая бывшая китайская провинция превратилась в республи­ку с предприятиями, с больницами, со школами, с новостройками. Слишком много было положено для такого рыв­ка, как тогда говорили, из феодализ­ма в социализм, минуя стадию капитализма. Многое тогда мы утеряли из культурного, традиционного наследия. Но и приобрели многое. Тувин­цев осовременивали, и они сами себя переламывали: жили в интернатах, пе­реваливали через Саяны, приобщались к знаниям, получали образование, поднима­ли культуру профессиональными силами, со­здавали новый облик древней Тувы.

Сейчас требуется сделать подобное, ина­че мы так и останемся в хвосте российской и мировой истории. Чисто рыночная иде­ология, да еще к тому же понятая примитивным образом: «Bам дали свободу, вот и работайте, сами зарабатывайте, конкури­руйте между собой», - не сработала. Она нас, коллективистов, дезориентировала. Лишь небольшая часть населения научи­лась работать в новых условиях, но боль­шинство из полученной свободы вывело для себя или формулу незаконного обо­гащения, или формулу преступной разгульносги, или формулу тунеядства.

Ориентиры для другого, осознанного пути развития есть, и не только в виде других успешных территорий с восточной культу­рой. В нашей истории был такой период мо­дернизации, когда люди, полные энтузи­азма строили общее будущее. Не построи­ли окончательно, но, по крайней мере, пы­тались, и попытка привела к поразитель­ным результатам. В памяти старших поко­лений живы времена строек, комсомола, са­моотверженности, когда самим строителям особо ничего не надо было, потому что все мечтали о прекрасном будущем для детей, откладывали своё личное благополучие для этой благородной цели. Сейчас порой ка­жется, что вместо светлого будущего для нас они только построили светлое настоящее (теперь уже - прошлое) для себя, потому что по-настоящему жили, верили, имели смысл существования, а не выживали, как мы сейчас.

Примеры есть. Значит, формула «тувин­ского чуда» может быть найдена. «На­циональные идеи», стратегии развития на­чинают быть жизнеспособными, когда их хо-чяят выработать, когда они опираются на ана­лиз культурного, ментального багажа об­щества, когда ставится вопрос: «Кто мы есть сегодня?», за которым и последует: «С чем и куда мы идём?».

Не решается то, что не осознаётся.

А после осознания формула преодоления сложится сама.