Сообщение ТАСС об измышлениях иностранной печати

18 декабря 1925 г. *

Ввиду появившихся в заграничной, главным образом в английской, печати сообщений о сосредоточении советских войск на границах с Маньчжурией и о других военных приготовлениях СССР в связи с китайскими событиями сотрудник ТАСС из вполне осведомленного источника получил следующие сведения.

Никаких военных перевозок и других военных приготовлений на китайской границе нет и не было, сведения английской прессы, и «Таймса» в том числе, явно вымышлены.

Относясь с полным сочувствием к происходящей в Китае национально-освободительной борьбе, СССР, однако, не имел и не имеет никаких агрессивных намерений по отношению к Дальнему Востоку. Оставаясь верным своей постоянной цели мирного сожительства со всеми странами, СССР в особенности заинтересован в развитии и укреплении мирных взаимоотношений со своими соседями на Дальнем Востоке и в

* Дата опубликования,

частности с Японией. Измышления английской прессы явно направлены к нарушению дружеских взаимоотношений, устанавливающихся между СССР и Японией, и носят в этом смысле безусловно провокационный характер.

Печат. по газ. «Известия»

M 2S9 (2622), 18 декабря 1925 г.

424. Запись бесед Народного Комиссара Иностранных Дел СССР с представителями Правительства Германии*

19—21 декабря 1925 г. 1. РАЗГОВОР СО СТАТС-СЕКРЕТАРЕМ ШУБЕРТОМ 19 ДЕКАБРЯ

Во время моей полуторачасовой беседы с Шубертом последний очень долго убеждал меня, что СССР следует вступить в Лигу наций. Неясно было, желает лн он этого сам или исполняет чье-нибудь поручение.

В Лондоне он говорил относительно СССР с сэром Уильямом Тирреллем **, который заявил ему, что отношение английского правительства к СССР остается и будет оставаться корректным, но что оно будет занимать в отношении СССР выжидательное положение. Шуберт, как и другие немцы, продолжал давать заверения в том, что Локарно не направлено против СССР. Я ему, как и другим, указал на знаменитую статью Зауэрвейна⁴⁴ н на целый ряд статей Гротволя в «Дейли телеграф». Он ответил, что он эти статьи знает, но что Гротволь не является выразителем взглядов английского правительства.

Больше всего мы с ним говорили о нашем проекте германо-советского дополнительного договора***. Пришлось с ним очень долго спорить. Ои из всех прикосновенных лиц является наиболее отрицательно настроенным к этому договору в предлагаемой нами форме. Он все вертелся вокруг такой формулировки: не надо давать отрицательную формулировку, как в советском проекте, но нужно дать положительную формулировку, причем под этой положительной формулировкой он разумел какие-нибудь дружественные выражения общего характера. На мои указания на чрезвычайную важность этого договора он ответил полным согласием с этим. Я упомянуло предстоящих переговорах с Францией; он сказал, что германское правительство будет очень довольно, если наши отношения с Францией станут лучше и более дружественными, однако ои тут же начал интересоваться датой начала советско-

* Из документа, озаглавленного «Берлинские беседы в декабре 1925 г.»

** Постоянный заместитель министра иностранных дел Великобритании,

*** См. док. № 387.

французских переговоров и признавал желательным заключение советско-германского договора до начала советско-французских переговоров. Однако нынешнее, вышедшее в отставку германское правительство не может заключить договора, и приходится ждать образования нового кабинета, что произойдет в середине января после созыва рейхстага. Кстати, сейчас нет единственного возможного автора германского проекта, т. е. Гауса. Поэтому поневоле приходится еще ждать н только предварительно обмениваться мыслями об этом договоре.

Между прочим, Шуберт упомянул и о готовности чехословацкого правительства вступить с СССР в дипломатические сношения.

• 2. РАЗГОВОР С БРОКДОРФОМ-РАНЦАУ 20 ДЕКАБРЯ

Ранцау специально пришел ко мне для интимной беседы н много говорил о выдержанной им в Берлине борьбе и о несколько раз представленной им просьбе об отставке, которую, однако, президент не принял. Оформлено непосредственное подчинение Ранцау премьеру помимо аусамта, Ранцау много говорил о том, что он все время заявлял о нашем отказе вступить в Лигу наций, причем его противники доказывали, что это не так и что мы только хотим дороже продать наше вступление в Лигу наций. Ои выражал беспокойство, действительно ли таково наше решение и не поставили ли мы его в нелепое положение, неожиданно согласись вступить в Лигу наций. Я его на этот счет успокоил,

3. РАЗГОВОР СО ШТРЕЗЕМАНОМ 21 ДЕКАБРЯ

Я начал с того, что для устранения всяких недоразумений передал, как было дело с посетившей меня рабочей делегацией. В момент моего приезда из Парижа в Берлин оказалось, что без всякого воздействия с чьей-либо стороны рабочие советы германских заводов послали ко мне делегатов, причем их было свыше 100 человек. Нельзя было не принять их, и я обратился к ним с краткой речью, в которой благодарил за их приветствие и прибавил, что я не имею возможности говорить о политике, ибо основным правилом наших международных отношений является невмешательство во внутренние дела других государств и ввиду этого отсутствие контакта с их организациями, кроме правительственных; в этом смысле в свое время делал строжайшие предписания тов. Ленин, когда мы отправлялись в Геную; я поэтому буду говорить лишь об экономических вопросах. Я тогда указал делегатам на наше основное стремление к модернизации производственных методов; ввиду этого промышленная Германия имеет для нас особенное значение, так же как работа на германских заводах германских рабочих.

Штреземан выразил удовлетворение, что об этом ничего не попало в печать, ибо враждебно настроенные публицисты это использовали бы.

Потом Штреземан перешел к объяснениям относительно Локарио *. Он рассказал, что было очень много разговоров о ст. 16 и об СССР. Когда впервые Штреземан об этом заговорил, он заявил о необходимости для Германии решать самой в каждом отдельном случае, участвует ли она в экзекуции или нет. При этом он говорил о необходимости для Германии сохранения прежних отношений с СССР. Бриан в этот момент довольно долго возражал и говорил, что Германия не может поставить себя в иное положение, чем все другие государства. Однако был такой момент, когда Бриан, а также другие участники Локарно указывали Штреземану на неосновательность такого опасения, ибо никто вообще не считает ст. 16 связывающей; если из 50 государств хотя бы 20 будут участвовать в экзекуции, это будут считать очень большим успехом. Объяснения юристов тоже подтвердили германским делегатам неосновательность опасений относительно ст. 16 и неосновательность ее толкования в смысле чего-то обязательного. Когда наконец в решающий момент Штреземан официально заявил, что Германия ие будет считать себя связанной условиями ст. 16, взял слово один только Вандервельде и не возразил по этому поводу ничего, кроме сожаления. Другие участники не взяли слова, так что германская концепция осталась без возражений, причем все это зафиксировано в протоколах. Между прочим, еще в 1921 г. по вопросу ост. 16 были выдвинуты общим собранием Лиги наций тезисы, в которых, между прочим, говорится, что каждое государство является судьей своего участия в выполнении ст. 16. Эти комментарии ие носили характера обязательного закона или конвенции, но скорее рекомендации. В протоколах Локарио имеется ссылка на этот документ. В разговорах участники еще горячее говорили о том, что ст. 16 ие связывает Германию. Переходя к оценке Локарно вообще, Штреземан еще раз говорил об экономических нуждах Германии и о безусловной необходимости для нее улучшить отношения с Францией.

Я тогда изложил свою концепцию, что экономическое тесное сближение Германии и Франции уже почти осуществилось в 1921—1922 гг. и что Англия сознательно сорвала этот опасный для нее процесс, толкнув Францию в Рур и выступая с нотами, обнадеживающими Германию, всякий раз, когда Германия готовилась отказаться от пассивного сопротивления. Штреземан с большой живостью сказал, что в это

* См. сб. «Локарнская конференция 1925 г, Документы», M., I959 и прим. 68 настоящего теме.

время было действительно так и что, когда он в конце 1923 г. сделался канцлером с целью отказаться от пассивного сопротивления, германские националисты все время указывали иа августовскую ноту Керзона¹³⁵. Таким образом, относительно прошлого Штреземан подтвердил свою концепцию. Но ои считает неверным наше представление, что теперь невозможно франко-германское сближение. Наоборот, теперь, по его словам, после Локарно, и во Франции, и в Германии имеется чрезвычайно сильная тяга к тому, чтобы вернуться к программе 1922 г. Торговые переговоры пошли гораздо лучше, и Англия в результате Локарно ие обладает теми возможностями, которые мы ей приписываем, чтобы разделять Германию и Францию. Тогда Штреземан перешел к обычным заверениям, что Локарно не направлено против нас, причем в отличие от других он этого ие распространял на Англию. Он сказал, что Локарно ие есть мысль Чемберлеиа, что от Чем-берлеиа ои не слышал ни единого слова в смысле направления Локарио против нас. Он самым определенным и формальным образом удостоверяет, что ии в Локарно, ни вовремя предшествовавших переговоров с английской стороны ничего не было сказано такого, что заставило бы считать Локарно направленным против СССР. Но Штреземан не ручается за всех членов английского правительства и таким образом ие удостоверил локарнского пацифизма всех английских министров. Относительно Франции он сказал, что она очень благоприятно настроена сейчас по отношению к СССР и не даст себя использовать против СССР.

В связи с этим я рассказал Штреземаиу о заверениях французских политиков, что Франция ие поддастся маневрам против СССР, причем я кое-что рассказал и из наших наблюдений относительно Англии. В противоположность Шуберту Штреземан не убеждал меня входить в Лигу наций, но ои рассказал мне, что Бриан в Локарно заверял его самым торжественным образом, что он имеет материал для доказательства того, что минимум через 3 месяца СССР вступит в Лигу наций. Я опять рассказал о журналисте Штейне*. Я рассказал Штреземаиу о своем разговоре с Брианом и о том, что с самого же начала он признал, что знает о нашем отказе вступить в Лигу наций, так что с первых же шагов разговора с Брианом этот вопрос был устранен **. Я тогда рассказал Штреземаиу вообще о разговоре с Бриаиом, в частности, о предстоящих в январе трех комиссиях. Я указал, что в Париже не принималось никаких решений и только производился обмен мыслями по отношению к будущему, причем было констатировано в общих чертах, что относительно

* См. док. № 351. ** См. док. N° 415.

программы будущих переговоров имеются приблизительно одинаковые взгляды.

Мы тогда перешли к нашему проекту договора, причем Штреземаи стал юлнть и отвиливать от согласия на каш проект. Он указал, что чехословацкий договор с нейтралитетом в его вступлении*, хотя напечатан в чехословацком кодексе, ие был зарегистрирован в Лиге наций. Нет поэтому ии одного прецедента подписания членом Лиги наций обязательства о нейтралитете. Спор тут принял тот оборот, что я напомнил Штреземану о его заверениях относительно полной свободы Германии в истолковании ст. 16. Теперь настал момент показать это на деле н провести это в жизнь**. Штреземаи приводил обычные аргументы, что разоруженная Германия не может в договорах говорить о войне и поэтому не может говорить о нейтралитете. Удачную формулу должен сочинить Гауе.

Я довольно много говорил, как и Шуберту, о громадном историческом значении этого договора и опять упомянул,что в середине января начнутся переговоры с Францией. Штреземаи, как и Шуберт, указал на невозможность подписания договора вышедшим в отставку правительством. Новое же будет ие раньше середины января. Потом оказалось, что проект Гауса уже готов, но Штреземан должен еще его обсудить с Лютером и сам хочет кое-что изменить; после этого он хочет сообщить его частным образом нам, чтобы частным образом иметь наш отзыв до прохождения проекта через все инстанции. Тут Штреземаи прочитал мне одно место меморандума Гауса, в котором приводится формула: «дружественное дого-вариваиие (ферштеидигуиг)» по всем вопросам, потом делается комментарий в том смысле, что это означает нейтралитет при войне с третьей державой, неучастие во враждебных комбинациях и вообще все, что имеется в нашем проекте. Я тогда сказал Штреземану, что этот комментарий очень хорош, но что его нужно будет зафиксировать между намина бумаге. Штреземан тогда сказал, что можно было бы иметь одну формулу в договоре, а комментарии оформить в виде особого протокола. Я сказал, что это мысль очень интересная и что ее нужно будет серьезно обдумать. Я тоже гово-Вил о громадной исторической важности такого акта, причем 1треземан со своей стороны заверял, что он считает его в высшей степени важным и поставит его самым первым делом в новом кабинете, куда он рассчитывает войти.

Потом говорили о кредитах, причем я указывал на громадное значение некоторых государственных актов, вроде английского закона об облегчении торговли ^l7_t для развития

См. т. V, док. № 180. См. дсж. № 325, 332, 333.

торговых отношений* Штреземаи указал, что Германия иам дала уже много по своим средствам. Он признал, однако, громадную важность этого вопроса для наших торговых отношений и обещал подумать о том, каким способом лучше всего для Германии пойти навстречу нашим кредитным нуждам.

Обменялись мыслями о конвенциях, которые еще предстоит заключить, — таможенной, о литературной собственности, о принятии возвращающихся из Германии и т. п. Тут Штреземаи с большим волнением вспомнил о кавказских арестах¹⁸⁶ и стал говорить о них в весьма волнующемся тоне. Можно было понять, что он считает выполнение германских требований необходимой предпосылкой дальнейших отношений между нами. Во всяком случае, он говорил чрезвычайно

резко.

Выяснилось, что Лютер только что приехал, и Штреземаи обещал помочь моему свиданию с Лютером¹⁸⁷. Под конец он просил содействовать Германии в деле Зауэра¹⁸⁸.

Чичерин

Псчат. по арх.

425. Сообщение Полномочного Представителя СССР в Литве о беседе с Министром Иностранных Дел Литвы Рей-нисом *

2t декабря 1925 г.

Многоуважаемый Семен Иванович,

Как я Вам уже сообщал по телеграфу, Ренине вызвал меня к себе в субботу 19 декабря.

Аккуратно, с бумажкой в руке, Рейиис передал мне, что постановил кабинет министров иа своем вчерашнем заседании. Первым стоял вопрос о желательности приезда в Ковио т. Чичерина в связи с тем, что подписание протокола не будет произведено в Ковио**. Кабинет министров ответил на этот вопрос, что и в этом случае приезд Чичерина безусловно желателен, этот акт и без подписания протокола не теряет своего значения для развития взаимоотношений между Литвой и СССР. Литовское правительство остается на высказанной им раньше точке зрения необходимости заключения ряда договоров с СССР, для чего посещение Чичерина весьма существенно. (Я здесь и в дальнейшем излагаю слова Рей-ииса, а не говорю от себя.)

Второй вопрос гласил — согласен ли кабинет министров перенести подписание проекта из Ковио в Москву. На это

* Из письма члену коллегии Народного комиссариата иностранных дел СССР С. II. Аралову от 2! декабря 1925 г. ** См. док. № 409.

75!

кабинет ответил отрицательно. Если протокол не может быть подписан в Ковио, то он совершенно отпадает, потому что не является таким важным документом, для подписания которого нужно было бы специально ездить. Кабинет рассматривает протокол как первое и общее выражение воли к соглашению между двумя странами. Такое общее выражение воли может быть сделано и устно и письменно, но письменно это делается «при случае». Таким случаем является проезд Чичерина через Ковио. Приезжать же специально для такого дела не стоит (у меня осталось впечатление, подтверждаемое и дальнейшим, что Рейнис хотел сказать — не стоит стрелять из пушки по воробьям). Рейнис говорил, что если бы вопрос с самого начала был так поставлен, что для подписания такого общего протокола нужно было бы ехать в Москву, то в Литве не нашлось бы сторонника этого протокола. Однако это не следует понимать в том смысле, что в этом случае в Литве не нашлось бы сторонников соглашения с СССР и заключения с ним политического и торгового договоров, которые предусматривает этот протокол. Наоборот, заключение этих договоров остается для Литвы желательным в той же мере, в какой это было бы желательно и с протоколом. Литовское правительство не думает отказываться и от поездки в Москву, но уже ие для подписания протокола, а для заключения самих договоров. Из-за этого можно и стоит поехать в Москву, но из-за одного протокола этого делать не стоит. Естественно, продолжал Рейнис, что такая поездка в Москву может состояться только после предварительной выработки и обсуждения дипломатическим путем основных положений этих договоров. Поэтому Рейнис затрудняется уже сейчас назвать хотя бы приблизительный срок такой поездки. Здесь он ссылался на «занятость» с обеих сторон — в Литве сейчас массу сил и времени отнимает прохождение бюджета в сейме, а в СССР — партийный съезд.

Третий вопрос, которым занимался кабинет, — вопрос о том, нельзя ли достигнуть подписания протокола в Ковио устранением спорных моментов. Так как сомнения были высказаны с русской стороны по поводу 4-го пункта этого протокола, кабинет нашел возможным предложить исключить этот пункт из протокола. Правда, это нарушает стройность всего построения, так как в протоколе говорится только о целях намечающегося сближения, но не о средствах к достижению этих целей. Однако во второй части протокола, касающейся экономических взаимоотношений, тоже говорится, что обе стороны предусматривают заключение торгового и других договоров. Выпустив 4-й пункт в политической части протокола, можно считать, что его как бы заменит экономическая часть в цитированном выше месте. Выражение «и других договоров» в этой части протокола указывает иа те сред-

г

ства, которыми будет достигаться намеченное как цель в политической части протокола.

Четвертый вопрос, которым задавался кабинет министров, гласит — подлежит ли протокол, в случае его подписания в Ковио, оглашению, или он должен остаться в секрете между договаривающимися сторонами. Кабинет министров стал на ту точку зрения, что его оглашать не следует. Этот протокол только рамка, в которую всякий будет пытаться вставить картинку по своему вкусу. Здесь не избежать самых различных кривотолков и предположений. В результате можно ожидать, что заинтересованные державы, особенно державы Антанты, станут оказывать давление на Литву. Рейнис говорил, что если великая держава, в особенности же СССР, может позволить себе делать крутые повороты в своей внешней политике без риска жестоко пострадать за это, то маленькие государства делать этого не могут. Им нужна постепенность и уверенность в прочности новой комбинации и ее результатах для себя. Литва ие хотела бы попасть между двух жерновов. Тут Рейиис еще раз оговорил, что эти соображения ничего не меняют в сущности той линии, которую взяло литовское правительство за последнее время. Они продиктованы только осторожностью и, если хотите, слабостью Литвы.

Пятым вопросом был порядок приема Чичерина в Ковио, но кабинет, говорил Рейнис, не стал его рассматривать, предоставив министерству иностранных дел организовать прием*.

С товарищеским приветом

Александровский

Печат. по арх.