Нота Народного Комиссариата Иностранных Дел СССР Посольству Японии в СССР

26 февраля 1930 г,

В ответ на ноту Японского Посольства от 25 января с. г. за Л? 13 Народный Комиссариат по Иностранным Делам имеет честь уведомить Посольство, что, когда обстоятельства это позволят, подлежащие власти Союза Советских Социалистических Республик не будут иметь возражений против удовлетворения просьб японских подданных, которые пожелали бы заниматься рыболовным и иным морским промыслом с судов в местах, ныне для того закрытых, не упомянутых в ст. 1 протокола (А) *, приложенного к рыболовной конвенции.

Лечат, по арх.

В у-оуикаомой ноте Посольства Японии в СССР от 25 января 1930 г. Xs 13 ** говорилось;

«Японское Посольство в Москве имеет чесгь согласно инструкции своего Правительства заявить Народному Комиссариату ло Иностранным Делам нижеслелукшее;

Японское Правительство понимает запретные районы, указанные в Приложении к временным правилам производства рыбного, ззер;-:ис*го v. других водных промыслов с судов в морских водах ДВК. издан]-] ым дальневосточными зластяг.ш СССР, совершений от.'шчающкмися но своему характеру от запретных пайоноз, перечисленных в ст. I протокола (А), прн-ложецпзго к рыболовной конзен^н между Яг.ош^ей и СССР, и имеющими временный характер. стг.в,я своей це-оью охрану и размножение особых пород оыбы и продуктоз моря. Поэтому Японское Правительство полагало бы. что. поскольку действительное положение рыбных промыслов позволяет, производство такозых должно допускаться и з районах, перечисленных в дрилой'снин к вышеуказанным правилам.

Ввиду этого Японское Правительство надеется, что, когда будут за-язле^зя от япоктких подданных о г.редоставлешш им права на производство промыслов в таловых районах, соответственные зластЕ* СССР безусло-в-

* Си. сб. «Рыболовная конвенция между Союзом ССР и Японией со iiсеми относящимися к ней материалами». M., I928, стр. 9.

** Нота передана на русском языке.

но будут рассматривать отдельные заявления японских подданных для: iin удовлетворения.

CüMO собой разумеется, запрет, о котором идет речь, не б\*дет применяться к открытому морю».

74. Запись беседы Заместителя Народного Комиссара Иностранных Дел СССР с Послом Франции в СССР Эрбет-том

26 февраля 1930 г.

Эрбетт сообщил о своем отъезде в конце этой недели в отпуск и спрашивал, имею ли я что-нибудь передать через него в Париж.

Я сказал, что буду очень рад, если он передаст о возмущении, охватившем всю страну в связи с антисоветской кампанией во французской печати *, которой правительственные круги не оказывают активного противодействия. Я заранее знаю ссылку Эрбетта на свободу прессы, но в то же время я не могу не знать, что даже французская пресса не пускается в концентрированную атаку против какого-либо государства, если она полагает, что это противоречит политике и стремлениям правительства.

Эрбетт указывал на отсутствие единодушия в парижской печати и на участие в кампании лишь части прессы, а не всей. Он намекнул, что мы должны были сделать какие-то конкретные предложения французскому правительству, имея, очевидно, в виду вопрос о долгах.

Я заметил, что отношения между правительствами не могут исчерпываться односторонними предложениями и что предложения обыкновенно делаются в процессе переговоров, от которых, однако, в данном случае французское правительство уклоняется. Когда переговоры велись между Раковским и де Монзн. мы. конечно, делали предложения**, на которые, однако, до сих пор ответа не получили.

Под конец Эрбетт полувопросительно говорил, что ему придется платить за вывоз своих вешен, но я его успокоил, заявив, что таможенные власти действительно не решались на освобождение Эрбетта от пошлин, опасаясь критики и осуждения общественного мнения, взбудораженного упоминаемой мною антисоветской кампанией, но что НКИД согласился разделить с таможенными властями риск и что вопрос, таким образом, можно считать улаженным.

Литвинов

Печат. r.Q арк.

* См. ДОК, „\э 38, 39 ** Си. т. X, док, № 219

Ш

75. Запись беседы Заместителя Народного Комиссара Иностранных Дел СССР с Послом Германии в СССР Дир-ксеном

26 февраля. 1930 г.

Дирксен говорил исключительно о концессиях, в частности о «Друзаг» *'.

1. В Германии создалось впечатление о коренном изменении нашего отношения к концессиям, и там желали бы точно выяснить, намерены ли мы действительно ликвидировать все концессии, и в таком случае германское правительство, естественно, озабочено судьбой немецких концессий. Более всего оно, конечно, заинтересовано в концессии «Друзаг». Несмотря на данное мною заверение об отсутствии у Советского правительства желания ликвидировать концессию, частые придирки на местах продолжаются.

2. Дирксен спрашивал, не считал ли бы я желательным приезд из Берлина специального уполномоченного германского правительства для выяснения всего комплекса вопросов, касающихся концессий.

3. Я ответил Дирксену, что паша заинтересованность в большинстве концессий значительно уменьшилась. Мы в свое время привлекали иностранный капитал через концессионеров, рассчитызая с помощью этого капитала ускорить разработку тех отраслей промышленности, которые не входили в то время в план нашего собственного строительства. Концессионеры принесли нам большие разочарования, ибо они либо стремились работать на капиталы русских частников, либо же на капиталы, образованные из огромных прибылей, либо вовсе уклонялись от выполнения производственных программ, связанных с вложением капиталов. Таким образом, оказалось, что концессионный сектор нндустрнализании значительно отстает от наших собственных темпов строительства и вместо положительного фактора получился отрицательный, замедляющий и тормозящий выполнение нашей пятилетки. Мы, конечно, намерены твердо выполнять взятые на себя в отношении концессионеров обязательства, но будем строго настаивать на взаимности, не позволяя концессионерам оттягивать выполнение производственных программ. Если, конечно, тот или иной концессионер предпочтет ликвидировать концессию, мы готовы пойти ему навстречу. Что касается «Друзаг», то правительство решило эту концессию сохранить и дало твердые директивы местным властям, чтобы концессионеру не ставили никаких препятствий и чтобы были созданы нормальные условия работы. Я прочитал Дирксену отдельные места из телеграммы т. Сырцова. Я предложил Дирк-

U2

сену передать Дитлову *, чтобы он в случае каких-либо требований со стороны местных властей, выходящих за пределы обязательств концессии, немедленно ставил в известность Главконцесском. Я допускаю неприязненное отношение местных властей к концессии, но в конце концов решают не они, а правительство. Надобность в приезде специального уполномоченного, по моему мнению, отпадает, так как общее отношение правительства к концессиям я только что разъяснил Днрксену, а об отдельных недоразумениях и конфликтах переговоры должны вестись непосредственно между концессионером и ГКК- Мы всегда отстаиваем невмешательство дипломатии во взаимоотношения с концессионером, которые регулируются концессионным договором и судебными инстанциями, предусмотренными в этом договоре.

4. Дирксен, не вполне удовлетворенный, конечно, моим решительным тоном в отношении вмешательства Шлезингера, был. однако, очень доволен коим сообщением касательно «Друзаг».

М. Литвинов

Лечат. r.G арх.

76. Телеграмма Полномочного Представителя СССР в Монгольской Народной Республике в Народный Комиссариат Иностранных Дел СССР

26 февра-гя 1930 г.

На Вашу телеграмму от 14 феиоаля с. г. ** Представительница от Монгольской Народной Республики на Всесоюзное совещание по женской работе на Востоке выехала в Баку 23 февраля с. г.

Охтин

Печат- по арх.

77. Запись беседы члена Коллегии Народного Комиссариата Иностранных Дел СССР с Посланником Польши в СССР

Пате ком

27 февраля 1930 г.

1. Посещение Патека, уезжающего сегодня в Варшаву, было, по-видимому, продиктовано больше соображениями куртуазии, чем деловой необходимости. Он сразу заговорил о почтово-телеграфной конвенции, причем несколько раз

* Днэектоа концессии «Др\^гзаг>. ** См! док, X? 61.

подчеркивал, что мы в споре о транзите посылок в Персию «абсолютно правы» и что «польские почтовики» сделали большую ошибку, ие согласившись принять нашего резонного предложения о подписании протокола в дополнение к существовавшей почтово-телеграфной конвенции*, согласно которому Польша, получив право транзита посылок, обязалась бы не принимать к транзиту посылок, происходящих из других государств, не состоящих с нами в почтово-договорных отношениях. Вполне понимая обоснованность нашего нежелания давать таким государствам право транзита посылок на Восток, Патек предлагал аннулировать денонсацию и подписать предложенный нами раньше протокол.

Я сказал, что инициатором подписания в свое время такого протокола был НКИД, который в интересах польско-советских отношений стремился найти возможность предоставить Польше транзит посылок в Персию, несмотря на то, что между нами нет торгового договора. В течение довольно продолжительного времени мы вели об этом переговоры с Польшей, причем не с почтовиками, а с мининделом в Варшаве и с польской миссией здесь**, и мы были очень огорчены, когда непонятное нам упорство Польши в этом вопросе вынудило нас денонсировать прежнюю конвенцию, которая после заключения нами посылочного соглашения с Персией стала несовместимой с нашим основным принципом о допущении транзита на Восток только из тех государств, которые имеют с нами торговые договоры. Этот принцип зафиксирован в декрете и изменить его НКИД не в силах. Мы хотели, однако, сделать исключение для Польши на основании старой конвенции и имели в виду именно наличием этой старой конвенции мотивировать наш отказ тем государствам, которые, ссылаясь на предоставление транзита Польше, потребовали бы от нас предоставления транзита и им, хотя бы у них и не было торговых договоров с нами. Теперь положение существенно изменилось. Аннулировать денонсацию невозможно, ибо она произведена в совершенно официальном порядке и известна уже и другим государствам. Теперь речь может идти только о заключении новой конвенции, включить же в нее право транзита польских посылок в Персию — это значит дать основание другим государствам, не имеющим с нами торговых договоров, требовать заключения аналогичных конвенций. Мы проявили в этом вопросе максимум доброй воли и готовы проявить ее и дальше, но просто не видим возможности, как предоставить Польше транзит посылок в Персию без создания опасного прецедента, который вынудил бы нас предоставить после этого такой же транзит также и всем дру-

~"~*~СгГ7. XII, док. Хе 314. 333.

"" Слт. т. XII. док. Х<> 291. -314. m 337 и Ш7.

гим государствам. Юристы Наркомпочтедя и в особенности НКИД много ломали себе голову над этим вопросом, ибо мы очень хотели бы пойти навстречу Польше. До сих пор, однако, мы не нашли никакого выхода.

Патек соглашался с абсолютной корректностью нашей позиции, ругал варшавских чиновников и сожалел, что он ничего не энал в свое время о нашем предложении, иначе он немедленно настоял бы на его принятии. Он еще обдумает этот вопрос и будет говорить о нем в Варшаве в поисках какого-нибудь выхода, и, кроме того, он поручит Зелезннекому посетить т. Сабанина * и попробовать вместе с ним найти какой-нибудь «юридический выход», тем более что Зелезнн-ский —юрист. Он полагает, что мы должны найти какую-нибудь возможность предоставить Польше транзит посылок, хотя бы формально мы и были правы в своей позиции. Нельзя основываться только на формальности. Вот в Варшаве существует столько лет наше торгпредство, пользуется всеми правами и привилегиями, несмотря на то, что никакой формальной базы для этого в виде какого-нибудь договора или соглашения не существует. Он. Патек, рад, что это торгпредство существует, как рад и вообще всякой связи между нашими странами. Он будет очень жалеть, если торгпредства не будет.

2. В связи с вопросом о почтово-телеграфной конвенции я поднял вопрос о намерении польских ж.-д. властей повысить тариф на наши товары. Я сказал, что мне звонили об этом из НКПС в порядке информации о важном вопросе, вставшем между нашими и польскими ж.-д. ведомствами. НКПС сообщил, что продолжает еще переговоры по этому вопросу, и просил меня пика что ничего не предпринимать. Я пользуюсь, однако, случаем обратить внимание его, Патека_: на этот случай, исходя из того мудрого положения, которое он на днях высказал в беседе с т. Карским, что не следует рвать старых связей, а нужно их культивировать и создавать новые. Я боюсь, что ведомственные интересы польского министерства железных дорог могут привести к серьезному ущербу для наших отношений. Торговля существует прежде всего на началах взаимности, и если, как мне сообщают, польское ж.-д. ведомство создаст для наших товаров запретительные тарифы, то это ударит не только по нашему экспорту, но неизбежно также и по нашему импорту из Польши. Об этом, однако, пришлось бы очень пожалеть особенно в настоящее время, поскольку паши закупки в Польше не только сильно возросли, ио имеют тенденцию к дальнейшему расширению. Я могу ему. Па теку, сообщить в частном порядке и по секрету, что недавно узнал от т. Микояна, что импортная пятилетка предусматривает расширение ввоза таких товаров, продажа ко-

* Заведующий экоиомнческо-правовым отделом НКИД СССР.

торых представляет особенный интерес для Польши, именно изделий металлообрабатывающей промышленности, в особенности так называемых черных металлов. Таким образом, наши крупные закупки за последний год были неслучайными, а должны расшириться, если только Польша создаст нормальные условия для развития нашей торговли с нею. Я не делаю никакого представления, но в частном порядке я советовал бы ему указать кому надо в Варшаве на близорукость и опасность повышения тарифов для советских товаров.

Патек внимательно записал все это в тетрадку и сказал, что он непременно переговорит с министром железных дорог, его личным приятелем, а также с министром торговли Квят-ковским. Министр железных дорог, он думает, пойдет ему навстречу, если только речь идет о таком повышении тарифов, которое диктуется интересами ж.-д. ведомства, а не необходимостью защиты собственной продукции. Тогда, конечно, вопрос сложнее, и придется вести более обширные переговоры с разными ведомствами.

3. Тут Патек сказал, что при последнем пребывании в Варшаве он заметил некоторое ухудшение настроения польских промышленников в отношении развития торговли с СССР в связи с тем обстоятельством, что мы продаем некоторые наши товары по таким низким ценам, что не даем возможности жить польской промышленности. С ннм говорил Сапега, бывший министр иностранных дел, и Веловенский, бывший посланник, оба помещики, заинтересованные в торговле лесом. Они горько жаловались на чрезвычайно низкие цены, по которым продается советский лес, и говорили о целесообразности договориться с нашими лесоэкспортирующими организациями с целью совместного повышения цен. Зачем-де нам обоим терять в борьбе деньги и делать подарки покупателям. Кроме того, польские лесопромышленники жалуются на то, что мы продаем необработанный лес, в то время как Польша, в интересах уменьшения безработицы, стремится вывозить только пиленый лес. Ряд помещиков жалуется на то, что наши галоши и бензин продаются в самой Польше по чрезмерно низким ценам, ниже себестоимости соответствующих товаров польской промышленности. Желательно было бы, сказал Патек, большее сотрудничество между советским и польским хозяйством, чтобы не наносить друг другу ущерба и развивать торговлю обеих сторон.

Я сказал, что вопрос с советским лесом очень сложный, во-первых, ввиду бурного роста нашей лесной промышленности и, во-вторых, вследствие конкуренции скандинавских стран. Что касается галош н бензина, то, насколько мне известно, они бьют конкурентов не столько ценами, сколько высотой своего качества.

Патек сказал, что вопрос о лесоэкспорте очень важный, что он на эту *те.му будет иметь беседу в Варшаве и по возвращении будет вновь со мною говорить.

4. На вопрос, когда он вернется, Патек сказал, что он должен быть здесь до 6 марта, когда в Харькове начнется процесс Ефремова³⁵. Он считает своим долгом быть в такой момент на месте. Этот процесс его беспокоит, особенно ввиду последней речи т, Рыкова *, где говорилось «об одной соседней державе». Из разговоров и даже из сообщений в прессе ему, Патеку, известно, что Ефремову инкриминируются сношения с польским и германским консульствами в Киеве. В Варшаве удивлены этими сообщениями, и Залесский в частном письме к Патеку мотивировал свое удивление тем, что он сам читал не то статью, не то книгу Ефремова, направленную против Польши. Патек сказал, что Ефремов работал против СССР и против Польши. В данном случае польское правительство никакого отношения к этому делу не имеет.

Я сказал, что с подробностями дела Ефремова я совершенно не знаком и мне непонятно, почему Патек ожидает осложнений в наших отношениях нз-за этого процесса. Что касается непричастности польского правительства к этому делу, то польские подчиненные органы могли пойти далеко н без распоряжения и даже без ведома польского правительства.

Патек развел руками и сказал, что он во всяком случае будет здесь к 6 марта. Он переговорит в Варшаве о многих вопросах и по возвращении сейчас же меня посетит **. Он стал перечислять вопросы, по которым будет говорить в Варшаве (почтово-телеграфная конвекция, тарифы, лес н т. д.), а потом вдруг неожиданно сказал: «И войны не будет».

Я вопросительно посмотрел на него с недоумением. Он понял и пояснил, что он это говорит потому, что часто люди дискутируют возможность войны, особенно каждой весной. Он абсолютно убежден в том, что войны не будет, ибо нам незачем воевать. Он так уверен, что может повторить свое старое убеждение, что между польской и советской армиями он может поставить свою кровать и на ней спокойно спать. Люди, которые говорят о возможности войны, не учитывают всех ужасов н всех страданий, которые она приносит. Никто воины ие хочет.

Я выразил также надежду, что войны не будет, и прибавил, что, если бы она когда-нибудь произошла, это было бы не по инициативе н не по вине СССР. Мы хотим мира и спокойствия для нашего внутреннего строительства.

Б. Стомоняков

Печат. по аох.

* См. газ. «Известия».\"в 50 (3897), 20 февраля 1930 г. ** См. док. Ль IUI, 14Ü.