Часть II 7 страница

Во всяком случае, существует фундаментальное аналитическое требование: сделать систематическое различие между данными по

²⁷ В окончании своей статьи Хаймен точно отмечает различие между сравнитель­ными и абсолютными соотношениями (и абсолютным количеством). Но он отмечает это в связи со специальной проблемой референтно-групповой теории и не указывает на смысловое значение этого различия для рассматриваемой нами теории. Он пишет так: «Хотя данные, представленные далее, дают твердое и сильное подтверждение, что низшие классы как группа имеют систему ценностей, которая снижает вероят­ность личного успеха, все же эти данные свидетельствуют о том, что значительная часть низшей группы не принимает эту систему ценностей». (Хаймен затем сообща­ет, что «значительная часть» представляет существенное большинство.) «Сходным образом, в высших классах есть люди, которые не проявляют модальных тенденций своей группы». Ibid., 441. — Примеч. автора.

относительным частям и по абсолютному числу²⁸ в нескольких со­циальных слоях, принимающих культурную цель, а также признать, что именно частота расхождения между целью и социально структу­рируемым доступом к ней имеет теоретическое значение. Дальней­шие исследования должны разрешить сложную проблему получения систематических данных как по целям, так и по структурированно­му доступу к возможностям, а также проанализировать их совмест­но, для того чтобы рассмотреть, будет ли сочетание высоких ожида­ний и небольших возможностей встречаться с существенно разной частотой в различных социальных слоях, группах и сообществах и будут ли, в свою очередь, эти различия связаны с различной интен­сивностью девиантного поведения. Дадим перечень необходимых данных по социально сформированным различиям:

1) в воздействии культурной цели или норм, регулирующих поведение,

ориентированное на эту цель;

2) в принятии цели или норм как моральных мандатов или усвоенных

ценностей;

3) в относительной доступности цели: жизненные шансы в структуре воз-

можностей;

4) в степени несоответствия между принятой целью и ее доступностью;

5) в степени аномии;

6) в интенсивности девиантного поведения различного вида, представлен-

ного в типологии форм адаптации.

Очевидно, что нелегко собрать адекватные данные по всем этим различным, хотя и связанным пунктам. До настоящего времени со­циологи должны были работать с явно приблизительным и несовер­шенным измерением почти всех этих переменных (например, исполь­зуя уровень формального образования как показатель доступа к воз­можностям). Но в социологии все больше возрастает проблема: долж­ны быть определены переменные, имеющие стратегическое значение для теории, должно быть разработано совершенное измерение для них. Существует возрастающее взаимодействие между теорией, которая формулирует вопрос о значительности определенных переменных;

²⁸ Следует заметить, по крайней мере в примечаниях, что требование провести та­кое различие тесно связано с анализом социальной жизни. Важные сами по себе отно­сительные соотношения людей в различных социальных слоях и группах, представляю­щих особые установки, способности, доходы или любые поведенческие образцы, не Должны затемнять, как часто бывает в социологических исследованиях, столь же важ­ные данные об абсолютном числе людей, проявивших эти качества в различных слоях и группах. С точки зрения влияния на общество, часто имеет значение не относительная пропорциональность, а абсолютное число людей. Другие примеры, относящиеся к этому вопросу, см. в главе XII этой книги, прим. 16. — Примеч. автора.

методологией, которая разрабатывает логику эмпирического иссле­дования, включая эти переменные; и методикой, которая развивает эти средства и процедуры для измерения переменных. Как мы уже видели, недавно было положено определенное начало в разработке измерений как субъективных, так и объективных компонентов ано­мии. Не будет слишком сильным допущением, что эти измерения бу­дут продолжать совершенствоваться и что соответствующие измерения этих переменных будут развиваться. В частности, будет усовершенство­вано измерение важного, но по-прежнему неопределенно используе­мого понятия, названного Вебером «жизненными шансами» в струк­туре возможностей.

Таким образом, мы можем выявить социальную топографию ано­мии. Мы можем, например, определить место в структуре американ­ского общества, где существует максимальное расхождение между культурными ценностями, принимаемыми людьми в стремлении к определенным целям, и сформировавшимися возможностями жить согласно эти ценностям. Подобное исследование может натолкнуть­ся на легкомысленную склонность — допустить, что все американс­кое общество одинаково подвержено аномии. Напротив, мы можем исследовать статусы в структуре американского общества, которые влекут величайшие трудности для людей жить в согласии с норматив­ными требованиями. И именно это означает утверждение, что рас­хождение между принятыми нормами и возможностями для социаль­но вознаграждаемой конформности с этими нормами «вызывает на­пряжение», в связи с чем возникает девиантное поведение и аномия.

Насколько необходимо определить причины различной степени аномии в различных секторах общества, настолько же необходимо исследовать различия в адаптации к аномии и силы, создающие ско­рее один, чем другой тип адаптации. Множество современных иссле­дований связано с этой общей проблемой.

Аномия и формы девиантного поведения

Инновация

Первую форму девиантного поведения, определенную в типоло­гии, изложенной в предшествующей главе, мы описали как иннова­цию. Вспомним, что она относилась к отрицанию институциональ­ной практики и сохранению культурных целей. Она кажется характе­ристикой существенной части девиантного поведения, которое по­лучило самое большое исследовательское внимание, а именно той

части, которая не совсем точно подводится под всеобъемлющие по­нятия «преступление» или «правонарушение». Поскольку закон дает точные критерии для этих форм поведения, они очевидны и относи­тельно легко попадают в центр внимания исследователей. Напротив, другие формы поведения, которые являются отклонениями от при­нятых норм с точки зрения социологии, хотя и не с точки зрения за­кона (например, то, что мы называем «бегство»), являются менее оче­видными и получают меньше внимания.

Некоторые исследования недавно показали, что общепринятые понятия «преступление» и «правонарушение» могут скорее запутать, чем уточнить наше понимание многочисленных разновидностей де-виантного поведения, к которому они относятся. Оберт, например, замечает, что «определение преступления в законе... возможно, [от­ражает] мало общего между всеми феноменами, подведенными под это понятие. И это, по-видимому, также верно для «канцелярских» преступлений. Этот тип может также отличаться во многом по своей природе и может нуждаться во вполне различных причинных объяс­нениях»²⁹.

Когда мы применяем к определенному классу поведения термин «преступление» или «правонарушение», развивается тенденция ис­кать в первую очередь сходство (существенное или не очень) между чертами поведения, включенного в этот класс. Например, под опре­деление в общем понятии «подростковые правонарушения» подпа­дают вполне различные с социологической точки зрения формы по­ведения молодежи. Это часто связано с допущением, что широкое разнообразие поведения или люди, включенные в одну или другую форму поведения, с теоретической точки зрения относятся к одному роду. Но мы считаем спорным, что поведение молодого человека, который похитил бейсбольные принадлежности, является очень по­хожим на поведение молодого человека, который периодически на­падает на членов внешней группы.

Более того, решение включить широкую область поведения и одну рубрику «преступление» или «правонарушение» ведет к допу­щению, что весь круг поведения, относящегося к этой категории, будет объяснять единственная теория. Это не слишком далеко по своей логике от допущения Беньямина Раша или Джона Брауна, что

²⁹ Vilhelm Aubert, «White-collar and social structure, «American Journal of Sociology, 1952, 58, 263—271; а также R.K. Merton, «The social-culturial environment and anomie», in Helen L. Witmer and Ruth Kolinsky, editors, New Perspectives for Research on Juvenile Delinquency (Washington, D.C., U.S. Department of Health, Education, and Welfare, Children's Bureau, 1956), 24—50, включая дискуссию участников конференции; Daniel Glaser, «Criminality theories and behavioral images», American Journal of Sociology, 1956, 61, 433—443, at 434. — Примеч. автора.

скорее должна быть одна теория болезни, чем различные теории бо­лезни — туберкулеза или артрита, синдрома Меньере или сифили­са. Подведение безгранично разнообразных состояний процессов под одно название «болезнь» приводит некоторых ревностных ме­дицинских систематиков к убеждению, что их задача — развивать единственную всеохватывающую теорию болезни. Точно так же, по-видимому, признанная идиома (как разговорная, так и научная), ко­торая относится к «подростковой преступности» как к единой сущ­ности, и приводит некоторых к убеждению, что должна быть един­ственная основополагающая теория «ее» причинности. Пожалуй, ска­занного достаточно для понимания того, что означает отношение к преступлению или юношеским правонарушениям как к общему по­нятию; такое отношение может возникнуть на пути теоретической формулировки проблемы.

Как только мы признаем, что поведение, обычно описываемое как преступное или злонамеренное, является с социологической точки зрения очень разным и несоизмеримым, то становится очевидно, что рассматриваемая теория не претендует на объяснение всех подобных форм девиантного поведения. Альберт К. Коэн в своей теоретически тонкой книге предполагает, что эта теория является высоковероят­ной как объяснение для взрослой профессиональной преступности, а также правонарушений против собственности, совершаемых неко­торыми наиболее старшими и почти профессиональными молодыми ворами. «К сожалению, — продолжает он, — она терпит неудачу в объяснении не утилитарных свойств субкультуры... Поскольку сто­ронник преступной субкультуры просто использует незаконные сред­ства с целью получения экономических благ, то он мог бы демонст­рировать больше уважения к благам, которые он в итоге получает. Более того, деструктивность, непостоянство, эпатаж и массовый не­гативизм, которые характеризуют преступную субкультуру, находят­ся вне компетенции этой теории»³⁰.

³⁰ Albert К. Cohen, Delinquent Boys (Glencoe: The Free Press, 1955), 36. Поскольку некоторые принципиальные теоретические вопросы рассматриваются в связи с кни­гой Козна, то последующая дискуссия, которая связана с парадигмой социальной структуры и аномией как основой для анализа криминального и опасного поведе­ния, только цитируется. Milton L. Barron, «Juvenile delinquency and American values», American Sociological Review, 1951, 16, 208—214; Solomon Kobrin, «The conflict of values in delinquency areas», American Sociological Review, 1951, 16,653—662; Ralph H. Turner, «Value conflict in social disorganization», Sociology and Social Research, 1954, 38, 301 — 308; W.J. Sprott, The Social Background of Delinquency (University of Nottingham, 1954), as reviewed by John C. Spencer, The Howard Journal, 1955, 9, 163—165; Hermann Mannheim, «Juvenile delinquency», British Journal of Sociology, 1956, 7,147—152; Aubert, op. cit.; Glaser, op. cit. — Примеч. автора.

Первый и основной вопрос, поставленный Коэном, вызывает одобрение и заслуживает повторения. Предшествующая теория ано­мии предназначена для объяснения некоторых, но далеко не всех форм девиантного поведения, обычно описываемых как криминальные или злонамеренные. Второй вопрос является важным (если он правильно сформулирован), но в любом случае его достоинство — в привлечении внимания будущих исследователей к его осмыслению. Этот вопрос зак­лючается в том, что теория социальной структуры и аномии не объяс­няет «не утилитарный» характер большей части поведения, встречаю­щегося в группах правонарушителей. Но для дальнейшего исследова­ния этого предмета необходимо напомнить (в целях теоретической ясности), что эта теория не утверждает, что возникающее девиантное поведение рационально рассчитано и утилитарно. Вместо этого она сосредоточена насильном напряжении, возникающем из-за расхожде­ния между стимулируемыми культурой целями и социально структу­рированными возможностями. Реакции на это напряжение с последу­ющей нагрузкой налюдей, подверженных им, предполагают значитель­ную степень фрустрации и нерационального или иррационального по­ведения³¹. «Деструктивность» часто бывает определена психологически как одна из форм реакции на продолжительную фрустрацию. Точно так же, очевидно, «массовый негативизм» можетбытьистолкован (без вклю­чения в теорию новых ad hoc переменных) как постоянное отрицание авторитетов, которые олицетворяют противоречие между законными культурными стремлениями и социально ограниченными возможно­стями.

Тем не менее существует, по-видимому, случай, который не объяс­няется непосредственно теорией социальной структуры и аномии: «изворотливость» и «эпатаж», наблюдаемые у некоторых молодых людей, помогают им осуществлять девиантное поведение, поддержи­ваемое группой. Ибо причины этих свойств девиантного поведения необходимо предварительно искать в социальном взаимодействии этих сходно мыслящих людей с девиантным поведением, которые вза­имно усиливают свои девиантные установки и поведение. Согласно теории, такое поведение является результатом более или менее об­щей ситуации, в которой они находятся. Именно к этой фазе всеоб­щего процесса поддержки бандой девиантного поведения Коэн в пер­вую очередь применяет свой поучительный анализ. Но, как впослед­ствии показано в его книге, перед проведением анализа типов «реше­ния» проблем, с которыми «несовершеннолетние правонарушители»

³¹ В своем комментарии именно по этому вопросу Герман Мангейм указывает, что теория «вполне способна объяснить намного больше, чем только утилитарные Формы выражения фрустрации стремлений», ор. с/7., 149. — Примеч. автора.

сталкиваются в своем непосредственном социальном окружении, нам необходимо объяснить различную частоту, с которой эти проблемы возникают. В этой части анализа Коэн действительно исследует со­циальные и культурные источники этих воздействий по большей ча­сти в тех же терминах, как те, которые рассматривали мы. Его тща­тельный социологический анализ значительно продвинул наше по­нимание определенных форм девиантного поведения, обычно встре­чающихся в преступных группах, и это было достигнуто благодаря расширению структурно-функциональной теории того типа, который мы сейчас рассматриваем.

В исследовании преступной субкультуры Коэн, конечно, непос­редственно продолжает предшествующие исследования Шоу, Мак-Кея и особенно Трашера³². Тем не менее он отмечает, что эти иссле­дования были принципиально связаны с проблемой, как преступная субкультура передается молодежи, аон обращается к связанной с ней проблеме, рассматривая причины этого культурного образца. Во мно­гом таким же образом можно провести различие между теорией, ко­торая относится только к реакциям людей на культурно-стимулируе­мое воздействие (такаятеория развивалась Карен Хорни, например), и теорией, которая относится также ^воздействиям совокупных и иногда социально организованных реакции на саму нормативную структуру.

Социальный процесс, связывающий аномию и девиантное поведение. Чтобы поставить эту проблему в ее ближайшем теоретическом кон­тексте, мы должны рассмотреть возникновение и рост аномии как результат продолжающегося социального процесса, а не просто как состояние, которое случайно возникло³³. В этом контексте процесс может быть предварительно изображен следующим образом. Имея объективно невыгодную позицию в группе, а также различные лич­ные особенности³⁴, некоторые люди более, чем другие, подвержены

³² Среди хорошо известных многочисленных публикаций этой группы социоло­
гов см.: Clifford R. Shaw and Henry D. McKay, Juvenile Delinquency and Urban Areas
(University of Chicago Press, 1942); Frederic M. Thrasher, The Gang (University of Chicago
Press, 1936), 2nd edition. — Примеч. автора.

³³ См.: Merton, «The social and cultural environment and anomie», op. cit. — Примеч.
автора.

³⁴ С рассматриваемой теорией согласуется признание того, что различные семей­
ные плеяды могут содействовать уязвимости для аномического воздействия. Напри­
мер, Франц Александер пишет о своих пациентах, выходцах из «второго поколения
американцев, членов иммигрантских семей, и... из групп расовых меньшинств», что
роль отца заключается во внушении сыну сильного интереса к успеху. Он формули­
рует это так: «Обычный результат таков, что у сына, занявшего место отца в материн­
ской привязанности, а также во многих материальных отношениях, возникают ог­
ромные амбиции. Он хочет оправдать все надежды и жертвы матери и таким образом
успокоить свою больную совесть по отношению к отцу. Есть только один способ до-

напряжению, возникающему из расхождения между культурными це­лями и эффективным способом их реализации. Они являются, следова­тельно, более восприимчивыми для девиантного поведения. В некото­рой части случаев, зависящих еще и от управляющей структуры группы, эти отклонения от институциональных норм социально вознаграж­даются «успешным» достижением цели. Но эти девиантные способы достижения цели происходят в социальной системе. Девиантное по­ведение, следовательно, влияет не только на людей, которые сами включаются в него, но некоторым образом также влияют на других людей, с которыми они взаимосвязаны в системе.

Возрастающая частота девиантного, но «успешного» поведения стремится преуменьшить и (как крайняя возможность) отменить за­конность институциональных норм для других в системе. Таким обра­зом, этот процесс расширяет степень аномии внутри системы настоль­ко, что другие люди, которые не реагировали в форме девиантного по­ведения при относительно слабой аномии, сталкиваясь с первыми, начинают поступать таким же образом, так аномия распространяется и интенсифицируется. Это, в свою очередь, создает более острую анеми­ческую ситуацию для остальных первоначально менее восприимчивых людей в социальной системе. Таким образом, аномия и возрастающая интенсивность девиантного поведения могут быть поняты как взаи­модействие в процессе социальной и культурной динамики, с куму-

стичь этой цели. Он должен достичь успеха во что бы то ни стало. В иерархии ценно­стей успех становится важнейшим, затеняющим все остальные, а неуспех становится равным греху....Следовательно, все остальные пороки, такие как неискренность в человеческих отношениях, недобросовестность в конкуренции, предательство и пре­небрежение к другим людям, кажутся в сравнении с ним ничтожными, и возникает ужасный феномен безжалостного карьериста, умом которого завладела единствен­ная идея — самовозвышения, карикатура на «сделавшего себя человека», угроза для западной цивилизации, принципы которой он довел до абсурда». Franz Alexander, «Educative influence of personality factors in the environment», перепечатано в Clyde Kluckhohn, Henry A. Murray and David M. Schneider, editors, Personality in Nature, Society, and Culture (New York: A.A. Knopf, 1953, 2d ed.), 421-435, at 431-433.

Однако необходимо связать с социологическим анализом этот по существу пси­хологический анализ формирования неправомочной и поэтому разрушающей нор­мы цели успеха (отдавая должное данным фактам). Хотя в каждой описываемой се­мье борьба за успех начинается заново и более или менее независимо, девиантное поведение возникает в социальной системе, которая объединяет эти различным об­разом возникшие образцы поведения. Таким образом, какова бы ни была первона­чальная ситуация для каждого человека, девиантное поведение вне семьи имеет тен­денцию и поддерживать, и разрушать установленные нормы. Аномия становится со­циальным феноменом, вне рамок, соединяющих отдельные и разные семьи. Анализ, относящийся к данному вопросу, см. Ralf Pieris, «Ideological momentum and soctal equilibrium», American Journal of Sociology, 1952, 57, 339—346. — Примеч. автора.

лятивно нарастающими разрушительными последствиями для нор­мативной структуры, если не введены в действие противостоящие механизмы контроля. В каждом изучаемом специфическом случае, следовательно, очень важно, как мы писали ранее, определить конт­ролирующие механизмы, которые «снижают напряжение, возника­ющее из видимого (или реального) противоречия между культурны­ми целями и социально ограниченным доступом» к ним.

Новые гипотезы

В предыдущем разделе этой главы рассмотрены данные, связан­ные с формами реакции на аномию, подведенными под эмоциональ­но и этически нейтральное понятие «инновация»: использование ин­ституционально запрещенных средств для достижения культурно-ценной цели. Перед тем как обратиться к данным по другим основ­ным типам реакции — ритуализму, бегству и мятежу, мы должны снова подчеркнуть, что общая теория связи социальной структуры и аномии не ограничена специфической целью денежного успеха и социальными препятствиями к ее достижению. Теория находила применение, например, для проблемы междисциплинарных иссле­дований в науке, для проблемы массовой коммуникации³⁵, для про­блемы отступлений от религиозной ортодоксии³⁶ и в случае конфор­мности к социальным нормам и отклонений от них в военных тюрь­мах³⁷ — проблемы, которые, по крайней мере при первом взгляде на них, вне нашей теории показались бы имеющими мало общего и, конечно, мало общего с господствующей целью денежного успеха.

³⁵ Warren G. Bennis, «Some barriers to teamwork in social research», Social Problems,
1956, 3, 223—235; Matilda White Riley and Samuel H. Flowerman, «Group relations as a
variable in communications research», American Sociological Review, 1951, 16, 174—180;
Leonard 1. Pearlin, The Social and Psychological Setting of Communications Behavior (Columbia
University, unpublished doctoral dissertation in sociology, 1957). Пирлин обнаружил силь­
ную тенденцию к использованию телевизора как «бегства» среди тех людей, кто, с од­
ной стороны, заинтересован в социальной мобильности, а с другой стороны, находит­
ся в положении, которое не позволяет реализоваться данному мотиву. Один из прин­
ципиальных выводов этих эмпирических исследований состоит в том, что «телевиде­
ние представляет собой средство, благодаря которому люди могут уйти от конфликтов
и стрессов, которые имеют свою этиологию в социальной системе». — Примеч. автора.

³⁶ Celia Stopnicka Rosenthal, «Deviation and social change in the Jewish community
of a small Polish town», American Journal of Sociology, 1954, 60, 177—181. — Примеч.
автора.

³⁷ Richard Cloward, The Culture of a Military Prison: A Case Study of Anomie (Glencoe:
The Free Press, to be published); и частичный итог этих исследований Кловарда в Witmer
and Kolinsky op. cit., 80—91. — Примеч. автора.

Как было сказано при первоначальном описании теории, «денежный успех рассматривается как основная культурная цель» только «ради упрощения проблемы... хотя, конечно, существуют альтернативные цели в хранилище общих ценностей». С точки зрения общей теории, любые культурные цели, которые получают чрезвычайное и лишь не­значительно смягчаемое акцентирование в культуре группы, будут служить ослаблению акцентирования институциональной практи­ки и вызовут аномию.

Также необходимо повторить, что типология девиантного пове­дения далека от того, чтобы ограничиться поведением, которое обыч­но описывают как криминальное или преступное. С точки зрения социологии, в других формах отступления от регулирующих норм нет ничего или почти ничего, что сталкивалось бы с установленным в стране правопорядком. Простая идентификация некоторых типов девиаций сама по себе сложная проблема для социологической тео­рии, которая разрешается постепенно. Например, значительный те­оретический прогресс был осуществлен с помощью концепции Пар-сонса, согласно которой болезнь в одном из ее принципиальных ас­пектов необходимо «определить как форму девиантного поведения и что элементы мотивации для девиации, которые выражены в роли больного, можно дополнить другими, иначе выраженными, включая типы вынужденной конформности, которые не считаются девиант-ными в обществе»³⁸.

Есть и другой пример: поведение, которое описано как «сверх­конформизм» или «сверхуступчивость» по отношению к институ­циональным нормам, было проанализировано в социологии какде-виантное, даже если оно на первый взгляд кажется проявлением сверх­конформизма³⁹. Как видно ттипологии реакций на аномию, они яв­ляются особыми видами поведения, которое в противоречии с их очевидным проявлением (конформность к институциональным ожи­дай иям) представляет отклонение от этих ожиданий, что может быть обнаружено в дальнейшем социологическом анализе.

В заключение в качестве преамбулы к данному обзору типов де­виантного поведения следовало бы отметить еще раз, что с точки зре­ния социологии не все подобные отклонения от господствующих норм группы являются неизбежно дисфункциональными для основных ценностей и адаптации группы. Соответственно строгая и несомнен­ная приверженность всем преобладающим нормам может быть фун­кциональной только в группе, которой никогда не было: а именно в

⁵⁸ Parsons, The Social System, 476—477, and the whole of ChapterX. — Примеч. автора. ^я См. дальнейшее обсуждение этого вопроса в следующем разделе, посвящен­ном образцу «бегства» как реакции на аномию. — Примеч. автора.

такой группе, которая сама абсолютно статична и неизменна и при этом находится в таком социальном и культурном окружении, кото­рое также является статичным и неизменным. Некоторая (неизвест­ная) степень девиации от современных норм, вероятно, является фун­кциональной для основных целей во всех группах. Определенная сте­пень «инновации», например, может иметь своим результатом фор­мирование новых институционализированных образцов поведения, которые являются более подходящими, чем старые для реализации основных целей.

Более того, мы считаем недальновидным взглядом и скрытой эти­ческой оценкой допущение, что девиантное поведение, которое дис­функционально для насущных ценностей группы, является также этически несовершенным. Ибо, как мы могли часто заметить в этой книге, понятие социальной дисфункции не является современной тер­минологической заменой для «безнравственности» или «внеэтичес-кой практики». Особый образец поведения, который отличается от господствующих в группе норм, может быть дисфункциональным, снижая стабильность группы или уменьшая ее надежды на достиже­ние целей, которые имеют для нее ценность. Но, судя по тому или иному ряду этических стандартов, такими могут быть нормы группы, которая находится в затруднительном положении, а не инноватора, который отрицает их. Один из действительно великих людей наше­го времени изложил это с характерной проницательностью и красно­речием.

В первобытном племени каждый класс имеет свою определенную Мойру, или удел, свою Эргон, или обязанность, и все идет как следует, если каждый класс и каждый человек осуществляет свою Мойру, испол­няет свой Эргон и не нарушает или не злоупотребляет Эргоном и Мойрой других. На современном языке, у каждого есть своя социальная обязан­ность для исполнения и свои последующие права. Это древняя Фемида (закон или правосудие персонифицированные и воплощенные в то, что «сделано»); но Фемида благодаря воображению расширяется и делает боль­ше положительного. Фемида, которая может призвать не просто умереть за свою страну — старые племенные законы подразумевают это, — но уме­реть за правду, или, как он объясняет на прекрасных страницах во второй книге, игнорировать полностью конвенциональный закон вашего обще­ства ради истинного закона, от которого отреклись и который забыли. Ни один из читателей не сможет легко забыть отношение к праведному человеку в злом и ошибочном обществе: он должен был подвергнуться бичеванию, ослеплен й, наконец, посажен на кол или распят; общество, которое приговорило его к такому наказанию, не понимает его, поскольку он является праведным и выглядит полной противоположностью обще-

ства, и, несмотря на это, для него лучше так страдать, чем следовать за толпой в неправедных поступках⁴⁰.

Не стоило бы повторять все это, если бы не столь частое допуще­ние, что девиантное поведение является неизбежно эквивалентным социальной дисфункции, а социальная дисфункция, в свою очередь, нарушает этический кодекс. В истории каждого общества, вероятно, есть свои культурные герои, которые считаются героями именно по­тому, что они имели мужество и проницательность отойти от норм, которые признаются в группе. Как мы хорошо знаем, мятежники, ре­волюционеры, нонконформисты, индивидуалисты, еретики и отступ­ники прежнего времени часто становятся героями современной куль­туры.

Следует также еще раз повторить, поскольку это легко забыва­ется, что, сосредоточив эту теорию на культурных и социальных ис­точниках девиантного поведения, мы не предполагаем, что подоб­ное поведение является типичной или даже единственной реакцией на воздействие, которое мы рассматривали. Это анализ различных типов и интенсивности девиантного поведения, а не эмпирическое обобщение ради вывода, что все, кто подвержен этому давлению, ре­агируют через девиацию. Теория только полагает, что именно люди, локализованные в тех участках социальной структуры, которые в наи­большей мере испытывают это давление, вероятнее всего продемон­стрируют девиантное поведение. Однако в результате действия ком­пенсирующих социальных механизмов даже наиболее напряженные положения не всегда вызывают девиацию; конформность стремится сохранить формальную реакцию. Среди компенсирующих механиз­мов, как предполагалось в предшествующей главе, — доступ к аль­тернативным целям в хранилище общих ценностей. В той степени, в какой культурная структура придает ценность этим альтернативам, а социальная структура дает доступ к ним, система остается чем-то ста­бильным. Потенциальные девиации могут все же адаптироваться с помощью дополнительного ряда ценностей. Исследование было на­чато с изучения таких альтернатив как препятствий для девиантного поведения⁴⁰³.