Как много мы пережили вместе

21 октября Царь снова отправляется в действующую армию. Незадолго до этого военное положение России осложняется, в войчу вероломно вступает Турция. Запись в царском дневнике, отражающая его настроение в эти дни: «Находился в бешеном настроении на немцев и турок из-за подлого их поведения... на Черном море! Только... под влиянием успокаивающей беседы Григория душа пришла в равновесие!»

Еще 5 октября русские войска перешли в наступление на Варшавском и Иваногородском направлениях и сильно потеснили противника, выйдя к. границе Германии. Группа войск, брошенная германцами 29 октября, чтобы спасти положение, попала в окружение и лишь незначительным ее остаткам удалось прорваться.

Поездка Царя в действующую армию была напряженной. Минск. Барановичи, Холм, Ровно, Гродно. Двинск — основные. пункты поездки. 1 ноября в Гродно он встречается с Царицей и двумя дочерьми, которые тоже не сидят на месте, а стараются помочь в организации военных лазаретов.

Как уже заведено, первое свое письмо Царица пишет супругу еще до расставания.

Ц.С. 20 окт. 1914 г.

Мой безгранично любимый,

Час разлуки вновь близится, и сердце сжимается от боли. Но я радуюсь за тебя, что ты уедешь, получишь новые впечатления и почувствуешь себя ближе к войскам. Надеюсь, на этот раз тебе удастся больше увидеть. Мы с нетерпением станем ждать твоих телеграмм. При посылке ответных телеграмм в Ставку испытываю всегда неловкость, потому что уверена, что множество офицеров читает эти телеграммы, а потому как-то не пишется так тепло, как хотелось бы. Мне чрезвычайно приятно знать, что Н.П. при тебе на этот раз — Ты будешь чувствовать себя менее одиноким, так как он как бы частица нас всех. У вас много общего во взглядах. Он глубоко благодарен и счастлив ехать с тобой, потому что чувствует себя бесполезным в городе, откуда все его товарищи ушли на войну... Слава Богу, ты можешь ехать и быть спокойным насчет дорогого Бэби. В случае, если бы что-нибудь с ним произошло, я напишу ручка, называя все уменьшительными именами, тогда ты будешь знать, что речь идет о малютке. — О, как мне будет тоскливо без тебя! Все эти дни я чувствую себя такой подавленной, а на сердце такая тяжесть! Это стыдно, потому что ведь сотни людей радуются, что вскоре увидят тебя, но при моей любви к тебе я не могу не стремиться к своему сокровищу.

Завтра минет 20 лет со дня твоего вступления на престол и моего перехода в православие. Как быстро пролетели эти годы, как много мы пережили вместе! Прости, что пишу карандашом, но я лежу на диване, а ты еще не кончил исповедоваться. Еще раз прости твоему Солнышку, если она как-нибудь огорчила или не угодила тебе, и верь, что у нее при том не было злого умысла. Слава Богу, мы завтра вместе удостоимся святого причастия — это дарует силы и душевный покой. Дай нам, Боже, успехов на суше и на море, — благословен будь наш флот! О, дорогой мой, если ты желаешь, чтобы я тебя встретила, пошли за мной и О. и Т. — Все же мы так мало видим друг друга, так много о чем нужно было бы потолковать и порасспросить, а к ночи мы оба измучены, а по утрам такая спешка. — Утром докончу это письмо.

21-ое. Как приятно было вместе причаститься сегодня! И притом это яркое солнечное сияние, — пусть оно сопутствует тебе во всем! Мои молитвы и мысли и моя нежнейшая любовь будут постоянно следовать за тобой. Сокровище мое, Бог да благословит и защитит тебя, и да предохранит тебя Святая Дева от всякого зла! Нежно благословляю тебя. Целую бесконечное число раз, прижимаю тебя к сердцу с безграничной любовью и преданностью. Твоя, мой Ники, на веки маленькая

Женушка.

Переписываю тебе для памяти текст телеграммы, присланной Гр.: «С принятием св. тайн у святой чаши умоляя Христа вкушая тело и кровь духовное созерцание небесную красоту радости, пусть небесная сила в пути с вами ангелы в ряды воинов наших спасенье непоколебимых героев с отрадой и победой». [49]

Благословляю тебя. Люблю тебя. Тоскую по тебе.

Царское Село. 21 окт. 1914 г.

Дорогой мой, любимый,

Твоя дорогая телеграмма [50] доставила нам такую неожиданную радость, и я от всей души благодарю тебя за нее. Это очень хорошо, что ты с Н.П. прогулялся на одной из этих маленьких станций, это должно было освежить тебя. Мне было так грустно видеть твою одинокую фигуру в дверях вагона, — мне представляется таким неестественным твой отъезд без меня, — так странно без тебя, ты наш центр, наше солнышко. Я подавила свои слезы, поспешила уехать в лазарет и усердно проработала там в течение двух часов. Были тяжелораненые. В первый раз побрила солдату ногу возле и кругом раны — я сегодня все время работала одна, без сестры или врача, — одна только княжна подходила к каждому солдату, смотрела, что с ним. Я у нее справлялась, правильно ли то, что я намеревалась делать, — надоедливая m-lle Анненкова подавала мне требуемые материалы. Затем мы вернулись в наш маленький лазарет и посидели в нескольких палатах с офицерами. Отсюдамы отправились осматривать маленький пещерный храм, находящийся под старым дворц. госп.: здесь была церковь во времена Екатерины. Это было устроено в память 300-летнего юбилея. Этот храм прямо очарователен. Все в нем подобрано Вильчковским [51] в чистейшем и древнейшем византийском стиле, отлично выдержанном. Ты должен осмотреть его. Освящение состоится в воскресенье в 10 ч., и мы поведем туда тех из наших офицеров и солдат, которые уже могут самостоятельно передвигаться. Имеются таблицы с обозначением фамилий раненых, умерших всех наших Ц.С-ких лазаретах, а также офицеров, получивших георгиевские кресты или золотое оружие. — После чаю мы поехали в лазарет М. и А. [52] Там много тяжелораненых солдат. В верхнем этаже в чрезвычайно уютных комнатах находятся 4 офицера. Затем я приняла 3-х офицеров, возвращающихся в д. армию. Один из них лежал в нашем госпитале, два других здесь в моей общине Красного Креста, после чего я прилегла отдохнуть. Бэби прочитал свои молитвы здесь внизу, так как я слишком устала, чтобы подняться к нему наверх. О. и Т. сейчас в Ольгином комитете. Татьяна одна принимала Нейдгарта с его докладом, продлившимся целые полчаса. — Это очень полезно для девочек. Они приучаются быть самостоятельными, и это их гораздо большему научит, так как приходится думать и говорить за себя, без моей постоянной помощи [53].

Я жажду новостей с Черного моря — дай, Боже, успеха нашему флоту! Мне кажется, они не дают никаких вестей о себе, чтобы враг не узнал по беспроволочному телеграфу об их местонахождении.

Сегодня вечером опять очень холодно. Хотелось бы знать, играешь ли ты в домино? О, дорогой мой, как тоскливо без тебя! Какое счастье, что мы причастились перед твоим отъездом — это дало мне силы и покой. Как важно иметь возможность причаститься в подобные минуты и как хотелось бы помочь другим вспомнить о том, что Бог даровал это благо всем — не только как нечто обязательное раз в году во время поста, но и для тех случаев, когда душа жаждет этого и нуждается в подкреплении! Когда я нахожусь наедине с людьми, которые, как мне известно, переживают сильные страдания, я всегда касаюсь этого вопроса, и с Божьей помощью мне во многих случаях удалось им объяснить, что это — всем доступное, благое дело и что это дарует облегчение и покой болящему сердцу. Я говорила об этом с одним из наших офицеров. Он согласился причаститься и после почувствовал себя таким счастливым и бодрым и стал куда лучше переносить свои страдания. Мне кажется, одна из главных обязанностей наших женских в том, чтобы стараться привести людей ближе к Богу, заставить их постигнуть, что Он более доступен и близок к нам, что Он ждет, чтобы мы обратились к Нему с любовью и верой. Многих удерживает робость и ложная гордость, а потому мы должны помочь им преодолеть эту преграду. — Я как раз вчера вечером говорила священнику, что, помоему, духовенству почаще следовало бы вести с ранеными подобные разговоры, совершенно просто и прямо, только не в виде проповеди. Их души совсем детские и иной раз нуждаются в некотором руководстве. С офицерами обычно это гораздо труднее.

22-ое. С добрым утром, мое сокровище. Сегодня утром я много молилась за тебя в маленькой церкви. Я пришла туда за 20 минут до окончания. Так грустно было стоять там коленопреклоненной без моего сокровища, что я невольно расплакалась. Но затем я подумала о том, как ты должен радоваться, что приближаешься к фронту, и с каким нетерпением раненые дожидаются тебя сегодня утром в Минске.

Мы перевязывали офицеров с 10 1/2 ч., затем отправились в большой госпиталь на 3 большие операции — одному раненому пришлось отрезать 3 пальца, так как начиналось заражение крови, и они совершенно омертвели. У другого извлекли осколок, еще у другого — множество осколков (костей) из ноги. Я осмотрела несколько палат. В церкви большого госпиталя шло богослужение, мы преклонили колени на верхних хорах во время акафиста Казанской Божьей Матери.

Твои стрелки скучают без тебя. Сейчас я должна поехать в мой поезд-склад № 4. Прощай, мой милый Ники, благословляю и целую тебя без конца. Спала плохо, целовала твою подушку и много думала о тебе. Навеки твоя собственная маленькая

Женушка.

Кланяюсь всем и особенно Н.П. Я рада, что он вблизи тебя — тебе будет теплее от его близости.

Царское Село 22 октября 1914 г.

Дорогой мой,

Уже 7 часов, а от тебя до сих пор никаких вестей. Ну, я отправилась с Мекком для осмотра моего поезда-склада № 4 — они едут сегодня, кажется, в Радом, а оттуда Мекк заедет к Николаше, так как ему нужно кое-что у него спросить. Он мне сообщил частным образом, что Элла [54] желала бы поехать во Львов и осмотреть мой тамошний склад, но так, чтобы никто об этом не знал, — она приедет сюда, тайно от москвичей, в первых числах ноября. Мы страшно завидуем ей и Даки, но все же надеемся, что ты пришлешь за нами для того, чтобы мы могли повидаться с тобой. Тяжело будет расстаться с Бэби, с которым я никогда надолго не разлучалась, но покуда он здоров, и так как М. и А. остаются здесь с ним, я могла бы уехать. Конечно, мне хотелось бы, чтобы это была полезная поездка. — Лучше всего, если бы я могла отправиться с одним из моих санитарных поездов на место его назначения, чтобы присутствовать при приемке раненых, а затем повезла бы их с собой обратно и занялась бы уходом за ними. А то мы могли бы выехать тебе навстречу в Гродно. Вильну или Белосток, где имеются госпитали. Но я предоставляю тебе решить все это, и ты сам мне скажешь, как поступить, где и когда тебя встретить, может быть, в Ровно или Харькове — как это будет удобнее для тебя, и чем меньше людей будет знать о моем приезде, тем лучше. Я приняла Шуленбурга, он едет завтра (мой поезд, снаряжаемый Ломаном и К°, уходит, кажется, 1-го). Затем княгиня читала нам лекцию. Мы прошли полный фельдшерский курс, с расширенной программой, а сейчас пройдем курс по анатомии и внутренним болезням, это будет полезно и для девочек. — Я затем занялась сортировкой теплых вещей для раненых, возвращающихся к себе домой, а также для возвращающихся на фронт. Заходил ко мне Ресин [55], и мы с ним порешили завтра после обеда поехать в Лугу в мою «Светелку». Это была дача, подаренная Алексею, я взяла и устроила в ней отделение моей школы народного искусства. — Там работают девочки, изготовляют ковры, обучают этому ремеслу деревенских баб, затем для них будут приобретены коровы, домашняя птица и овощи, и они будут обучаться домоводству. Сейчас они устроили госпиталь на 20 кроватей и ходят за ранеными. — Мы должны поехать со скорым поездом, так как обыкновенные поезда идут медленнее и в неудобные часы. Аня, Настенька [56] и Ресин будут нас втроем сопровождать, никто не должен об этом знать. Только m-lle Шнейдер [57] знает о предстоящем приезде А. и Н. — иначе она могла бы отлучиться. — Мы возьмем простых извозчиков и поедем одетые сестрами милосердия, чтобы обращать на себя поменьше внимания и так как собираемся посетить лазарет. M-me Беккер такой скучный человек, было бы куда свободнее без нее!

Какая это низость, что сбросили с аэроплана бомбы над виллой короля Альберта, в которой он сейчас живет, — слава Богу, это не причинило никакого вреда, но я никогда не слыхала, чтобы кто-нибудь пытался убить государя только потому, что он враг во время войны!

Я должна полежать перед обедом 1/4 часа с закрытыми глазами — докончу письмо вечером.

Какие приятные вести — Сандомир опять наш, а также взято множество пленных, пушек и огнестрельного оружия. Твоя поездка опять принесла с собой счастье и удачу. Бэби снова спустился вниз прочесть молитвы, так как я была ужасно утомлена. Моя икона была утром в церкви, а сейчас опять висит на обычном месте. — Сегодня вечером стало теплее, так что я открыла окно. Аня в прекрасном настроении, она увлечена своим молодым оперированным другом, — дала ему читать твоего Скопина Ш. Малютка так мило написал для меня во время обеда на меню: J'ai, tu as и т.д.: как ты, верно, скучаешь без этого маленького человечка! Такое блаженство, когда он здоров! Я дала свой прощальный поцелуй твоей подушке, и так захотелось иметь тебя около себя. Мысленно вижу тебя лежащим в твоем купе и осыпаю твое дорогое лицо нежными поцелуями. О, дорогой мой, как бесконечно ты мне дорог! Если бы я только могла помочь тебе нести твое тяжелое бремя, ты так безмерно отягощен! Но я уверена, что все выглядит и все чувствуют себя по-иному теперь, когда ты там, да ты и сам освежишься и услышишь массу интересного. Что делает наш черноморский флот? Жена моего прежнего Крымца m-me Лихачева написала Ане из гостиницы Киста, что совсем близко оттуда упала и разорвалась граната. Она утверждает, что один наш залп попал в германский корабль, но что он не погиб от наших мин, мимо которых шел, потому что Эберг. [58] их (как это называется?) «ausgechaltet», не могу найти подходящего слова, я совершенно одурела. Вероятно, наша эскадра собиралась выйти в море. Она пишет, что они разогревали котлы, когда раздались выстрелы. — Это, разумеется, дамские разговоры, и, может быть, это так, а, может быть, этого и не было. Прилагаю к этому письму телеграмму, посланную Келлером через Иванова Фредериксу для меня. Вероятно, это ответ на мою поздравительную телеграмму по случаю получения им георгиевского креста. — Воображаю, в каком нервном состоянии Боткин [59] сейчас, когда взят Сандомир; хотелось бы знать, жив ли еще его бедный сын. — Аня посылает тебе сухари, письмо и газеты в незапечатанном виде. — Завтра днем у меня не будет времени тебе писать, так как мы пойдем на полчаса в церковь, затем в лазарет, в 1 1/2 ч. поедем в Лугу, около 7-ми ч. вернемся обратно — буду лежать в поезде, туда езды 2 часа да два обратно. — Спокойной ночи, мое солнышко, мой ненаглядный, спи хорошо, святые ангелы охраняют твое ложе и Святая Дева хранит тебя. Мои нежнейшие помыслы и молитвы постоянно витают вокруг тебя, тоскую, стремлюсь к тебе, ясно ощущая твое чувство одиночества. Благословляю тебя.

23-го. С добрым утром, любовь моя. Ясно, солнечно. У нас было мало дела этим утром, а потому я почти все время провела сидя и не утомилась. Мы на минутку заехали к m-me Левицкой, чтобы взглянуть на ее 18 раненых, все наши старые друзья. Сейчас мы должны поесть и быстро уехать — какая досада, гр. Адлерберг разузнала, что мы едем, и желает нас сопровождать, но я велела Изе [60] ей ответить, что ей ничего об этом не известно, а раз я ничего не говорю, то это означает, что я желаю, чтобы об этом никто не знал. Лучше все осмотреть неожиданно, чем когда все приготовлено к осмотру. — Прощай, мой родной, благословляю и целую тебя без конца.

Женушка.

Мой привет Н.П., посылаем ему прилагаемую карточку.

Царское Село. 23 октября 1914 г.

Мой дорогой,

Благодарю Бога за добрые вести о полном отступлении австрийской армии от реки Сан. Как хороши также вести из Турции! Иедигаров [61] вне себя от радости, а также мои Крымцы. — Я извиняюсь, что позабыла отослать Анины сухари. Мне пришлось запечатывать письмо в такой спешке перед самым отъездом, что я забыла их отправить, но не замедлю это сделать завтра.

Наша поездка в Лугу вышла чрезвычайно удачной. По прибытии на станцию, мы были встречены старой m-lle Шереметевой (сестрой m-me Тимашевой), сообщившей мне, что там два госпиталя, она думала, что я приехала ради них, — а потому мне пришлось ей сказать, что мы туда заедем после «Светелки». Мы поехали на 3-х извозчиках, с исправником впереди в очаровательном шарабане. Эти три лазарета находятся на большом расстоянии друг от друга, но мы насладились примитивным катанием по улицам и по песчаным дорогам, ведущим в сосновый лес, совсем близко от того места, где мы много лет тому назад с тобой гуляли неподалеку от озера... M-lle Шнейдер была страшно потрясена при виде нас, так как не получила Алиной телеграммы. Она нервно и возбужденно смеялась в течение всех 20-ти минут, которые мы у нее провели. 20 солдат лежат в маленькой даче — они были ранены близ Сувалок в конце сентября, но у них легкие ранения — их эвакуировали из Гродно. Их всех привезли в одном и том же поезде, целых 80 солдат, преимущественно из полков, находившихся на Кавказе. Один эриванец, который видел нас в Ливадии. Одна из дочерей Тимашева работает в госпитале сиделкой, младшая сестра m-lle Шеремет. [62] стоит во главе другого лазарета, расположенного близ артиллерийских казарм. Я здесь неожиданно встретила Фриде [63]. Многие из этих солдат должны вскоре вновь отправиться на войну. Уже два месяца, как для них при станции устроен питательный пункт, а между тем ни один санитарный или военный поезд там не останавливается. Мы пили чай на обратном пути и навязали целую кучу вещей, а Ресин занимал нас разговорами. Стояла прекрасная погода и было не очень холодно.

Уже около часу ночи, мне следовало бы попытаться уснуть, — я очень мало спала за эти последние ночи, хотя оставляла окно открытым до 3-х часов утра. Милый Бэби катался в саду. М. и А. уехали вместе с Изой, отправились в свой лазарет, а оттуда в свой склад. — Я приняла Алю [64], которая в воскресенье отправляется проводить своего мужа до того пункта, где находится Миша. — Спокойной ночи, мое солнышко, мой ненаглядный, спи мирно, и пусть тебе постоянно сопутствует ощущение близости твоей горячо любящей тебя

Женушки.

24-го. Я должна окончить письмо, затем позавтракать, переодеться и отправиться в город в мой склад, и, если моя головная боль не усилится, то оттуда проеду в мою Крест. Общину. — Мы проработали все утро, было очень грустно прощаться с моими 5-ю крымцами и со стрелком Эллисом, уехавшим с 3-мя другими в одном вагоне с сиделкой и санитаром в Симферополь и Кучук-Ламбад. — M-me Муфтизаде вернулась из Крыма и привезла мне розы и яблоки. — Благослови тебя Боже, мой ангел! Нежно целую тебя, твоя

Солнышко.

Слава Богу, мой Алекс, эскадрон опять появился, я так беспокоилась о нем. Наш привет Н.П.

Царское Село. 24 октября 1914 г.

Мое бесценное сокровище,

Итак в городе у нас все сошло прекрасно. Татьяна была на заседании в своем комитете, оно продолжалось 1 1/2 часа. Она присоединилась к нам в моей Крестов. Общине, куда я с Ольгой заезжала после склада. Масса народу работало в Зимнем Дворце, многие приходили за работой, другие приносили уже сшитые вещи. Я там встретила жену одного врача. Она только что получила письмо от мужа из Ковеля. где он служит в военном госпитале. У них там очень мало белья и не во что одеть выписывающихся из госпиталя солдат. А потому я тотчас велела собрать побольше белья и фуфаек для отправки в Ковель и большой образ Христа на полотне (принесенный складу в дар), так как это маленький еврейский город, и в их госпигале, находящемся в бараках, нет икон.

Хотелось бы знать, как ты проводишь дни и вечера, и каковы твои планы. Наш Друг весьма одобрил нашу поездку в Лугу, и притом в одежде сестер милосердия, и настаивает на подобных поездках и впредь. Он советует еще до твоего возвращения съездить в Псков, а потому я скоро опять еду, только в этот раз должна, думается мне, оповестить губернатора, так как это довольно большой город, — но при таких условиях всегда работаешь не так непринужденно. Я захвачу с собой белья для военного госпиталя, так как Мари говорила, что его там недостаточно, либо пришлю его после. Сегодня было много раненых в Общине. Один офицер пробыл 4 дня в госпитале у Ольги и говорит, что там не было другой подобной ей сестры. У некоторых солдат очень серьезные ранения. Большинство из них ранено под Сувалками, иные пролежали уже некоторое время в Двинске.

Мы прочли в газетах описание твоего пребывания в Минске; я получила телеграмму от губернатора с благодарностью за иконы и Евангелия, которые ты там роздал от моего имени. Ну, а сейчас мне следует попытаться уснуть, так как я очень плохо спала все эти ночи, никак не могу уснуть раньше 3-х или 4-х. Спокойной ночи, мое солнышко, благословляю и целую тебя со всей нежностью и любовью.

25-го. С добрым утром, любовь моя. Я гораздо лучше спала эту ночь. только надо опять начать принимать капли, так как ощущаю боли в груди и в сердце.

Термометр сейчас стоит на ноле. Аня в отличном настроении. Наш Друг намеревается уехать около 5-го к себе на родину и хочет прийти к нам сегодня вечером. Павел просил позволения прийти к чаю. Фред. [65] тоже изъявил желание меня видеть, а потому сейчас мы позавтракаем, затем поедем на освящение госпиталя в Сводном полку, где уже находятся раненые из госпиталя М. и А. Они несколько поправились и теперь должны уступить свои места тяжело раненным. Сейчас я должна встать, одеться для лазарета и успеть поставить свечки у Знам. [66] Бог да благословит и сохранит тебя, мое солнышко. Нет времени писать. Целую несчетное количество раз. Навсегда твоя старая

Женушка.

Девочки тебя нежно целуют. Наш привет Н.П.

Царское Село. 25 октября 1914 г.

Сокровище мое,

Сейчас ты находишься на пути в Холм. Это очень приятно и должно тебе напомнить о нашей совместной поездке десять лет тому назад. Сердечное спасибо за твою телеграмму. Наверное, тебе было приятно видеть твоих дорогих гусар и конную гвардию.

Сегодня утром мы после госпиталя заехали в два частных дома, чтобы навестить раненых, — это все наши старые пациенты. Фредерикс пришел к завтраку, — ему собственно нечего было сказать, принес показать несколько телеграмм, выглядит он недурно. В 1/4 второго мы были в бараках Сводного полка, осмотрели устройство госпиталя, прослушали молебен и освятили комнаты. Солдаты имели очень довольный вид, и солнце ярко светило. Оттуда мы двинулись в Павловск, заехала за Маврой [67]. Она показала нам 4 лазарета. Павел пришел к чаю. Он стремится на войну, пишу об этом с его ведома, обдумай этот вопрос до встречи с ним. Он все время ждал, что ты его призовешь, но теперь видит, на это мало надежды, а между тем он приходит в отчаяние, сидя дома без всякого дела. Ему не хотелось бы идти в ставку Рузского. Это было бы не совсем удобным, но он был бы бесконечно рад получить разрешение для начала отправиться к своему прежнему товарищу Безобразову [68]. Не поговоришь ли ты об этом с Николашей? Потом мы отправились к вечерне в новый пещерный храм, находящийся под церковью большого дворцового госпиталя: здесь существовал ранее храм — при Екатерине. Затем мы посидели с нашими ранеными. Многие из них, все сиделки и дамы тоже были в церкви. Только что приехал эриванец Гогоберидзе. Вечером заезжал на часок наш Друг; он решил дождаться твоего возвращения, а уж затем ехать на некоторое время к себе на родину. Он видел m-me Муфтизаде, она в ужасном состоянии, и Аня была у нее. По-видимому, Лавриновский [69] губит решительно все, высылая добрых татар в Турцию, — а потому они просили ее отправиться к их валидею и изложить ему их жалобы, так как они истинно преданные подданные. Они желали бы заменить Лавриновского Княжевичем [70], и наш Друг выразил желание, чтобы немедленно поговорила с Маклаковым [71], так как, по его мнению, не следует терять времени до твоего возвращения. А потому я пошлю за ним. Прости, что берусь не за свое дело, но это необходимо для блага Крыма, а затем Маклаков, яполагаю, составит доклад и даст его тебе подписать. Если ты не можешь сейчас позволить Княжевичу покинуть армию (хотя, думается мне, он сейчас был бы полезнее в Крыму), то надо подыскать кого-нибудь другого. Я скажу Маклакову, что мы уже говорили с тобой о Лавр. Он, по-видимому, чрезвычайно груб с татарами, а сейчас, когда мы ведем войну с Турцией, подобное поведение менее всего уместно. Пожалуйста, не сердись на меня и дай мне какой-нибудь ответ по телеграфу: либо «одобряю», либо «жалею» о моем вмешательстве, и сообщи, считаешь ли ты Кн. подходящим кандидатом. Это меня успокоит, и я буду знать, что сказать m-me Муфтизаде. Помнишь, он сердился за то, что она хотела меня видеть по поводу посылки вещей в полк, находя, что татары не должны нам показываться в своих одеждах? Он постоянно оскорблял их таким образом. Он может оказаться более на месте в какой-нибудь другой губернии. Я знаю, что Апраксин [72] такого же мнения, он был глубоко огорчен происшедшими там переменами.

Уж скоро час, постараюсь уснуть. В 10 ч. видела Алю и ее мужа, он едет к Хану и Мише [73].

26-го. Мы только что вернулись из двух лазаретов, где видели много раненых офицеров и старого священника твоих здешних стрелков, он заболел от переутомления, и его отослали сюда. Прилагаю письмо от Ольги, прочти его совершенно приватно) и верни его ей при свидании. Я получила сегодня от нее еще одно милое письмо, полное любви. Милое дитя, она так усердно работает. Поезд Ломана (моего имени) еще не готов, такая досада! Хотела бы знать, пришлешь ли ты за нами или нам ехать с поездом Шуленбурга, думаю, что он скоро вернется обратно. Сегодня мягкая погода и маленький снежок. Бэби катался в автомобиле, затем раскладывал костер, что очень его позабавило. Дети, верно, уж тебе все расказали об освящении церкви (ты должен там побывать) и что мы потом навестили наших офицеров. Игорь [74] сообщил мне, что ты его видел. Все, слава Богу, хорошо идет в Турции. Так хотелось бы, чтобы наш флот имел успех. Я приняла m-me Княжевич [75] (жена улана), она поднесла мне деньги на содержание 10 кроватей от жен своих улан; через ее мужа я получила деньги от всех эскадронов и буду впредь ежемесячно получать на содержание 6 кроватей. Это так трогательно.

Затем m-me Дедюлина пришла поблагодарить за мою записку и за твою телерамму, так неожиданно ею полученную и глубоко ее тронувшую. Сейчас должна кончать, мое сокровище. Прощай, благослови тебя Боже, мой милый, горячо желанный.

Покрываю нежными поцелуями твое дорогое лицо. Твоя навеки жена

Аликс.

Наш привет Н. П.

Царское Село. 26октября 1914 г.

Дорогой мой,

Боюсь, мои письма немного скучны, потому что сердце и мозг у меня несколько утомлены, и мне приходится говорить тебе об одном и том же. Итак, я уже описала тебе, как мы сегодня провели первую часть дня. После чаю мы с Алексеем и Аней отправились в лазарет и провели там полтора часа. Многие офицеры ушли в город, так как не знали, что мы приедем. Только что Тюдельс [76] принесла мне депешу от Боткина. Слава Богу, он получил известие, что его сын прекрасно поправляется, что за ним был прекрасный уход и что его отправили 1 окт. в Будапешт. Боткин возвращается сюда через Холм. Как хорошо, что ты был там в церкви! Так хотелось бы знать, удастся ли тебе взглянуть хоть мельком на войска в Люблине или еще где-нибудь! Я так рада, что княжна и Цейдлер решили, что незачем оперировать Шестерикова и Руднева, можно не извлекать пуль у них, — это более безопасно, так как эти пули очень глубоко сидят и не причиняют им никаких болей. Оба в восторге от этого, снова прогуливаются и были сегодня на освящении маленькой церкви! Кулинев, на наш взгляд, выглядит хуже, он побледнел, и голова еще причиняет ему, бедняге, большие страдания. Молодой Крузенштерн вернулся в свой полк. Генюг лежит в общине Красного Креста; он также контужен в голову, лежит в темных очках в полутемной комнате.

Эриванец Гогоберидзе теперь перешел к нам. Бэби читает свои вечерние молитвы здесь внизу, чтобы мне не надо было подниматься наверх. Ведь я сейчас так много работаю и чувствую, что сердце мое нуждается после этого в отдыхе. Сегодня, наконец, инж.-мех. уехал от меня. Это посещение продолжалось бесконечно долго. Завтра неделя, как мы с тобой расстались, и тоска по тебе, заполняющая мою душу, велика. Я ужасно скучаю без моего ангела, но мысль о радости всех видящих тебя, а также о том, как ты доволен тем, что туда выбрался, заставляет меня держать себя в руках. Играешь ли ты по вечерам в домино? Мы собираемся идти завтра к Георгию [77] навестить его раненых. Он извещен о приезде старших девочек, о себе я ему ничего не говорила. Я тогда загляну на минутку к Сергею, а затем отправлюсь в несколько маленьких лазаретов. А сейчас, мысленно благословив и поцеловав тебя, я должна погасить лампу и постараться уснуть — очень устала.

27-го. Я так рада, что ты доволен своей поездкой. У нас был очень занятой день — утром 3 операции, притом очень серьезных, а потому не успели побывать с нашими в маленьком доме. После обеда были в городе, заехали к Георгию — раненые лежат в большой комнате, и у них очень довольный вид. Посидела у Сергея, он сильно изменился, сероватый цвет лица. хотя лицо и не худое, странное выражение глаз, — ему сейчас стало немного лучше, но раньше он был совсем плох; видела там старого Зандера. Затем отправились в дворц. госпиталь, где лежат раненые (и просто больные). Здесь я нашла м-ра Стюарта, он уже шесть недель там лежит, болен тифоидом. Оттуда в Констан. училище на Фонтанку — 35 раненых солдат и несколько Измайл, офицеров. Утомлена, в 6 у меня будет Танеев [78], а в 6 1/2 придет с докладом Свечин [79]. Все тоскую по тебе, мое солнышко, и с горячей любовью думаю о тебе. Бог да благословит и защитит тебя, дорогой Ники, мой большой мальчик! Покрываю тебя всего горячими поцелуями. Твоя любящая жена

Солнышко.

Все девочки целуют тебя.
Шлем также привет наш Н.П.

Царское Село. 27 окт. 1914 г.

Мой милый, дорогой Ники.

Я пораньше легла в постель, так как очень устала — опять был безумно занятый день, и когда девочки в 11 часов ушли спать, я простилась с Аней. Утром она опять была со мной очень нелюбезна, вернее, даже груба, а вечером явилась гораздо позже, чем ей было позволено прийти, и странно вела себя со мной. Она сильно флиртует с молодым украинцем, тоскует и жаждет тебя, и по временам чрезвычайно весела. Она ездила с целой партией наших раненых в город (случайно) и очень веселилась в вагоне, ей страстно хочется играть роль и потом без конца рассказывать о себе и о том, какое она произвела впечатление. Раньше она ежедневно просила о большем количестве операций, а сейчас ей все это надоело, так как это отвлекает ее от ее молодого друга, хотя она навещает его ежедневно после обеда или вечером. Конечно, это нехорошо, что я на нее ворчу, но тебе хорошо известно, как она может раздражать. Увидишь, когда вернешься, она будет тебе говорить о том, как ужасно она без тебя страдала, хотя она вполне наслаждается обществом своего друга, которому кружит голову, но не настолько, чтобы позабыть о тебе. Будь мил и тверд, когда вернешься, не позволяй ей грубо заигрывать с тобой, иначе она становится еще хуже, — ее постоянно следует охлаждать.

Ее отец [80] был у меня с докладом, затем Свечин по поводу автомобилей, которые он еще приобрел для наших поездов. Каковы сегодня известия, хотелось бы мне знать. Она говорит, что наш Друг весьма озабочен — быть может, завтра Он будет смотреть на все сквозь розовые очки, и с тем большим усердием станет молиться об успехе.

Мой Беккер телеграфировал из Варшавы относительно моих эскадронов, пробывших 5 недель среди неприятеля. Они потеряли одного офицера и 23 солдата.

Я по вечерам всегда целую, родной, и крещу твою подушку и жажду обнять своего милого. Я вполне понимаю, что у тебяне было времени для писания писем, и была благодарна за твои ежедневные телеграммы — я знаю, что ты думаешь обо мне, но ты весь день занят. Дорогой мой, это мое седьмое письмо, надеюсь, что ты получил исправно все. Занимается ли Н.П. фотографией? Он, кажется, захватил с собою аппарат. Мы опять получили письмо от Келлера. Вторая дочь графини Карлов [81], Мерика [82], помолвлена с кавалергардом Оржевским, которому всего 23 года. Мать этим недовольна.

Я прочла в газетах, что греческий Джорджи [83] и его супруга уехали из Копенгагена в Грецию через Германию, Францию и Италию — удивляюсь, что их пропустили. Что делает Эбергард? — Они бомбардировали Поти. О, эта ужасная война! Подчас нет более сил слышать о ней; мысли о чужих страданиях, о массе пролитой крови, терзают душу, и лишь вера, надежда и упование на Божие безграничное милосердие и справедливость являются единственной поддержкой. Во Франции дело подвигается очень медленно, — но когда я слышу об успехах и о больших потерях у германцев, я испытываю такое отчаяние в душе при мысли об Эрни и его войсках, и о многих известных лицах. Весь мир несет потери. Так должно же что-нибудь хорошее выйти из этого всего, и не напрасно же все они должны были пролить свою кровь! Трудно постигнуть смысл жизни — «так и надо, потерпи» — вот все, что можно сказать. Так хотелось бы вновь вернуться к былым спокойным, счастливым дням. Но нам придется долго ждать, пока опять наступят мирные во всех отношениях времена. Не хорошо поддаваться настроению, но подчас бремя становится тяжким. Оно нависло над всей страной, а тебе приходится нести на своих плечах львиную долю его. Мне так хотелось бы облегчить твои тяготы, помочь нести их — разгладить твое чело, прижаться к тебе! Но мы никогда не даем воли выражению своих чувств, когда мы вместе, да это и бывает так редко, — мы оба сдерживаемся, взаимно щадя друг друга, и оба страдаем молча, но мне часто хочется крепко обнять тебя и положить твою усталую голову на мою старую грудь. Мы так много вместе пережили за эти 20 лет и постоянно без слов понимали друг друга. Храбрый мой мальчик, да поможет тебе Бог, да дарует он тебе силу, мудрость, отраду и успех! Спи хорошо, благослови тебя Боже, — святые ангелы и молитвы женушки твоей охраняют твой сон.

28-го. С добрым утром, милый. Плохо спала, уснула лишь после 4-х, а затем опять беспрестанно просыпалась. Как досадно! Ведь мне теперь так нужен отдых. Сегодня теплее, и пасмурная погода. Получила твое дорогое письмо перед тем как идти в лазарет. Как бесконечно мило с твоей стороны так порадовать мою душу! Благодарю тебя за это от всего моего любящего сердца. Конечно, мы приедем с радостью, пусть Воейков [84] все устроит и укажет точно, когда выехать тебе навстречу. Быть может, мы по пути сделаем остановку и посетим какой-нибудь госпиталь в Дениске или еще где-нибудь, — я послала за Ресиным, чтобы это все подробно обсудить. Тогда мы завтра съездим в Псков, ночь проведем в поезде и вернемся завтра к обеду. Вероятно, поезд нашего Бэби прибудет в четверг. Поезд Марии мы видели на Алекс, станции — большинство было ранено в ногу, — эти раненые привезены из Варшавского и Гродненского госпиталей.

Сейчас посетим еще один лазарет. Я думаю, если только возможно и если только хватит времени, остановиться в Двинске по пути к тебе. Р. наводит справки о госпиталях (частным образом). Туда мы поедем в одежде сестер милосердия (это нравится нашему Другу), и завтра также. Но в Гродно при тебе мы оденемся иначе, чтобы тебе не было неловко разъезжать в обществе сиделки. М. будет у меня в 9, и я ему сообщу твое желание относительно Лавр. Чувствую себя изношенной машиной, нуждающейся в починке, — свидание с тобой окажется самым действительным средством. Думаю взять с собой Аню и Изу. Завтра Аню и О. Евг. [85] и, быть может, одну служанку для 2-х девочек и для меня, одну для дам (чтобы тебя встретить); чем меньше нас будет, тем лучше, чтобы после занять возможно меньше места в твоем поезде. Думаю, что лучше всего взять с собой Ресина, как военного. Сейчас должна кончать. Благословляю и целую тебя без конца. Радость свидания с тобой безгранична, — но тяжко покидать мой Солнечный Луч. Не остановиться ли нам с тобой в каком-нибудь другом городе вместо Пскова? Благословляю тебя еще и еще — уж неделя как мы разлучены! Работа — единственное лекарство. Любящая тебя твоя старая

Солнышко.

Привет Н.П.

Ставка верховного главнокомандующего.
27 окт. 1914.

Моя возлюбленная душка Солнышко,

Наконец-то я могу написать несколько строчек, чтобы поблагодарить тебя за твои милые письма, один вид которых на моем столе заставляет мое старое сердце прыгать от радости!

В первые дни моего пребывания здесь мне пришлось повидать старого генерала Пантелеева по поводу печальной истории с Самсоновым [86]; потом старого Троцкого. который отправляется в Киев навести там порядок; затем профессора Щербатова насчет наших лошадей. Здесь я застал старого Петюшу, только что приехавшего из Львова и из сражения, в которое его взял Радко-Дмитриев [87].

Они три часа провели под огнем тяжелой австрийской артиллерии. Из других телеграмм видно, что Петя держал себя с большим хладнокровием, и он просит для себя награды; поэтому я дал ему георгиевское оружие, от чего он чуть не помешался. Он этого не ожидал. Теперь он простужен и заключен в пустой барак возле поезда. В общем, всем нам кажется, что он стал гораздо менее экспансивен, чем обыкновенно, — вероятно, оттого, что побывал под огнем. Всю субботу имел удовольствие провести с Мишей, который стал совершенно, как прежний, и опять такой милый. Мы вместе ходили ко всенощной и расстались после обеда. Оба вечера я провел с конной гвардией и с моими гусарами. Я поговорил с офицерами, затем с солдатами, а потом ходил смотреть их конюшни. Конногвардейские лошади почти в полном порядке, но у гусарских до сих пор самый жалкий вид. — Любопытно, что, по их словам, взятые ими германские лошади гораздо хуже выносят тяжелую работу, чем наши.

Теперь о моей программе. Среду я провел в Ровно. Четверг в Люблине и Ивангороде. пятницу опять в Ивангороде и на прилегающем поле сражения (Козеницы), а в субботу в Гродно. Если бы ты туда выехала ко мне навстречу, это было бы чудесно. Я говорил с Воейковым, и все приготовления будут сделаны. — Я предполагал провести всю субботу в Гродно (лазареты и крепость), а в воскресенье утром прибыть в Псков. Отслушать в церкви обедню, потом в лазарет, а к обеду быть дома. Но если ты туда поедешь одна, то, разумеется, Псков отпадает.

Ну, моя родненькая женушка, я должен кончить это письмо. Надеюсь, ты себя чувствуешь крепче и опять здорова. Нежно целую тебя и дорогих детей. Благослови вас Бог. Всегда твой старый

Ники.

«Ты всегда приносишь с собой обновление»

18 ноября 1914 года Царь отправляется к месячную поездку в действующую армию и в места сосредоточения войск в глубине России. Поездка была трудной и напряженной. Прибыв в ставку в Барановичах, он уже на следующий день отправляется в Смоленск, затем в Тулу, Орел. Курск. Харьков. Ростов, Екатеринодар. И всюду смотры, посещение военных заводов, встречи с высокими чинами, военачальниками, предпринимателями.

Из Екатеринодара царский поезд движется на Кавказ — Дербент, Тифлис, Карс, Сарыкамышь, Александрополь.

В Тифлисе широкое кавказское хлебосолье, торжественные встречи, праздники, хоры, грузинские мелодии и пляски.

Но главная цель посещения Кавказа — действующая армия на турецком фронте. «Самый знаменательный для меня день из всей поездки на Кавказ». — записывает Царь в дневнике. «Прибыл в Сарыкамышь», а оттуда на границу.

Через Владикавказ, Ростов, Новочеркасск Царь приезжает в Воронеж, где встречается с женой и старшими дочерьми (они объезжали военные лазареты и госпитали). Вместе они посещают Тамбов и Рязань, а затем въезжают в Москву, где их ждут Царевич Алексей и младшие дочери. Пять торжественных дней царская семья проводит в Москве вместе, начав с торжественного молебна у Иверской.

12 декабря Царь уезжает в ставку, а Царица с детьми — в Царское Село. Встречаются они только через неделю.

Царское Село. 17 ноября 1914 г.

Мой ненаглядный,

Поезд уже давно умчит тебя от нас, когда ты будешь читать эти строки. Снова пробил час разлуки, и всегда одинаково он тяжек. Как ужасно чувство одиночества после твоего отъезда, хоть со мной и остаются наши дорогие дети, — с тобой уходит часть моей жизни, — мы с тобой одно! Благослови и защити тебя Боже в пути, желаю тебе приятных впечатлений, сей радость кругом себя, придай всем твердости и утешь страждущих! Ты всегда приносишь с собой обновление, как говорит наш Друг. Я обрадовалась Его телеграмме. Отрадно знать, что Его молитвы следуют за тобою. — Это хорошо, что ты сможешь основательно потолковать с Н. [88] — ты сообщишь ему свое мнение о некоторых лицах и подашь ему некоторые мысли. Да принесет твое присутствие там удачу нашим храбрым войскам! Наша работа в лазарете — вот мое утешение, а также посещение наиболее страждущих в Большом Дворце. Я только опасаюсь Аниного настроения — как в последний раз при посещении нашего Друга, то из-за больной ноги, то из-за ее дружка. Будем надеяться, что она возьмет себя в руки. Я теперь переношу все с гораздо большим хладнокровием и не так терзаюсь по поводу ее грубых выходок и капризов, как бывало раньше, произошел перелом, вследствие ее поведения и после сказанного ею в Крыму — мы друзья, я ее очень люблю, всегда буду ее другом, но что-то ушло, какое-то звено выпало, благодаря ее поведению относительно нас обоих, — она уж больше никогда не будет мне так близка, как раньше. Стараешься скрыть свою печаль и не выносить ее на показ — в общем, мне тяжелее, нежели ей, хотя она с этим не соглашается, ведь ты все для нее, а у меня дети, но ведь у нее еще и я, которую она, по ее уверениям, так любит. — Впрочем, об этом не стоит говорить, не так ли, и это тебе совершенно неинтересно.

Для меня будет такой радостью повидаться, хотя мне нестерпимо покидать Бэби и девчурок! — Я буду очень конфузиться во время путешествия — я еще никогда не бывала одна в больших городах. Надеюсь все выполнить, как следует, так, чтобы твоя жена не стала притчей во языцех.

Мой дорогой, ненаглядный ты мой, уж 20 лет, как ты мое неотъемлемое сокровище, — будь здоров, да благословит, защитит и охранит тебя Бог от всякого зла, свет очей моих, солнце мое, жизнь моя! Будь благословен за всю твою любовь, спасибо тебе за всю твою нежность! Благословляю тебя, целую и нежно прижимаю к. моему любящему старому сердцу.

Твоя, дорогой мой Ники, безгранично преданная

Женушка.

Я так рада, что Н.П. тебя сопровождает. Я покойнее, зная, что он около тебя, а для него это такая огромная радость. — Вспоминаю нашу последнюю ночь, так ужасно тоскливо без тебя, — так тихо — никто не живет в этом этаже.

Святые ангелы да хранят тебя и Святая Дева да осенит тебя своим любящим Покровом!

Солнышко.

Царское Село. 18 ноября 1914 г.

Дорогой мой,

Сегодня вечером отсюда едет фельдъегерь, а потому я пользуюсь случаем отправить тебе письмо и рассказать тебе о том, как мы провели это утро. Так болит душа, когда с нами нет моего драгоценного — так тяжело видеть, как ты переносишь все один! Мы отправились прямо в лазарет, после того, как Фредерикс дал мне подписать одну бумагу тут же на станции. Дела было очень много, но я долго сидела, покуда дети работали. А. была в глупом, неприятном настроении. Она уехала раньше, чтобы встретить Алю, которая сегодня должна приехать; она вернется только к 9, а не к нашей лекции. Она совсем и не спросила, что я собираюсь делать — раз тебя здесь нет, то она рада убежать из дома. Нехорошо убегать от чужого горя. Но я рада ее меньше видеть, когда она так нелюбезна. Какая мерзкая погода! Сейчас отправлюсь в лазарет детей, а оттуда в Большой Дворец. Мария и Ольга бегают по комнате, у Татьяны урок, Анастасия сидит с ней, Бэби отдохнул и собирается гулять. Гувернер спешно зовет меня.

Только что у меня была m-me Муфти-Заде, затем завед. хоз. моего Ц.-С. Красного Креста из Сувалок. Он приехал за вещами и просит два автомобиля. Ненаглядный мой, мне так хочется тебя поцеловать, крепко обнять и ощутить уют! Сейчас дети зовут меня в лазарет, а потому тороплюсь ехать. Фельдъегерь едет в пять. Прощай, моя радость, Бог да благословит и хранит тебя сейчас и всегда!

Все дети тебя нежно целуют. Твоя

Женушка.

В поезде. 18 ноября 1914 г.

Мое возлюбленное Солнышко и душка-женушка,

Мы окончили завтрак, и я прочел твое милое, теплое письмо с увлажненными глазами. На этот раз мне удалось взять себя в руки в момент расставания, но тяжела была эта борьба. Погода унылая, дождь льет потоками, снегу осталось очень мало. Когда мы тронулись, я сделал визит господам [89]и заглянул в каждое купе. Нынче утром, среди бумаг военного министерства, я нашел и подписал бумагу насчет Ренненкампфа. Ему придется оставить свою армию. Не знаю, кого Ник. имеет в виду на его место.

Какая бы это была радость и утеха, если бы мы с тобой могли совершить всю эту поездку вместе! Любовь моя, мне страшно недостает тебя, больше, чем может выразить мой язык. Из города каждый день будет отправляться курьер с бумагами. Я постараюсь писать очень часто, ибо, к удивлению моему, убедился, что могу писать во время движения поезда.

Моя висячая трапеция оказалась весьма практичной и полезной. Я много раз подвешивался и взбирался на нее перед едой. Это в самом деле отличная штука в поезде, дает встряску крови и всему организму.

Я люблю ту хорошенькую рамку, которую ты дала мне. Она лежит передо мной на столе, для безопасности, так как от резкого толчка мог бы разбиться прекрасный камень.

Все миниатюры хороши, за исключением Марии. Я убежден, что каждый оценит их по достоинству. Какая радость и утешение знать, что ты здорова и так много работаешь для раненых! Как говорит наш Друг, это Божья милость, что в такое время ты в состоянии столько работать и столько выносить. Верь мне, моя любимая, не бойся, будь больше уверена в себе, когда останешься одна, и все пойдет гладко и успешно.

Да благословит тебя Бог, моя дорогая женушка!

Горячо целую тебя и детей. Спи крепко и старайся не думать, что ты одинока. Твой муженек

Ники.

Царское Село. 19 ноября 1914 г.

Ненаглядный мой,

Твое письмо было такой радостью и отрадой для меня, да благословит тебя Бог за него, шлю тебе свое горячее спасибо! Я люблю перечитывать твои дорогие слова, это согревает меня, ибо твое отсутствие ощущается мною постоянно, душа нашего дома! Я теперь постоянно завтракаю на диване, когда мы одни.

Как хорошо, что еще до твоего приезда убрали Ренненкампфа! Только бы они нашли кого-нибудь подходящего на его место, — например, хотя бы Мищенко [90]? Он так любим войсками и притом это такая умная голова, — не правда ли? Говорят, что синие кирасиры в восторге, что получили моего Арсеньева [91].

Они совершенно правы. — Ты прекрасно сделал, что устроил трапецию. Это будет полезным для тебя упражнением в твоем долгом затворничестве, которое прерывается лишь посещением госпиталей, что страшно утомительно. В 9 час. Ольга, Анастасия, Бэби и я поехали к его поезду. На этот раз у нас много очень тяжелораненых. Поезд был в Сухачеве, в 6 верстах от места сражения, так что стекла дрожали в окнах от артиллерии. Аэропланы летали над Сухачевым и Варшавой. Шуленбург говорит, что 13-й и 14-й Сиб. были страшно перепуганы всем этим и решили, что Бог на стороне германцев, т.к. они не понимали, что такое аэропланы, и т.д. И нельзя было заставить их идти вперед все новобранцы, и притом не настоящие сибиряки. Им удалось разыскать наши 6 автомобилей с его поезда, которые исчезли около 1-го — они находятся в Лодзи, но их нельзя оттуда вывезти, иначе их могут захватить, но они все же подвозят раненых. Многие приходят сейчас пешком, а потому у них легкие в сомнительном состоянии. Приехал Ягмин [92] (Нижегородск). Не знаю никаких новостей — в городе говорят, что вчера было скверно, — в газете много белых, незаполненных мест; мы, вероятно, отступили около Сухачева. Некоторые из этих раненых были взяты германцами, а 4 дня спустя наши их вновь отбили. Бог мой, какие ужасные раны! Боюсь, что некоторые из них обречены, — но я рада, что они у нас и что мы, по крайней мере, можем сделать все от нас зависящее, чтобы помочь им. Мне сейчас следовало бы отправиться посмотреть на остальных, но я слишком утомлена, так как у нас кроме этого было еще 2 операции, а в 4 я должна быть в Большом Дворце, так как хочу, чтобы кн. также осмотрела бедного мальчика и одного офицера 2-го стрелкового п., ноги которого уже стали темного цвета; опасаются, что придется прибегнуть к ампутации.

Я вчера присутствовала при перевязке этого мальчика — ужасный вид, он прижался ко мне и держался спокойно, бедное дитя. В Большом Дворце у нас несколько тяжелых случаев.

Вчера был серый, дождливый, теплый день, сегодня утром светило солнце. Все же пасмурно. А. выходила на прогулку и потом зашла ко мне — она весь вечер была в неприятном настроении. В 11 я пошла спать. Сегодня утром она опять была так же настроена, но нам удалось переломить ее. Это вдвойне неприятно, когда самой грустно, а она претендует на роль главной печальницы — перед другими, и я же ее поддерживаю и уговариваю, а между тем ей следовало бы это самое делать по отношению ко мне. Она все расспрашивает о фельдъегере, очевидно, собирается тебе писать, — не знаю, дал ли ты ей на это разрешение. Ольга и Татьяна поехали в город для приема пожертвований в Зимнем Дворце. Борис [93] пробудет неделю в Варшаве (Шуленбург взял его с собой, чтобы помыть и почистить его, так как у него чесотка) — вот, Михень [94] и приехала во время. Вчера мы побывали в детском лазарете, посидели с Николаевым и с Лазаревым. Один офицер-волынец лежит в сегодняшнем поезде — говорит, что у них осталось всего 12 офицеров в полку и очень мало солдат.

Дети все тебя нежно целуют, они будут тебе ежедневно писать, сегодня очередь Марии. Пожалуйста, передай мой привет Н.П. Слыхал ли ты о том, будто есть раненые среди «великанов». В городе идут слухи об этом.

Конечно, было бы восхитительно поехать нам вместе, но, думается мне, в подобное время тебе лучше отправиться одному на Кавказ, — бывают моменты, когда мы, женщины, не должны существовать. Да, Бог помог мне с моим здоровьем, и я держусь — хотя по временам и испытываю смертельную усталость, и сердце расширено и болит, — но воля моя тверда — все что угодно, только бы не думать.

Мой ненаглядный, сокровище мое, я сейчас должна кончать, курьер выедет сегодня раньше обычного. По возвращении ты должен дать мне мои письма для нумерации, понятия не имею, сколько я тебе уж написала. Еще раз бесконечное спасибо за твое дорогое письмо, оно очень хорошо написано, хотя и на ходу поезда. Прижимаю тебя к моей тоскующей груди, целую все дорогие, любимые местечки. Бог да благословит и охранит тебя от всякого зла!

Твоя, — ангел мой Ники, мое сокровище, мой солнечный свет, моя жизнь навсегда твоя старая

Женушка.

Поклон Дм. Шереметеву.

Ставка. 19 ноября 1914 г.

Драгоценная моя женушка,

Горячо благодарю тебя за твое милое письмо (второе), полученное нынче после обеда. Я приехал ровно в 12 ч. 30 м. Н. встретил меня на большой станции за лесом. Вид у него здоровый и спокойный, хотя он пережил ужасные моменты, вернее, дни, когда германцы забирались все глубже и глубже.

Единственным большим и серьезным затруднением для наших армий является то, что у нас опять не хватает снарядов. Поэтому во время сражений нашим войскам приходится соблюдать осторожность и экономию, а это значит, что вся тяжесть боев падает на пехоту; благодаря этому, потери сразу сделались колоссальны. Некоторые армейские корпуса превратились в дивизии; бригады растаяли в полки и т.д...

Пополнения прибывают хорошо, но у половины нет винтовок, потому что войска теряют массу оружия. Его некому подбирать на поле сражения.

По-видимому, германцы подтягивают австрийцев к северу; некоторые австрийские корпуса сражаются на нашей земле, словно они прибыли из-под Торна.

И всеми этими войсками командуют прусские генералы. Говорят, что австрийские пленные ругают за это своих союзников. Петюша опять здесь и чувствует себя хорошо. Я видел также Кирилла, Дмитрия и Иоанчика [95], который просил меня, в случае, если его убьют, назначить нашу Ольгу председательницей ком. по постройке большого собора.

Со мной обедали четыре иностранных генерала. Вечером я с ними побеседовал. Они немало поездили по местам, где сейчас так сильно дерутся — Сухачев, Серадзь, Лодзь и т.д. Нынче не было подробных донесений с фронта. Мое возлюбленное солнышко, я люблю тебя неугасающей любовью; как ты видишь, я мог бы назвать это «un puits d'amour» — это после 20-ти лет. Благослови тебя Бог, моя душечка. Да блюдет он тебя и детей!

Нежно целую вас всех. Твой

Ники.

Царское Село. 20 ноября 1914 г.

Дорогой мой, любимый Ники,

Запоздалый комар летает вокруг моей головы в то время, как я тебе пишу. Итак, я отправилась в Большой Дворец на перевязку бедного мальчика. Мне представляется, что края большого пролежня стали плотнее, а кн. нашла, что ткань не имеет слишком омертвелого вида. Она осмотрела ногу стрелка и, по ее мнению, следовало бы немедленно ее отнять, покуда не поздно, и ампутация должна быть сделана очень высоко. Влад. Никол, и Эберман [96] находят, что сперва следует испробовать другую операцию — аневризма вен, и если это не поможет, тогда отнять ногу. Его семья желала бы пригласить какую-нибудь знаменитость на консультацию, но все в отъезде, кроме Цейдлера, который не может приехать раньше пятницы. Все же я еще поговорю с Влад. Ник. Вечером я читала бумаги Рост. [97] до 11 часов. Перед обедом я приняла m-me Зизи [98], а затем немного вздремнула. Аня настаивает на поездке в Ковно, так как нам этот раз не удастся заполучить санитарного поезда — к нашему огорчению, к радости Воейкова. Но это означает и Вильну, мимо которой я не могу проехать и не остановиться. Детям очень улыбается эта мысль, так как они надеются увидеть «наших друзей», — она говорит, что там масса раненых. В понедельник приедет Элла. Прямо не знаю, что делать, — если бы ты здесь был, чтобы посоветовать, как мне быть, а между тем это письмо дойдет до тебя не ранее субботы, и тогда мы должны быть уже в пути. Все же я это еще обдумаю. Я так утомлена, что не очень охотно еду сейчас, к тому же здесь много дела, да еще наши дети, которых я впервые должна покинуть. Но, может быть, следует туда ехать. Аня жаждет перемены обстановки и «де: армии», как она всегда говорит. Дорогой мой, я ежедневно утром и вечером целую и много раз крещу твою подушку — тоскую по ее любимому хозяину.

Прилагаю к этому письму открытку, изображающую нас в Двинске, которую, думается, тебе будет приятно получить для твоего альбома.

Сегодня очень мягкая погода, Бэби катается в своем автомобиле, позже Ольга, которая сейчас гуляет с Аней, возьмет его с собой в Большой Дворец, чтобы навестить офицеров, жаждущих его видеть. Я слишком устала, чтобы с ними ехать, к тому же в 5 1/4 нам предстоит ампутация (взамен лекции) в большом лазарете. Сегодня утром мы присутствовали (я, по обыкновению, помогаю подавать инструменты, Ольга продевала нитки в иголки) при нашей первой большой ампутации (рука была отнята у самого плеча). Затем мы все занимались перевязками (в нашем маленьком лазарете), а позже очень сложные перевязки в большом лазарете. Мне пришлось перевязывать несчастных с ужасными ранами... они едва ли останутся мужчинами в будущем, так все пронизано пулями, быть может, придется все отрезать, так все почернело, но я надеюсь спасти, — страшно смотреть, — я все промымыла, почистила, помазала иодином, покрыла вазелином, подвязала, — все это вышло вполне удачно, — мне приятнее делать подобные вещи самой под руководством врача. Я сделала 3 подобных перевязки, — у одного была вставлена туда трубочка. Сердце кровью за них обливается, — не стану описывать других подробностей, так это грустно, но, будучи женой и матерью, я особенно сочувствую им. Молодую сестру (девушку) я выслала из комнаты. M-lle Анненкова несколько старше ее, — молодой врач такой милый, — Аня смотрела так равнодушно, совсем уже, как она сама говорила, очерствевшая, — она постоянно меня поражает своим поведением полное отсутствие мягкой женственности, столь присущей нашим девочкам. Она грубо бинтует их, когда ей это надоест, уходит, как только работа ей прискучит, а когда мало дела, то она ворчит. Иедигаров заметил, что они уже надоели ей. Она суетится и торопит их. Я разочаровалась в ней, — ей постоянно нужно что-нибудь новенькое, как и Ольге Евг.. В 4 часа она отправится к своей сестре вместо того, чтобы идти на ампутацию. Раз мы туда идем, она могла бы провести у своей сестры вечер. Кн. Гедройц сказала мне, что она скоро заметила, что Аня не стремится делать или знать что-нибудь a fond. Она опасалась, как бы не оказались на нее похожими. Она очень благодарна нам за то, что это не так, и за то, что мы все делаем добросовестно. Это ведь не забава. Она суетилась, стремилась получить крест, а теперь, когда она его имеет, ее интерес значительно ослабел, тогда как мы теперь вдвойне чувствуем всю ответственность всего этого и испытываем потребность дать все, что только возможно, всем бедным раненым, одинаково нежно заботимся как о легко, так и о тяжелораненых. Мари нашла одного офицера из ее полка.

Пожалуйста, передай Н.П. наш привет и поделись с ним новостями, которые мы тебе сообщаем, так как он с большим интересом относится к нам.

Меня преследуют ужасные запахи от этих зараженных ран. Один из офицеров волынцев в Большом Дворце показал мне германские пули «дум-дум», очень длинные, узкие в конце, на вид словно сделанные из красной меди. Я скучаю по тебе, ужасно жажду поцелуя. Милое мое дитя, я стремлюсь к тебе, думаю и молюсь о тебе постоянно.

Дорогой мой, теперь прощай, Бог да благословит и защитит тебя. Нежно прижимаю тебя к моему сердцу, горячо тебя целую, остаюсь твоей на веки, тебя горячо любящей старой женушкой

Солнышком.

Дети все тебя целуют.

Царское Село. 21 ноября 1914 г.

Моя любимая птичка,

Я не хочу, чтобы завтра фельдъегерь уехал без письма от меня. Вот телеграмма, которую я только что получила от нашего Друга: «Ублажишь раненых Бог имя свое прославит за ласкоту и за подвиг твой». Так трогательно!

Это даст мне силу преодолеть мою застенчивость. Грустно покидать своих малюток. У Изы внезапно температура поднялась до 38, у нее начались боли в боку, и потому Влад. Ник. не позволяет ей ехать. Мы тотчас же телефонировали Настеньке, чтобы она собралась и явилась. Мы везем с собой пакеты и письма от всех морских жен в Ковно. Сейчас мы сидим за столом, дети болтают, как ветряные мельницы, что несколько затрудняет писание.

А теперь, свет души моей, будь здоров. Да благословит тебя Господь, защитит и охранит тебя от всякого зла! Не знаю, когда и где это письмо найдет тебя. Все мы шлем тебе бесконечные благословения и наинежнейшие поцелуи.

Солнышко.

Мы все шлем привет Н.П. и Дм. Шерем.

Царское Село. 21 ноября 1914 г.

Мое ненаглядное сокровище,

Как хорошо, что мы два года тому назад были в Смоленске (с Келлером), а потому я могу себе представить, где ты был. Община Алексея после твоего посещения послала мне телеграмму. Я помню, как они поднесли Бэби образ на тамошнем знаменитом чаепитии. Со дня твоего отъезда все еще нет никаких вестей о войне от толстого Орлова. Говорят втихомолку, будто Иоахим [99] взят в плен нашими войсками, — если так, куда же его отправили, хотела бы я знать. Если это правда, можно было бы известить Дону [100] через Вики Шведскую [101] о том, что он жив и здоров (не говоря о том, где он). Но ты сам это лучше знаешь, не мне давать тебе советы, я говорю, как мать, сочувствующая другой матери.

Я вчера после обеда не выходила из дома, а до обеда пролежала в постели, так как смертельно устала. Девочки отправились в лазарет вместо меня. После обеда я приняла Шуленбурга, его прием продлился довольно долго; в субботу он снова уедет. По ночам над Варшавой и повсюду ежедневно сбрасывались бомбы. Поезд нашего Бэби простоял 1 1/2 часа на мосту (полный раненых, свыше 600 человек), не имея возможности проникнуть на станцию (по пути из Праги) из-за других поездов, — они каждую минуту опасались быть взорванными. Затем я приняла Ресина молодец! — в течение одного часа он составил общий план, и мы выезжаем сегодня вечером в 9, прибываем в Вильно в субботу утром в 10.15–1. Затем далее в Ковно 2.50–6 — и обратно в Ц.С. в воскресенье утром в 9. Ресин дает знать только Виленскому губернатору, из-за автомобилей или колясок, а последний обязуется не разглашать о нашем приезде, — оттуда он даст знать Ковенскому губернатору (а, может быть, это одно и то же лицо?). Аня протелефонировала частным образом Родионову [102] — мне хотелось бы их хоть мельком где-нибудь повидать. А. очень гордится тем, что удержала меня от посещения госпиталя, так как это утомительно для меня, — но ведь это дело ее рук — это путешествие, столь же утомительное — две ночи в вагоне, 2 города с посещениями госпиталей. Если нам удастся увидеть дорогих наших моряков, то это будет для нас наилучшей наградой. Я рада, что это удается так быстро устроить и что не придется надолго покидать детей.

Прости мне эту грязную страницу, но я сегодня плохо соображаю, голова не работает, я даже попросила дать мне немного вина. Сотни расспросов, докладов начиная с Вильчковского в лазарете — каждое утро расспросы, резолюции и т.п. — а мой мозг не столь силен и свеж, как то было раньше, перед ухудшением моего сердца. Я так понимаю, каково тебе каждое утро, когда все по очереди пристают к тебе с вопросами! В лазарете я приняла одну Ханшу, принесшую в дар m-me Мдивани автомобили и пожелавшую отправить отряд для кавказцев, сражающихся на германском фронте. Сейчас она просит у меня разрешения внести некоторое изменение, а именно — устроить этот отряд на самом Кавказе, где дело санитарной помощи еще менее удовлетворительно поставлено.

Я никак не могла уснуть эту ночь, а потому в 2 часа написала Ане, чтобы она известила морских жен о том, что представляется оказия для верной передачи писем и посылок. Затем я рассортировала книжечки, Евангелия (1 апост.), молитвы специально для моряков, сласти и засахаренные фрукты для офицеров — быть может, еще найду теплых вещей вдобавок. Бесконечно тебе благодарна за твое второе дорогое письмо. Оно доставило мне огромную радость, мой дорогой. Так тягостно думать о наших страшных потерях — многие раненые офицеры, всего с месяц уехавшие от нас, вернулись вновь ранеными. Дал бы Бог скорее конец этой гнусной войне, но что-то ей как будто не предвидится конца! Разумеется, австрийцы взбешены руководством пруссаков. Кто знает, не выйдут ли между ними еще недоразумения? — Я получила письмо от Торы [103], т. Елены и т. Беатрисы [104], все шлют тебе горячий привет и глубоко тебе сочувствуют. Они пишут то же о своих раненых и пленных, ту же ложь повторяют и им. Они говорят, что наибольшей ненавистью пользуется Англия. Су