Твое присутствие придаст им новые силы и отвагу 3 страница

Нежно-пренежно целую тебя, моя душка-женушка, и детей и остаюсь неизменно твоим преданным муженьком

Ники.

Благослови тебя Бог!

Ц.С 6 апреля 1915 г.

Мой дорогой, любимый,

Бесконечно благодарна тебе за твое драгоценное письмо, которое только что получила. Такая для меня радость и утешение иметь от тебя известия — мне страшно тебя недостает! Так вот почему ты не поехал так, как собирался. Но меня беспокоит твоя мысль о поездке в Л. и П., не рано ли еще? Ведь настроение там враждебно России, особенно в Л. Я попрошу нашего Друга особенно за тебя помолиться, когда ты там будешь. Прости мне, что я это говорю, но Н. не должен тебя туда сопровождать — ты должен быть главным лицом в этой первой поездке. Ты, без сомнения, сочтешь меня старой дурой, но если другие об этом не думают, то приходится мне. Он должен оставаться и работать, как всегда. Право, не бери его, ведь ненависть против него там должна быть очень сильна, а твое присутствие обрадует всех любящих тебя.

Солнце так сияет! Младшие девочки катались между уроками, а ко мне придет Аня! Доктор позволяет мне вставать на более долгое время, только велит ложиться, когда температура подымается. Сердце почти нормально, но чувствую еще ужасную слабость, и голос мой похож на голос Михень, когда она устает. Мне только что принесли бесконечное письмо от графини Гогенфельзен [203] — посылаю его тебе, прочти его в свободную минуту и верни мне. Поговори только с Фредериксом об этом. Конечно, не на мое рождение или именины, как она этого желает. Но все очень приемлемо, кроме титула «княгини»: неделикатно просить об этом. Увидишь, как будет звучать хорошо, когда будут докладывать о них вместе — почти что как В.К. Только какой прецедент для Миши впоследствии! Обе имели детей от брака с другим человеком, — хотя нет, жена Миши была уже разведенной. — Аона забывает этого старшего сына — если признать брак с 1904 года, то этот сын, ясно, оказывается незаконным ребенком! [204] До них мне нет дела, пусть открыто носят свой грех — но мальчик-то? Поговори об этом с стариком, он хорошо понимает эти вещи, и скажи ему, что сказала твоя мама, когда ты с нею это обсуждал. Теперь, может быть, на это обратят меньше внимания. Привет Н.П. и передай ему, что его розы еще совершенно свежи.

Вот я опять в постели, провела 3 часа на диване, чувствую сильную усталость и слабость.

Ну, Аня была у меня и назвалась к завтраку в один из ближайших дней. У нее хороший вид, но, кажется, она не была уж так сильно обрадована, увидев меня, хотя целую неделю меня не видала. Жалоб никаких не было, слава Богу, но опять эти жесткие глаза, как у нее часто теперь бывает. Детей дома нет. Бэбиной руке гораздо лучше, так что он мог тебе написать, дорогой. Зять Марии Васильчиковой — Щербатов (бывший морской офицер) внезапно скончался вчера. Он поправился от тифа и пил чай со своей женой, милой Соней, когда внезапно умер от разрыва сердца. Бедная молодая вдова! Помнишь, ее последний ребенок родился в день праздника у Даки в честь английских моряков, — бабушка прямо оттуда побежала к ней.

Интересно, как прошел разговор Фредерикса с Н. — Наш Друг очень счастлив за старика, что он смог сопровождать тебя во время твоей поездки. Это, наверное, его последняя поездка. Конечно, пока он осторожен.

Я выбирала, как каждый год, материи на платья моим фрейлинам, девушкам и горничным.

Au fond наш Друг предпочел бы, чтобы ты поехал в завоеванные области после войны — пишу тебе это между прочим. Курьер ждет моего письма. Любимый Ники, мое сокровище, покрываю твое лицо и любимые большие глаза самыми нежными поцелуями. Навсегда твоя

Солнышко.

Ставка. 6 апреля 1915 г.

Мое бесценное Солнышко,

Несчетное любящее «спасибо» за твое милое письмо, которое пришло еще утром. Да, это курьезно — при отъезде в 2 часа по Варшавской линии сюда приезжаешь в 9 часов утра, а при отьезде в 10 часов утра сюда попадаешь только к 12-ти по Виндаво-Рыбинской ж.д.; это плохая дорога, и поезда на ней ходят медленно.

Вчера, после долгих обсуждений, решено было, что мы выедем из ставки в среду вечером и приедем на старую пограничную станцию Броды в четверг утром. Оттуда Н., я и кое-кто из нашей свиты поедем в автомобилях во Львов, а прочие с Фред. отправятся по железной дороге. Таким образом, мы проследуем дорогой, которую в августе проходила наша 3-я армия, и увидим поля сражения. Ночь проведем во Львове, а утром поедем через Самбор. где находится Брусилов, к Перемышлю. — Здесь проведем ночь и той же дорогой вернемся. Может быть, мне удастся где-нибудь между этими двумя местами захватить 3-й Кавказский корпус, сосредоточивающийся в резерве.

Подумай, какая радость, если это в самом деле удастся! Все эти перемены прибавят только один лишний день ко всей моей поездке, так что, надеюсь, моя женушка не будет на меня очень в претензии.

Я рад видеть дорогую Ольгу. Нынче стоит поистине восхитительная и теплая погода. Мы порядочно погуляли по по полям и попали в зловонное болото. Тут произошли забавные сценки, особенно, когда Граббе, подоткнув свои юбки, изо всех сил старался выбраться из глубокой грязи Можешь себе представить, в каком милом виде мы вернулись! Ну, любовь моя, птичка моя, я должен кончать, пора отправлять курьера. Мы все отправляемся в кинематограф. Благослови Бог тебя и дорогих детей!

Неизменно, возлюбленная моя, твой муженек

Ники.

Царское Село. 7 апреля 1915 г.

Мой родной, милый,

Шлю тебе мои самые горячие пожелания к завтрашнему дню [205]. В первый раз за 21 год мы проводим этот день не вместе! Как я живо все вспоминаю! Мой дорогой мальчик, какое счастье и какую любовь ты мне дал за все эти годы! Бог поистине щедро благословил нашу совместную жизнь. За все, за все благодарит тебя твоя женушка из глубины своего любящего сердца. Да поможет мне Бог стать достойной помощницей тебе, мое сокровище, мое Солнышко, отец моего Солнечного Луча! Тюдельс только что принесла мне твое милое письмо, — благодарю тебя такая для меня радость их получать, и я много раз их перечитываю. Воображаю, какой смешной был вид у Граббе, застрявшего в грязи; эти прогулки наверное всем очень полезны. Как интересно все то, что ты намерен сделать! Когда Аня сказала Ему [206] по секрету (так как я просила Его особых молитв для тебя) о твоем плане, Он, странным образом, сказал то же, что и я, — что в общем Он не одобряет твоей поездки и «Господь пронесет, но безвременно (слишком рано) теперь ехать, никого не заметит, народа своего не увидит, конечно, интересно, но лучше после воины».

Он не советует брать с собою Н. — находит, что всюду тебе лучше быть одному, и с этим я вполне согласна. Ну, теперь, раз это уже решено, надеюсь, что все удастся и, в особенности, что тебе удастся повидать войска. Это будет большой радостью для тебя и наградой для них. Да благословит и сохранит тебя Господь в этой поездке! Ты, наверное, увидишь Ксению, Ольгу и Сандро [207]. В случае, если ты увидишь сестру, одетую всю в черное, — знай, что это г-жа Гартвиг (фон-Визин) — она во главе моего склада и часто бывает на вокзале.

Я чувствую себя все так же: вечером 37,2, утром 36,6, маленькая краснота еще есть. Я рада, что ты послал Фредерикса в Л. по жел. дор. Утро сегодня серое и дождливое. Мои письма такие скучные — я читаю одни доклады, — и это все мое занятие. Меня слишком утомляют приемы, хотя мне очень хочется повидать Кож., Род. и Кубл. [208], они будут у Ани от 3 до 4, а сегодня вечером уезжают в О. — Скажи Фредериксу, что я ему кланяюсь и прошу быть осторожным, послушным и помнить, что он уже больше не молодой корнет! Посылаю тебе ландыши, я их целовала. Они наполнят благоуханием твое маленькое купе. Мою записку к Ольге пусть твой человек отправит во Львове — тебе некогда будет самому об этом помнить.

Я видела Род. и Кубл. У обоих хороший, загорелый вид. Они рвутся ехать на фронт вместе с пластунами, — и не только к концу (говорят, что их следует щадить), — но они мне этого не говорили. Все пошли пить чай к Ане. Бэби тоже. Она была у меня сегодня утром. Горячо молюсь за тебя. 1000 поцелуев.

Навсегда твоя старая

Женушка.

Конечно, я понимаю, что ты можешь задержаться на 2–3 дня! Может быть, ты захочешь заглянуть в Ливадию? Все дети целуют тебя. Они и я посылаем привет Н. П.

Послала тебе Ропшинской земляники.

Ставка. 7 апреля 1915 г.

Мое возлюбленное Солнышко,

Сердечно благодарю тебя за твое милое письмо и возвращаю тебе письмо графини. Я думаю, в этом вопросе не выйдет никаких затруднений, немножко доброго желания с нашей стороны — и дело будет сделано, а в нашей жизни станет меньше одной докукой. Разумеется, я переговорю об этом со стариком. Сегодня у меня было очень занятое утро — после доклада я принимал Грюнвальда [209], приехавшего из Вильны, где он осмотрел все лазареты, а затем Енгалычева. А также нашего Велиопольского, у которого вид короля, лишившегося своего царства [210]. Всеонизавтракали. Н. принимал бельгийскую миссию и угощал ее в своем поезде.

Душка моя, я не согласен с тобой, что Н. должен остаться здесь, когда я поеду в Галицию. Напротив, именно потому, что я еду во время войны в завоеванную провинцию, главнокомандующий должен сопровождать меня. Я думаю, что все окружающие меня находят это правильным. Он сопровождает меня, а не я нахожусь в его свите.

Как я вчера писал тебе, я надеюсь увидеть возле Самбора 2-й Кавказский корпус и попасть в соседство 8-й армии Брусилова. Если не считать прошлогодней поездки на Кавказ, мне еще не случалось быть вблизи войск и как раз тех войск, которые побеждали с самого начала войны!

Нынче мы ездили в автомобиле по знакомой нам прелестной дороге и заехали дальше в чудный лес. Было даже жарко, и мы нашли цветы — вот один из них!

Завтра годовщина нашей помолвки, сколько отрадных воспоминаний! Благослови Господь тебя, мое сокровище, и детей! Поблагодари Ольгу и Алексея за их письма.

Горячо целую вас всех и остаюсь неизменно твой старый муженек

Ники.

Передай А. мой привет.

Царское Село. 8 апреля 1915 г.

Мой дорогой, любимый муж.

Мои горячие молитвы и благодарные мысли, полные глубочайшей любви, витают над тобой сегодня в эту дорогую годовщину. Как время летит — уже 21 год! Знаешь, я сохранила это серое платье «princesse», в котором я была в то утро. Сегодня надену твою любимую брошку. Дорогой, сколько мы пережили тяжелых испытаний за все эти годы, но в нашем родном гнездышке всегда было тепло и солнечно!

Посылаю тебе на память икону св. Симеона В.. оставь ее всегда висеть в твоем купе, — как ангела-хранителя; тебе понравится запах дерева. Очень солнечная погода. Бедной m-me Вильчковской сегодня будут вырезать аппендицит — она лежит в нашей маленькой комнате, в которой Аня провела первую ночь. Говорят, у нее такой опрятный, прибранный вид, вся в белом, с кружевами, лентами в рубашке и волосах; Наврузов, который опять тут, приходит к ней, записывает ее температуру и трогательно за ней ухаживает. Я в отчаянии, что не могу быть с ней.

Любимый мой, как отблагодарить тебя за чудный крестик? Ты так меня балуешь. Я никогда не думала, что ты мне что-нибудь собираешься подарить. Он прелестен, я надену его сегодня, — как раз то, что я люблю, — у меня такого не было. Твоя записочка и милое письмо — все пришло зараз, после визита доктора. Он пускает меня на балкон, так что я позову Аню посидеть со мной. Теперь я понимаю, почему ты берешь Н. с собою — спасибо за объяснение, дорогой.

Твой милый цветок я положила в Евангелие, — мы такие всегда рвали весною на лугу перед большим домом в Вольфсгартене. Вы, наверное, вернетесь все сильно загорелыми. Мое горло совсем в порядке, сердце все еще не совсем нормально, хотя я принимаю капли и лежу очень спокойно.

Слышу колокольный звон и хочется пойти к Знамению и помолиться за тебя свечка и здесь за тебя горит, мое сокровище.

Кончаю письмо к тебе, лежа на диване. Старшие девочки в городе, обе младшие гуляли, затем были в своих госпиталях, а теперь у них урок. Бэби в саду. Я лежала 3/4 часа на балконе. Так странно для меня было очутиться на свежем воздухе, я совсем отвыкла. Птички пели — вся природа просыпалась и славила Творца! Вдвойне чувствуешь ужасы войны и кровопролития, но как после зимы наступает лето, так после страдания и борьбы наступят мир и утешение, всякая ненависть утихнет, и наша дорогая родина разовьется и станет прекрасной. Это новое рождение, новое начало, очищение и исправление умов и душ, только надо направить их и вести по прямому пути. Дела так много, пусть все дружно работают вместе, помогая, а не тормозя работу, ради одной великой цели, а не из-за личной славы и успеха. — Только что получила твою дорогую телеграмму, за которую нежно целую. Операция г-жи Вильч. сошла благополучно. Моя глупая темп. опять 37,1, но, я думаю, это ничего. Я надела твой дивный крестик поверх своего серого вечернего платья, — он выглядит так красиво; твою дорогую брошку (подаренную 21 год назад) я тоже надела. Сокровище мое милое, я должна кончать письмо. Бог да благословит и сохранит тебя в пути! Ты это письмо, должно быть, получишь во Львове. — Привет Ксении, Ольге и Сандро. Посылаю тебе маленькую фотографию нашего малютки, сделанную на яхте в прошлом году. Целую 1000 раз.

Навсегда, Ники милый, твоя старая

Женушка.

Ставка. 8 апреля 1915 г.

Моя бесценная душка,

Горячее любящее спасибо за твое милое письмо, полное нежных слов, и за обе телеграммы. Вспоминаю и я тебя в эту 21-ю годовщину! Желаю тебе здравия и всего, чего может пожелать глубоко любящее сердце, и на коленях благодарю тебя за всю твою любовь, привязанность, дружбу и терпение, которые ты проявила в эти долгие годы нашей супружеской жизни!

Погода нынешнего дня напоминает мне тот день, в Кобурге, — как грустно, что мы не вместе! Никто не знал, что это день нашей помолвки, — любопытно, как быстро люди забывают, — впрочем, для них это ничего не значит.

Прибыл Кривошеин [211] и высказал Н. в моем присутствии разные соображения насчет мер, которые могли бы быть приняты для вознаграждения офицеров и солдат, уходящих из армии по окончании войны, тех, кто отличился, кто получил увечья, и вообще всех раненых. Отличные соображения, которыми я поделюсь с тобою дома. Разумеется, я забыл названные при мне фамилии.

Нынче я не имел времени написать тебе до отъезда курьера, так как торопился со своими обычными бумагами. Это письмо я отправлю завтра с пограничной станции Броды. Боюсь, что у меня не будет времени написать из Галиции, но я напишу потом, с юга.

Перед вечером я ездил в моторе, по старой дороге, до городка Слонима в Гродненской губернии. Было необычайно тепло и приятно, а этот запах соснового леса — чувствуешь себя умягченным, расслабленным!

Посылаю тебе для расшифровки телеграмму Эллы — не могу понять, что ей нужно?

Броды, 9-го апреля. Вот я и здесь, на бывшей австрийской земле. Чудная, жаркая погода. Прослушал доклад в поезде Н., который стоит возле моего, а после завтрака уезжаю во Львов в автомобиле. Благослови Боже тебя, мое драгоценное Солнышко! Нежно целую тебя и детей.

Всегда твой муженек

Ники.

Ц.С. 9 апреля 1915 г.

Мой милый,

Опять солнечное утро. Спала плохо, сердце сильно расширено. Вчера в 6 час. было 37,3, в 11–37,2. Сегодня утром — 36,5. Это все, конечно, должно отзываться на слабом сердце, а так как мое переутомлено, то, понятно, я это сильнее чувствую. К моему удивлению, появился Боткин, завтра Сиротинин [212] придет в последний раз. Посылаю тебе письмо по-французски от Алексея и письмо Анастасии. Твой хорошенький крестик я сегодня вечером даже в постели не сняла. Мои мысли все время с тобою, и я думаю о тебе, что ты поделываешь и как поживаешь. Какое интересное путешествие! Надеюсь, что кто-нибудь будет снимать.

Я получила известия от моего поезда с летучим складом № 5. Брусилов осматривал его и остался им очень доволен. Он увозит лекарства, подарки, белье, сапоги, и возвращается с ранеными. В больших поездах есть кухня и священник. Все это благодаря маленькому Мекку.

Стало вдруг очень темно, и полил сильнейший дождь, и еще наверное будет, и ветрено, — так что я на балкон больше не пойду. Аня все-таки намерена прийти ко мне, хотя я сильно ее отговаривала — зачем промокать и подвергать этому Жука?Только для того, чтобы видеть меня? — Это глупо и эгоистично. Она прекрасно может прожить день без меня, но она хочет большего, говорит, что час в день ей слишком мало. Но для меня сразу это слишком много, это меня утомляет. Спасибо за письмо из Брод. Как приятно, что там хорошая погода! Наш Друг благословляет твою поездку. Я все время о тебе думаю. Днем прояснилось, но я была слишком усталой, чтобы выйти. Приняла Хлебникова, моего экс-улана, который был на гражданской службе в Крыму из-за своего слабого здоровья и которому я теперь с начала войны помогла вернуться в полк (у него цветущий вид). Он рассказал мне о пропавшем взводе в шестом эскадроне. 10 человек спаслись и вернулись в полк, после долгих скитаний, переодетые крестьянами. Затем пришел Апраксин, которого я не видала 4 месяца. Аня просидела около часу. Теперь наш Друг у нее, а девочки после прогулки пошли в Большой Дворец. Бэби в саду. Я ношу твой дивный крестик. Да благословит, сохранит и направит тебя Господь! Горячие поцелуи от твоей

Женушки.

Привет старику и Н.П. Сообщи ему о состоянии моего здоровья. Сейчас опять 37,1.

Ц.С. 10 апреля 1915 г.

Мое сокровище,

Интересно, когда и где ты получишь это письмо. — Большое спасибо за вчерашнюю вечернюю телеграмму. Твое путешествие, наверное, очень интересно, и так должно волновать зрелище могил наших славных героев. Сколько тебе придется рассказывать нам по возвращении сюда! Тебе, должно быть, трудно писать дневник, когда столько разнообразных впечатлений. Как, верно, счастлива была милая Ольга увидеть тебя! — Ксения прислала очень милую телеграмму после твоего приезда.

Интересно, взял ли ты Шавельского с собою?

Аня передала нашему Другу содержание твоей телеграммы. Он благословляет тебя и очень рад, что ты счастлив. Сегодня погода как будто поправляется, мне кажется, так что я смогу лежать на воздухе. Сердце все еще расширено, температура поднялась до 37,2 — сейчас 36,5 и большая слабость, — мне будут давать железо. Гр. несколько расстроен «мясным» вопросом, — купцы не хотят понизить цены на него, хотя правительство этого требует, и было даже нечто вроде мясной забастовки. Наш Друг думает, что один из министров должен был бы призвать к себе нескольких главных купцов и объяснить им, что преступно в такое тяжелое время повышать цены, и устыдить их.

Прочла газеты, ничего интересного в них не нашла. Мария пошла на кладбище, чтобы положить цветы на могилу бедного Грабового — сегодня 40-ой день. Как время летит! M-me Вильчков. — поправляется. Я видела Алейникова (с женой), он лежал 5 месяцев в Большом Дворце. Он жаждет продолжать службу, но рука его сильно болит (правая рука отнята целиком до плеча), и ему предписаны грязевые ванны. Затем видела Кобиевa (?), возвращающегося в полк, и Грюнвальда с приветствиями от тебя, мое сокровище. Я полчаса провела на балконе, погода мягкая. Сейчас придет Аня, поэтому до свидания. Бог да благословит тебя! Осыпаю твое Дорогое лицо нежнейшими поцелуями и остаюсь, милый Ники, твоя навсегда

Солнышко.

Ц.С. 11 апреля 1915 г.

Мой дорогой,

Твоя вчерашняя телеграмма нас осчастливила. — Слава Богу, что у тебя столь приятные впечатления, — что тебе удалось повидать Кавк. корпус и что погода стоит совсем летняя. В газетах я прочла краткую телеграмму Фредерикса из Львова, описывающую собор, крестьян, обед, назначение Бобр. [213] в твою свиту — какой великий исторический момент! Наш Друг в восторге и благословляет тебя. Сейчас прочла в «Новом времени» все про тебя и так тронута и горда за тебя. И как хороши были твои слова на балконе — как раз то, что надо! Да благословит и объединит Господь эти славянские области с их старинной матерью Россией в полном, глубоком, историческом и религиозном значении этого слова! Все приходит в свое время, и теперь мы достаточно сильны, чтобы удержать их за собой, а раньше мы этого не могли; но «внутри» мы должны еще окрепнуть и объединиться во всех отношениях, чтобы править тверже и с большим авторитетом. Как Николай I был бы счастлив! Он видит, как его правнук завоевывает обратно эти старинные области и отплачивает Австрии за ее измену. А ты лично завоевал тысячи сердец, я это знаю, твоим мягким и кротким характером и лучистыми глазами — каждый побеждает тем, чем Бог его одарил. Господь да благословит твою поездку!.. Я уверена, что она подымет дух войск, если им этого надо. Я рада за Ксению и Ольгу, что они видели этот исторический момент. Как хорошо, что ты посетил Ольгин лазарет — это награда ей за ее неутомимую работу.

Только что получила твою телеграмму из Перем. [214] с планами на сегодня, а сейчас принесли твое дорогое письмо (от 8-го), за которое нежно благодарю; такая радость получать твои письма, я так их люблю! Возвращаю тебе телеграмму от Эллы расшифрованною. Может быть, тебе надо распорядиться насчет ее или разузнать от жел.-дор. чиновников, верно ли это? Я прочитала массу докладов, асейчас должна вставать.

Я получила страшно трогательную телеграмму от Бэбиного Грузинского полка. Айхлизуры вернулся и сказал им, что он видел тебя и передал наш привет, он благодарил за то, что я ходила за их офицерами и т.д. M-me Зизи приходила после завтрака с бумагами, затем мой сибирский Железный приходил проститься. Потом я три четверти часа лежала на балконе Большого Дворца, и старшая сестра (Любушина) сидела со мной. Аня, как всегда, пришла от 12 до 1. — Мой поезд № 66 только что вернулся из Брод и привез много раненых — больше 400, но среди них только два офицера.

До свидания, мой любимый, — меня очень интересует, удастся ли тебе повидать на этот раз Иванова и Алексеева. Прощай, да благословит и сохранит тебя Господь! Нежно целую тебя. Твоя старая

Женушка.

Дети тебя целуют и вместе со мной посылают привет старику и Н.П.

Ц.С. 12 апреля 1915 г.

Любимый мой,

Где же ты теперь? Ксения мне телеграфировала, что вы вместе обедали перед твоим отъездом. Я хочу просмотреть газеты. Теперь я ложусь в 6 и больше уже не встаю, — значит, я на ногах с 12 до 6. Дети пошли в церковь. — Бэбина нога не совсем еще в порядке, но не болит, так что его носят на руках и катают. Сегодня утром до прогулки он играл в «колорито» на моей постели. Погода очень солнечная, хотя временами находят темные тучи — но я надеюсь, что мне удастся полежать на воздухе. Я принимаю массу железа, мышьяку, сердечных капель и теперь, наконец, чувствую себя несколько бодрее.

Вчера мы видели милую m-me Пурцеладзе и ее очаровательного маленького мальчика. Она такой молодец! Она получает известия от мужа — он, слава Богу, жив, но она не знает, тяжело ли он ранен и как с ним обращаются, об этом он не смеет писать, но, слава Богу, он жив.

Я пролежала 2 часа на балконе, и Аня сидела со мной. Бэби катался в своем автомобиле, а затем в маленьком шарабане.

Я приняла сегодня своего Княжевича [215]. Он хочет вернуться к уланам — через ставку. — Но он, бедняга, боится, что не сможет больше командовать полком, так как не в состоянии ездить верхом из-за печени. — Он думает искать какой-нибудь другой службы, так как поступить иначе считает бесчестным по отношению к полку. — Дорогой мой, совсем весна, так прелестно. Благословляю тебя и целую бесконечно, от всей глубины моего любящего сердца.

Навсегда твоя старая

Солнышко.

Около 16-ти улан спаслись — двое из них сели на немецких офицерских лошадей и прискакали обратно. — С ними обращались хорошо.

Сердечный привет старику, маленькому адмиралу, Граббе и Н.П. Дети тебя нежно целуют. — Так скучно без тебя, дорогое солнышко нашего маленького дома! Правда ли, что Мдивани [216] получает другое назначение и кто его преемник?

Новый императорский поезд.

Проскуров.

12 апреля 1915 г.

Моя бесценная душка,

Прежде всего самое теплое спасибо за два твоих письма и икону св. Симеона Верх. и за фотографию Бэби, которую я, увы, выронил из ящика, и стекло разбилось. Это случилось в Перемышле. Ну — как трудно быстро описать все, что я видел или, вернее, пережил в последние три дня!

9-го апреля я приехал в Броды, пересекши старую границу. Н. находился уже там со своим штабом. После доклада я закончил свое последнее письмо и бумаги, позавтракал и выехал в моторе, вместе с Н. Было жарко и ветрено. Поднятая нами пыль покрыла нас, как белым саваном. Ты даже не представишь себе, на что мы были похожи! Мы два раза останавливались и выходили посмотреть на позиции наши и австрийские во время первых великих боев в августе прошлого года; множество крестов на братских могилах и отдельных могилках. Поразительно, какие длинные марши армия проделывала тогда с боем каждый день! Около половины шестого мы немножко почистились — на пригорке нас встретил Бобринский, и мы поехали прямо во Львов. Очень красивый город, немножко напоминает Варшаву, пропасть садов и памятников, полный войск и русских людей! Первым делом я отправился в огромный манеж, превращенный в нашу церковь, где может поместиться 10000 человек; здесь за почетным караулом я увидел обеих моих сестер. Потом я поехал в лазарет Ольги; там теперь немного раненых; видел Там. Андр. и других знакомых, докторов, сестер милосердия и пр. из Ровно, — а перед самым заходом солнца подъехал к ген.-губ. дворцу. Там был выстроен фронтом эскадрон моих лейб-казаков. Бобринский повел меня в свои комнаты, некрасивые и неудобные, нечто вроде большого вокзала, такого же стиля, без дверей, если не считать дверей в спальне. Если хочешь знать, так я спал в кровати старого Франца-Иосифа.

10-го апреля. Я выехал из Львова по железной дороге в австрийских вагонах и прибыл в Самбор в час дня; там я был встречен Брусиловым и, к моему великому изумлению, почетным караулом милых стрелков 16-го Одесского полка. Ротой командовал мой приятель фельдфебель, так как все офицеры были ранены, а капитан убит. Когда они проходили маршем, оркестр играл марш, который нам всем так понравился в Ливадии, и я не мог удержать слез. Я поехал на дом к Брусилову; он представил мне весь свой штаб, а потом мы завтракали. После этого я вернулся в поезд и в 4 часа приехал в Хыров, живописно расположенный в горах. Здесь, на большом поле, выстроилась вся масса войск 3-го Кавказского корпуса. Какие великолепные полки! Среди них были мои Ширванцы и Алексеевы Сальянцы. Я узнал только одного офицера и прапорщика. Они прибыли туда всего за день или за два из Осовца, и были очень довольны, что попали в более теплый климат и увидели горы. Я обошел 3 длинных линии по вспаханному полю и чуть не упал несколько раз, так как почва была очень неровная и мне пришлось думать о Дмитрии. Так как времени оставалось мало, то я проехал мимо войск в моторе, благодаря их за верную службу. Меня и Н. страшно растрясло. В поезд я вернулся совершенно охрипший, но я очень доволен и счастлив, что видел их. Часом позже мы прибыли в Перемышль.

Это маленький городок, с узкими улицами и скучными серыми домами, полный войск и Оренбургских казаков. Н. и я, и некоторые господа жили в довольно чистеньком домике, владелец которого бежал перед падением крепости. Местечко окружено горами и вид имеет очень живописный. Обедали мы в гарнизонном клубе, где все осталось нетронутым. Спал плохо.

11-го апреля. Я встал рано и поехал со всей нашей компанией смотреть укрепления. Это очень интересные и колоссальные сооружения — страшно укрепленные. Ни один вершок земли не остался незащищенным. С фортов открываются красивые виды; они сплошь покрыты травой и свежими цветами. Посылаю тебе цветок, который я выкопал кинжалом Граббе. В 12 час. я вернулся в город, пообедал в клубе и поехал другой дорогой на Львов через Радымно и Яворов, опять вдоль полей сентябрьских сражений. Погода все время стояла великолепная.

Ксения и Ольга явились ко мне перед обедом. Я выехал из Львова в 9 ч. 30 м. по жел. дор. и прибыл в Броды в 12 ч. 30 м. ночи. Здесь я пересел в наш поезд.

Нынче я встал поздно, имел обычный доклад и оставил Н. в 2 ч. Прости меня за этот краткий и сухой отчет, но у меня не осталось времени. Благослови Бог тебя, мое возлюбленное Солнышко, и детей, крепко целую вас всех. Неизменно твой старый муженек

Ники.

Царское Село. 13 апреля 1915 г.

Моя жизнь,

Такое дивное солнечное утро! Вчера я пролежала 2 часа на воздухе, сегодня лягу в 12 ч., и после завтрака, наверное, опять. Сердце не расширено, воздух и лекарства помогают, и я, слава Богу, чувствую себя положительно лучше и крепче. Завтра 6 недель, как я уж не работала в лазарете. Вчера командир Бэбиного Грузинского полка просидел со мною полчаса — очень милый человек. Он раньше служил в генер. штабе, начальником пограничной стражи на Кавказе, — расхваливал свой полк и бедного Грабового. Оказывается, Мищенко упоминал этого молодого офицера в двух приказах (командир представил его одновременно к георгиевскому кресту и оружию). — Я к обеду перешла на диван и лежала до 11 ч.