2015-05-06
259
противоположную картину являет собой история Германия. Ее рост — культурный, экономический, политический и международный — стремительно прогрессировал с XVII по XX в. Особенно велики были ее мощь и влияние в XVTII-XIX вв. И соответственно, мы видим, что ее абсолютные показатели войны неуклонно растут с XVII по XX в. Франция, наверное, обладала наибольшей силой и влиятельностью — как военной, так и культурной — в XVII, XVIII и XIX вв. Эти же столетия дают самые высокие показатели войны за всю ее историю. Россия обрела международное признание, а затем и военную мощь при Петре Великом (в конце XVII— начале XVIII в.). Эти столетия — XVII, XVIII и XIX — дают самые большие абсолютные показатели ее военного могущества. Англия достигает высочайшего относительного показателя войны в XVI, XVII и XVIII вв. и в этот же период является великой империей и крупнейшим культурным центром. Военная мощь Польши достигла своего апогея в XVII в., а в XVIII в. пошла на убыль.
Эти факты в какой-то степени подтверждают наши предположения. Логически нетрудно понять, почему именно так и должно быть. Экспансия любой империи, если только она происходит не в малонаселенной местности, каким был американский континент в пору развития Соединенных Штатов, может осуществляться только за счет территории других народов. Чтобы это стало возможным, они должны быть завоеваны, потому что ни один народ не пожелает отдать себя, свое население, территорию и ресурсы в качестве подарка другому народу. Поскольку жертва экспансии должна быть подчинена и завоевана, это означает войну — единственный реальный способ подчинения. Поэтому, чтобы обеспечить собственный рост, народ-завоевате^.! должен быть сильным и изобретательным. Для того чтобы быть сильным и изобретательным на войне, он должен быть здоровьгм, иметь значительные экономические ресурсы, крепкий внутренний порядок, обладать высокими интеллектуальными и моральными качествами, что является таким же важным фактором победы, как и все прочие. В противном случае военное превосходство невозможно. Этим объясняется, почему периоды экспансии и возвышения той или иной нации нередко совпадают с периодами участившихся войн и биосоциального и культурного процветания страны; почему, с другой стороны, нация слабая и второстепенная зачастую становится более миролюбивой. Последнее может быть вызвано либо тем, что нация столь малочисленна и слаба, что не осмеливается напасть на другую и даже сопротивляться
716 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений
внешнему натиску, каким бы несправедливым он ни был, либо тем, что данная нация попала в фактическую зависимость от более сильной, пользуясь покровительством своего хозяина и захватчика, либо, наконец, тем, что такого рода страны по взаимному согласию государств-«держиморд» сидят в «золотой клетке нейтралитета» до тех пор, пока эта клетка не будет разрушена более сильными «держимордами». Причины подобного совпадения ясны, и неудивительно, что факты подтверждают это предположение. Речь идет о трагедии человеческой культуры и истории, и они действительно были трагичны.
Все теории, которые утверждают, что интенсивное развитие культуры не совместимо с войной, что усиление войн в истории любой нации является несомненным признаком ее упадка, — односторонни. Сколь бы похвальными ни были нравственные и иные мотивы, которые скрываются за этими сладкими теориями, факты и логика их опровергают. Но односторонни и противоположные теории, примером которых может служить обобщение Жозефа де Местра. Вслед за Макиавелли он утверждает:
«Лучшие плоды человеческой природы — искусства, науки, великие предприятия, высокие замыслы» мужественные добродетели — особенно процветают во время войны. Известно, что никогда нации так не поднимаются к достижимым для себя вершинам своего величия, как после продолжительных и кровавых войн. Так, сияющей вершиной для греков была ужасная эпоха Пелопоннесской войны м; Августов век последовал сразу же после гражданских войн и проскрипций15; французский гений был выточен в войнах Лиги и отшлифован Фрондой. Все великие люди века королевы Анны родились при политических потрясениях. Одним словом, можно было бы сказать: кровь есть удобрение того растения, которое называют гением... Я не усматриваю ничего менее мирного, чем века Александра и Перикла, Августа, Льва X и Франциска I, Людовика XIV и королевы Анны» 16.
Доля истины, содержащаяся в его утверждении, так же как и в нашем сформулированном выше предположении, хорошо подкрепляется детальным сравнением кривой масштабов войны за исследуемые нами столетия и кривых, которые описывают динамику научных открытий, философского и музыкального творчества (не говоря о динамике социальных наук и других искусств). Мы видели, что абсолютные и относительные кривые тягот войны в Европе, измеряемых числом потерь, неуклонно шли вверх с XII по XVTI в., после чего относительные показатели снизились в XVIII и XIX вв., а абсолютные — продолжали расти. Кривая до-
33. Краткое изложение основных итогов изучения войн
стижений и естествен но-научных открытий с XIII по XX вв. тоже идет вверх, что, очевидно, вряд ли было бы возможно, если бы война была столь разрушительна для науки и искусства, как это утверждают вышеназванные теории. Отсюда вовсе не вытекает, что война является главной или основной причиной научного прогресса. Здесь слабость утверждения де Местра. Это совпадение не означает, что великая война есть причина великого расцвета науки или, наоборот, что великий расцвет науки и культуры является причиной великой войны. Оно означает, что и то и другое суть проявления многочисленных, еще более глубоких сил, которые одновременно с великой военной мощью и политическим влиянием созидают великий научный и культурный расцвет.
В этом смысл и причина первого ограничения обсуждаемого предположения. Второе ограничение еще более серьезно. Не всякие войны и не всякие великие войны можно рассматривать как проявление избытка или биосоциального и культурного кипения данного общества. Некоторые (хотя, по-видимому, и меньшинство) могут быть проявлением упадка и «старости» данного общества, конца эпохи в его социокультурной исторической судьбе и перехода к другой эпохе, не обязательно лучшей или более блестящей, но совершенно отличной от предыдущей. Например, для Австрии война 1914-1918 гг. едва ли была проявлением переизбытка ее энергии и творческой полноты. Скорее это было последней великой вспышкой яркого факела, который величественно пламенел в течение, по крайней мере, тысячи лет. Для всей Европы мировая война, может быть, тоже была признаком грядущего конца блестящей «эпикурейской культуры», которая величественно расцветала в течение почти шести сотен лет, со времени так называемого Ренессанса и Реформации Л теперь пришла к своему концу, чтобы быть замененной ноиой, столь же отличной от последней, как та, в свою очередь, была отлична от средневековой культуры. Справедлива эта пара,шель или нет, сейчас не имеет значения. Важно то, что такого рода войны свидетельствуют о проявлении «старости», приближающегося конца политического и социокультурного организма, или конца эпохи в его исторической судьбе. С другой стороны, бывают мирные периоды, отмеченные заметным процветанием искусств, науки и культуры.
По этой причине высказанное выше предположение нельзя рассматривать как всеобщее правило; оно имеет серьезные ограничения и исключения. Но с этими поправками оно становится более достоверным обобщением, чем большинство линей-
718 Часть 6. Флуктуация войн в системе межгрупповых отношений
ных, циклических, периодических и прочих обсуждаемых теорий. В истории нации большинство периодов ее интенсивного развития в политической, социальной, экономической, нравственной и интеллектуальной сферах — то есть самые блестящие периоды ее истории, периоды высшего великолепия, могущества, величия и гения, как правило, являются и периодами наивысшего милитаризма и воинственности. Обратное утверждение, однако, менее достоверно. Нельзя утверждать, что всякий период войны и максимальной воинственности непременно является и периодом великолепия и процветания.
Эти оговорки делают наше предположение более точным.
