Глава 11. Пока Феррис летел домой, во Франкфурте взорвался еще один заминированный автомобиль

Лэнгли, Вашингтон

Пока Феррис летел домой, во Франкфурте взорвался еще один заминированный автомобиль. Во время пересадки в Лондоне Феррис позвонил дежурному ближневосточного отдела и спросил, не следует ли ему возвращаться в Иорданию. Нет, ответил дежурный, Хофман хочет видеть его в Вашингтоне, чем быстрее, тем лучше. Уже просто глядя на людей в Хитроу, можно было понять, насколько они напуганы. Стоят толпами вокруг телевизоров в вестибюле аэропорта и смотрят новости. Из-за повышенных мер безопасности отменили несколько вылетов.

Феррис позвонил Алисе из Лондона. Она еще не слышала про Франкфурт. Феррис сказал ей, что надо быть поосторожнее. В ответ она громко расхохоталась:

— Мне? Это тебе надо быть осторожнее. Я тут ни при чем.

Феррис рассмеялся в ответ, но сквозь боль. Он хотел бы отправиться домой вместе с ней. Ни разу за всю их совместную жизнь с Гретхен ему не хотелось спрятаться вместе с ней от всего остального мира. Гретхен сама была миром, его неотъемлемой частью, вот в чем дело. Его монетой, отчеканенной со всем совершенством. А Алиса — словно из другого мира, все такого же загадочного для Ферриса. В который сейчас ему хотелось бы уйти вместе с ней.

Во время перелета из Лондона в Вашингтон Феррис предался размышлениям. У ЦРУ почва из-под ног уходит. Они упустили те немногие драгоценные шансы внедриться во вражескую сеть. И сам Феррис тут не лучше Хофмана. Он жадный, нетерпеливый и потерял след противника. Сама мысль о возвращении в штаб-квартиру навевала уныние. Даже не блеклое, линолеумное ощущение от здания, построенного в стиле модернизма шестидесятых. Ощущение атмосферы госучреждения, пронизывающей все, как сухая гниль. Когда Феррис пришел сюда, ему говорили об элите, братстве и прочем. Он думал, что Управление не может быть столь же чопорным и бюрократическим, как «Тайм», откуда он только что ушел. И ошибся. Оно оказалось еще хуже. Это был стиль жизни, где столь долго лгали себе, что полностью потеряли границу между реальностью и выдумкой. Сама мысль о неудаче была неприемлема, поэтому в любой ситуации, где было замешано ЦРУ, ошибки списывались на кого-то еще. Это были люди, которые сами верили в свои презентации, сверстанные в «Пауэр пойнт».

Феррис взял с собой книгу из библиотеки британского консульства и сейчас принялся читать ее, чтобы успокоиться. Британцы тоже прокололись, оказавшись на грани поражения после хаоса Дюнкерка в 1939 году. Но когда они осознали, что ставкой в игре является само их выживание, они открыли в глубине своей души чистую безжалостность. Неуклюжие шахматисты и салонные оригиналы доказали, что могут быть убийцами. Вот истина истории разведки, в которой Феррис каждый раз с удовольствием убеждался. Встретившись с врагом, которого они не могли одолеть в открытом бою, британцы нашли новые способы работы. Они возвели ложь в ранг военной стратегии. Они украли у врага шифровальные машины «Энигма» и наняли самых одиозных и умных специалистов, чтобы разгадать шифры. Они брали в плен немецких агентов и вели через них двойную игру, создав столь сложную и правдоподобную паутину лжи, что для немцев она стала реальностью. Зная, что они не смогут выиграть войну, если в нее не вступит Америка, они развернули тайные операции на американской территории, чтобы дискредитировать изоляционистов. Распространяя ложь и слухи, они расправлялись с неугодными им членами конгресса. И продолжали изображать из себя добродушных аристократов-увальней, пока вразвалочку не дошли до Берлина. Так они достигали успеха, день за днем, ложь за ложью.

Феррис читал небольшую книгу, в которой описывалась одна из наиболее дерзких операций по распространению дезинформации. Листая страницу за страницей, он думал, как можно применить нечто подобное против их нынешнего противника. За именем «Сулейман» не скрывалось никакого лица. Закрыв глаза, он видел перед собой черноту. И слышал грохот взрывов. В Роттердаме, Милане, Франкфурте. Скоро будут новые, скоро они доберутся до Питсбурга и Сан-Диего. Неспособность найти Сулеймана — не вина Управления, это его собственная вина. В начале года в Ираке он ухватился за дальнюю ниточку, завербовав Низара. В Берлине, вместе с Хани, он вплотную подобрался к одному из узлов этой сети. Судя по всему, Хофман попытался воткнуть свой зонд прямо в бок противнику. Ослепленный своим растущим разочарованием, он решил, что сможет выманить врага из его убежища в Аммане. Но все, чего достигли он и Хофман, — это потеря тех немногих нитей, которые были в их руках. А тем временем бомбы продолжали взрываться.

Они вернулись туда, откуда начинали, а времени не хватало. Взрыв во Франкфурте снова повергнет людей в панику. Этот теракт был особенно наглым, посреди финансовой столицы Европы. Это заставит людей думать, что сеть организована и замаскирована столь умно, что ни ЦРУ, ни их друзья даже не знают, в какую сторону смотреть. Ваш щит исчез, говорили людям эти взрывы. Вы беспомощны перед лицом ваших врагов.

За долгое время перелета Феррис задремал. В полусне он вспомнил о словах Хани. Такия. Ложь во спасение. В исламских текстах, с которыми он работал в университете, этот термин обычно ассоциировался с шиитами. Их учили обманывать, чтобы избежать опасности. В самом деле, эта увертливость была главной причиной того, что сунниты считали шиитов неисправимыми лжецами. Но в Коране эта проблема приобретала более глубокий смысл. Там упоминался товарищ Пророка по имени Аммар бен Ясир, которого посадили в тюрьму в Мекке вместе с семьей после того, как Пророк сбежал в Медину во время хиджра. Родителей бен Ясира пытали и убили за приверженность исламу. Бен Ясир повел себя более изворотливо. Он обманул неверных, сделав вид, что поклоняется их идолам, а потом сбежал в Медину и присоединился к Мохаммаду. Когда он спросил Пророка, правильно ли он поступил, солгав, Мохаммад успокоил его, заверив в том, что он выполнил свой долг. Бен Ясир защитил правду при помощи лжи. Британцы сделали то же самое много столетий спустя. Он отнесся к неверным так, как они того заслуживали. Оказавшись среди них, в самом их сердце, он обманул их, чтобы вновь выйти на бой с ними, но потом.

Во времена Пророка обман часто становился вопросом выживания. В другой истории рассказывалось о вожде арабского племени, который организовал заговор с целью убить Мохаммада. Пророк сказал своим друзьям, что слабостью убийцы стало его тщеславие. Когда они пришли к нему, они польстили шейху, похвалив его утонченные духи, и спросили разрешения подойти поближе. Еще поближе, благородный шейх, и еще. А потом отрубили голову тщеславному человеку. Вот извечная истина войны. Встретившись с сильным противником, иногда хорошо сыграть на его высокомерии. Выманить его, привлечь. А потом правильно нажать в правильную точку, и противник развалится сам. Ведь именно так мусульмане поступили с Америкой в Ираке, не так ли? Но это можно обернуть и против них самих.

Английская книжка все так же лежала, открытая, на коленях у Ферриса, и он вновь принялся читать ее, с еще большим вниманием. Описанная в ней операция больше походила на театральное представление, чем на боевые действия. В 1943 году британцам надо было скрыть факт подготовки к высадке на Сицилии, для чего было необходимо убедить немцев, что атака пойдет на Грецию. Иллюзия подготовки была столь совершенна, что немцы клюнули на нее, думая, что открыли величайшую тайну. Которая была ложью. Это сработало.

Феррис выпрямился, сидя в самолетном кресле. Он попросил стюардессу принести ему кофе и принялся писать заметки. К тому времени, как самолет приземлился в аэропорту имени Даллеса, его идея начала принимать очертания.

Когда Феррис приехал в Управление, Хофман сидел у себя за столом с мрачным видом. Он выглядел ужасно. Его румяное лицо опухло, под глазами виднелись темные круги, от недосыпа, перепоя или и того и другого одновременно. Даже коротко стриженные волосы лежали на голове как-то вповалку. Он уже не напоминал воротилу, скорее букмекера, у которого провалились ставки. Его заместитель сидел рядом, за столом для переговоров, уставившись на толстую папку. Когда Феррис вошел в кабинет, Хофман приказал заместителю уйти и закрыть дверь.

Он начал говорить тихим скрипучим голосом, больше глядя на стол перед собой, чем на Ферриса:

— Я мог бы извиниться, но это чушь. Тем не менее мне следовало тебя предупредить заранее, что с этим Мустафой Карами ты можешь вляпаться в дерьмо. Это было ошибкой.

— О чем вы? — удивленно спросил Феррис. — Вы знали, что Карами мертв? Еще до того, как я увиделся с Хани?

— Угу. Я узнал об этом от испанцев, они оповестили одновременно и нас, и иорданцев. Поэтому мы успели спрятать Амари. У нас была фора.

— Черт! Вы это знали, Эд? Вы правы. Вам следовало сказать мне. Почему же вы этого не сделали?

Феррис был взбешен. Он думал, что ситуация и так хуже некуда. Оказалось, что есть куда.

— Потому что ты сказал бы иорданцам. В этом ничего плохого. Я бы тоже сделал это, будь я на твоем месте. Но я не мог рисковать. И не дуйся. Я же извинился.

— На самом деле, Эд, думаю, эти извинения — ерунда. Но это не имеет значения.

— Почему? Все имеет значение.

— Потому что Хани больше не станет разговаривать со мной. Я думал, что он хотел убить меня после того, как понял, что мы натворили. Он был в ярости. Меня там больше не будет.

— Не будь столь уверен в этом. Ты ему нравишься. И ты — намного лучшая ставка, чем тот, кого бы мы могли послать на замену тебе. Может, он одумается. И еще раз я извиняюсь, официально, — добавил Хофман, наморщив свое помятое и усталое лицо и чмокнув губами. Потом он наставил палец на Ферриса.

Феррис неохотно рассмеялся. Каким-то странным образом его успокаивало, что Хофман может дурачиться даже после такого ужасного происшествия. Он позволил своему гневу уняться.

— Вы действительно думаете, что они позволят мне вернуться в Иорданию?

Назад, домой. К Алисе.

— Совсем не исключаю. Поживем — увидим.

— Хани стоит того, чтобы с ним возиться, Эд. Если мы сможем уладить этот прокол. Не то чтобы вам очень требовалось мое мнение, но я видел, как он сломал человека, застрелившего Карами. Это что-то невозможное. Парень признался во всем. Что он стрелял, что они знают, что мы работаем с Амари, все. При том, что Хани к нему пальцем не притронулся. Он хорош.

— Ага-ага, знаю. Суперзвезда. А мы его накололи. И так далее. Извини, что тебе пришлось быть там и принять на себя его гнев. Уверен, это было не смешно. Он позвонил мне и наорал на меня, благо было за что. Я сказал ему, чтобы он успокоился. На войне иногда случаются неприятности. Например, обстрел со стороны своих. Это надо пережить.

— Он успокоился?

— Не совсем. Но заткнулся. Я попросил его принять тебя назад, но он, судя по всему, витал где-то в другом мире. О чем-то думал. Долгие и очень странные паузы. Ничего, он снова пойдет на сотрудничество. Он профессионал.

Феррис с интересом посмотрел на босса, ожидая, скажет ли тот что-нибудь еще.

— Если честно, это-то меня и беспокоит. Хани действительно профессионал. Он много работал над этой операцией. Подготовка, вербовка. У нас наладилось хоть какое-то доверие, у меня с ним. Это главное, что я узнал об арабах. Все или ничего, полное доверие или ноль. Но мы это потеряли. Мы стали… ничем, — опустив глаза, сказал он.

Хофман закрыл помятое лицо руками и потер заспанные глаза. Когда он заговорил снова, в его голосе был оттенок раздражения:

— О'кей. Мы накололи этого парня. Это было сделано с благими намерениями, но, будь я Хани, я бы не обрадовался. И будь я тобой, я бы тоже не обрадовался. У тебя были предчувствия. Ты мне говорил. О'кей? С этим все ясно.

— Но я не Хани, будь я проклят! И не ты. Я — это я, у меня есть работа, которую я должен делать. И я не собираюсь зарываться в чувство вины из-за того, что уронил мяч. Ради бога, мы же на войне. Эти дерьмоголовые закладывают по бомбе, считай, каждый день, а мы фигней страдаем. Мы занимаемся делами, о которых ты понятия не имеешь, знаешь ли. Но это пока тоже не срабатывает. Сегодня на брифинге президент спросил директора, не ушло ли все ЦРУ в отпуск.

— Иисусе Христе, — пробормотал под нос Хофман, мотая головой. — Эти парни делают все, чтобы убивать нас, а у нас кончились все возможные трюки, которыми их можно остановить. Это дело с Амари отняло у меня не меньше сил и времени, чем у Хани — его мелкая операция, а теперь и оно провалилось. Так что я уж буду заботиться об этом, благодарю покорно, а не о том, насколько болезненно мы накололи наших иорданских друзей.

В комнате воцарилась тишина. Феррис ожидал, что Хофман продолжит метать громы и молнии, но тот сидел молча, мрачный и замкнутый. Босс проигрывал. Все они проигрывали. Хофман прав. У них кончился запас трюков. Они ждали следующего удара, надеясь, что смогут поймать кого-нибудь из этих террористических сетей и выбьют из него всю подноготную вовремя, чтобы предотвратить следующую атаку. Это не стратегия, это дорога к поражению. Хофман продолжал молчать, и Феррис понял, что он ждет от него совета. Феррис снова вспомнил те идеи, которые бродили в его голове во время долгого и унылого перелета в Вашингтон. Слово, которое сказал Хани. Такия. Если правда не помогает, приходится лгать. Если ты проигрываешь на одном игровом поле, надо создать другое.

— У меня есть идея, — сказал он. Ответом ему было гробовое молчание. — Возможно, она безумна.

— Что ты сказал? — переспросил Хофман.

Он не привык, чтобы Феррис выдвигал предложения по оперативному планированию.

— Я говорю, что у меня есть идея. Она пришла мне в голову, когда я летел сюда. Я уже думал об этом раньше, но все это представлялось мне слишком причудливым. А сейчас, возможно, уже не настолько. Хотите выслушать?

— Ага, конечно. Что нам терять? Кроме этой долбаной страны.

— О'кей. Нам надо добраться до Сулеймана. Если мы этого не сделаем, он сожрет нас с потрохами. Посмотрите на нас. Мы в дерьме. И нам надо что-то делать. Так ведь?

— Очевидно. Так что за идея?

— Кое-что, что сказал мне Хани, перед тем как я улетел. В самом конце, перед тем как вышвырнуть меня. Он говорил об этом мусульманском понятии, такия. Ложь, которая позволяет добиться желаемого результата. Я стал думать. Предположим, мы просто солжем. Заставим Сулеймана думать, что нам уже удалось это — удалось проникнуть в их сеть. Мы знаем, что мы провалились, но он — нет. Он думает, что мы уже у него под кроватью и просто выжидаем удобный момент. Мы лжем, вот и все. Делаем вид, что уже схватили его за задницу. А потом начинаем использовать его страх. Это хоть сколько-нибудь логично?

— Возможно, — ответил Хофман. — Если я правильно тебя понял.

— Я говорю об обмане. Такия — единственный способ внедриться в сеть Сулеймана. Мы уже пытались, и ничего не вышло. Можем пытаться и дальше. Поставить шпиков у салафистских мечетей по всему миру и ждать, пока кто-нибудь клюнет на приманку. Это даже может сработать, со временем. Но времени у нас нет. Так что, если мы не можем завербовать реального агента, давайте изобразим все так, что он у нас уже есть. И будем работать с ним как с виртуальным агентом. Это не будет реальным внедрением в «Аль-Каеду», только виртуальным. А какая разница? Пусть у нас нет нужной карты, но мы делаем вид, что она у нас есть. Будем блефовать. Пусть он думает, что мы уже внедрились. Черт, если мы хотим, мы можем представить дело таким образом, что мы завербовали самого Сулеймана. Мы можем изобразить все, что угодно. Если мы сделаем это с нужной наглостью, оно сработает.

Хофман покачал головой и снова улыбнулся. Грозовая туча ушла.

— Знаешь, мне придется пересмотреть свое мнение о тебе. Я и не знал, насколько ты изворотлив. Это перемещает тебя в другую часть реестра в книжечке Эдди.

— Я в отчаянии, — ответил Феррис. — Как и вы.

— Факт. Так как нам приняться за все эти финты? Допустим, что меня это заинтересовало.

— Это то, о чем я думал, сидя в самолете. Я читал одну из этих книжек про дезинформацию, которую распространяла Британия во времена Второй мировой. Тогда им было необходимо переиграть немцев. Может, нам тоже можно поиграть в такие игры, подумал я.

— Хорошо, мистер Пибоди. А что за книжка?

— «Человек, которого никогда не было».

Хофман закрыл глаза и погрузился в мысли. И увидел сразу все. Мертвое тело, сфабрикованное послание, наслоения лжи. Потом он встал, пошел к книжному шкафу и достал оттуда зачитанный до дыр экземпляр той книги, о которой только что сказал Феррис.

— Операция «Мясорубка». Британцы так ее назвали, да? Должно быть, я старый и глупый, если я сам до этого не додумался.

— Всего лишь старый, — сказал Феррис.

— Знаешь, Феррис, ты мне нравишься. Ты сорванец. В самом деле.

— Спасибо.

— Чтобы правильно провернуть это, нам надо будет подключить тебя к другой сети. У меня есть люди, которые уже занимаются весьма необычными делами. Я пытался отправить тебя к ним после твоего ранения в Ираке, но ты не дал мне сделать этого. Но мы можем сделать это и сейчас, если ты хочешь поиграть по-настоящему. Но не соглашайся на это слишком быстро. Это не отдел подготовки тайных операций или какая-нибудь подобная чушь, о которой болтают на «Ферме». С этим ты согласен?

Феррис ответил, не раздумывая. Мы никогда не раздумываем, принимая решения, переворачивающие нашу жизнь.

— Мы должны добраться до Сулеймана. Это должно сработать.

— Такия — повторил Хофман, не переставая радоваться ценности предложения, выдвинутого Феррисом. Он положил свою большую ладонь на предплечье своего младшего товарища. — Ты сказал это очень давно, Роджер. Это должно сработать. Нам нельзя проиграть. Если мы не развалим сеть Сулеймана, умрет еще очень много людей.

Отпустив руку Ферриса, он добавил, что в течение пары дней ему позвонит секретарь Хофмана и укажет время следующей встречи. Пока что ему надо отдать некоторые распоряжения и кое-что переделать, чтобы дать Феррису возможность подключиться к этой новой сети.