Обществе

«В европейских доктринах, - писал Джефферсон, - говорилось, что люди в многочисленных объединениях не могут быть удержаны в рамках законов, кроме как с помощью физического и морального давления со стороны властей, независимых от их воли … Мы (основатели новой Американской демократии) верим, что человек это разумное животное, от природы наделенное правами и внутренним чувством справедливости, и он может быть удержан от плохого и поддержан в хорошем умеренной властью, доверенной людям по его собственному выбору и сохраняющие свои должности в зависимости от его воли». Для постфрейдистких ушей такие речи кажутся очень старомодными и трогательно наивными. Люди куда менее рациональны (не говоря уж о чувстве врожденной справедливости), чем полагали оптимисты восемнадцатого века. С другой стороны они и не настолько морально слепы и неразумны, как хотели бы нас уверить пессимисты двадцатого. Несмотря на зависимость от под- и без-сознательного, несмотря на распространенность неврозов и превалирование низкого IQ, большинство людей все же достаточно порядочны и разумны, чтобы им можно было доверить выбор их собственной судьбы.

Демократические институты созданы для согласования общественного порядка с индивидуальной свободой и инициативой и для подчинения непосредственной власти управляющих абсолютной власти управляемых. В Западной Европе и Америке эти механизмы работают совсем неплохо - достаточное подтверждение тому, что оптимисты восемнадцатого века не так уж сильно ошибались. Если дать им хороший шанс, люди могут управлять собой и управлять лучше, хотя возможно и с меньшей эффективностью, чем при помощи «властей, независимых от их воли». Повторяю, если дать им хороший шанс. Для хорошего шанса нужны определенные предпосылки. Народ, который перешел из состояния подчинения при деспотическом правлении к совершенно незнакомому им состоянию политической независимости, нельзя сказать, что имеет хороший шанс заставить работать демократические институты. И ни один народ в нестабильной экономической ситуации не имеет хорошего шанса управлять собой демократически. Либерализм расцветает в атмосфере благополучия и чахнет, когда благополучие идет на убыль, что заставляет правительство все более решительно вмешиваться в дела своих граждан. Перенаселенность и заорганизованность - вот два условия, которые, как я уже указывал, лишают общество шанса, чтобы его демократические институты работали эффективно. Итак, мы видим, что существуют определенные исторические, экономические, демографические и технологические условия, при которых джефферсоновским разумным животным с их врожденными неотъемлемыми правами и внутренним чувством справедливости, очень трудно бывает использовать свой разум, заявить свои права и действовать в соответствии с ними в демократически организованном обществе. Нам, на Западе, невероятно повезло – нам выпал счастливый шанс провести великий эксперимент по самоуправлению. К сожалению сейчас, судя по последним изменениям в мире, этот бесценный шанс у нас мало-помалу начинают забирать. И это, конечно, еще не все. Слепые безличные силы не единственные враги свободы и демократических институтов. Есть силы и другого, менее абстрактного характера. Они могут быть намеренно использованы жаждущими власти индивидами, которые желали бы установить частичный или полный контроль над своими согражданами. Пятьдесят лет назад, когда я еще учился в школе, казалось, не было никаких сомнений, что старые недобрые времена уже не вернутся, что истязания и пытки, рабство, и преследование инакомыслящих – все это дело прошлого. Среди людей, которые носили цилиндры, ездили на поездах и каждое утро принимали ванну, такие ужасы были просто немыслимы. В конце концов, мы жили в двадцатом веке. Но прошло несколько лет и эти люди, которые ежедневно принимали ванну и в цилиндрах ходили в церковь начали совершать злодеяния немыслимые даже для невежественных африканских племен. Поэтому глупо было бы думать, что подобное не может случиться снова. Может и, без сомнения, случиться. Но есть основания верить, что в ближайшем будущем карательные методы «1984» уступят место методам подкрепления и манипулирования Дивного Нового Мира.

Существует два вида пропаганды: рациональная - в пользу действий, которые созвучны разумному эгоизму тех, кто ее проводит и тех, кому она адресована, и нерациональная - которая никому не приносит выгоды, но продиктована страстями и к ним же обращена. Если речь идет о действиях отдельных индивидов, то мотивы должны быть скорее возвышенными, чем эгоистичными, но если коллективные действия необходимо провести в сфере политики и экономики, разумный эгоизм, вероятно, самый лучший из эффективных мотивов. Если бы политики и избиратели всегда действовали в соответствии с собственными эгоистическими интересами или долгосрочными эгоистическими интересами своих стран, этот мир был бы земным раем. Но поскольку они часто действуют вопреки собственным интересам, лишь для удовлетворения наименее достойных своих страстей, наш мир это место страданий. Пропаганда в пользу действий, созвучных разумному эгоизму использует логические аргументы, основанные на самых убедительных доказательствах, представленных полностью и без искажений. Пропаганда в пользу действий, продиктованных импульсами, стоящих ниже разумного эгоизма, предлагает ложные, искаженные или неполные доказательства, избегает логической аргументации и старается повлиять на своих жертв простым повторением ключевых слов, яростными нападками на врагов страны или местных козлов отпущения, умело ассоциируя самые низкие страсти с высочайшими идеалами. Самые страшные злодеяния совершаются во имя Господа и наиболее циничный аспект реальной политики всегда подается как дело религиозного принципа и патриотического долга.

Словами Джона Дьюи «возрождение веры в человеческую природу, в ее общие потенциальные возможности, а в частности, в способность откликаться на разумное и истинное послужит лучшей защитой от тоталитаризма, чем демонстрация материального успеха или восторженное восхищение специальными законодательными или политическими формами». Способность отзываться на разумное и истинное есть у каждого из нас. Но так же, к сожалению, есть и склонность отзываться на бессмысленное и лживое, особенно в тех случаях, когда лживое вызывает некоторые приятные эмоции или где призыв к бессмысленному задевает струны в самых примитивных глубинах нашего существа. В определенных областях своей деятельности люди научились довольно четко отвечать на разум и истину. Авторы научных статей не взывают к страстям своих соратников - ученых и технологов. Они излагают то, что, по их мнению, верно отражает определенный аспект реальности, они используют разум, чтобы объяснить наблюдаемые факты, и поддерживают свою точку зрения аргументами, обращенными к разуму других людей. Все это довольно просто в области естественных наук и технологий. И намного труднее в области политики, религии и этики, где очень важные факты часто ускользают от нас. Что же касается значения фактов, то это зависит от системы идей, в рамках которой вы решите их интерпретировать. И это не единственные трудности, с которыми сталкивается разумный искатель истины. В общественной и частной жизни нередко случается, что просто нет времени собрать все значимые факты или оценить их важность. Мы вынуждены действовать, не располагая полной информацией и при свете далеко не таком надежном, как логика. И как бы нам ни хотелось, мы не можем быть всегда полностью правдивыми или последовательно разумными. Все, что в нашей власти это быть настолько правдивыми и разумными насколько позволяют обстоятельства, и как можно лучше отвечать на частичную правду и несовершенные доказательства, которые нам предлагают на рассмотрение другие.

«Если нация считает, что может оставаться невежественной и быть свободной, - говорил Джефферсон, - значит, она никогда не была и никогда не будет свободной … Без информации народ не может быть в безопасности. Где пресса свободна и каждый умеет читать, все будут в безопасности». А через Атлантику примерно в то же время другой страстный защитник разума думал примерно так же. Вот что Джон Стюарт Милл писал о своем отце, философе-прагматике Джеймсе Милле: «Такой полной была его уверенность в воздействие здравых доводов на человеческие умы, что он чувствовал, будто все достижимо, если все люди научаться читать, и если будет позволено, обращаясь к ним устно или письменно, донести до них все мнения, и если они смогут путем голосования избрать законодательство, чтобы осуществить то, что они восприняли». Где есть безопасность, там все достижимо! Еще раз мы слышим отзвук оптимизма восемнадцатого века. Но Джефферсон был не только оптимистом, но и реалистом. Он познал на горьком опыте, что свободой печати можно бессовестно злоупотреблять. «Ничему, - говорил он, - что вы видите в газетах, нельзя верить». И все же, настаивал он (и мы можем только согласиться с ним), «пресса выполняет благородную миссию, являясь одновременно другом науки и гражданской свободы». Одним словом, средства массовой коммуникации ни плохи, ни хороши - это просто сила и, подобно любой другой силе, их можно использовать и во благо и во вред. Использованные одним способом, пресса, радио, кинематограф совершенно необходимы для выживания демократии. Использованные другим способом, они могут оказаться среди самых мощных орудий в арсенале диктатора. В области массовой коммуникации, как почти в любой области предпринимательства, технический прогресс ударил по Маленькому Человеку и помог Большому Человеку. Пятьдесят лет назад любая демократическая страна могла похвастаться приличным количеством специальных журналов и местных газет. Тысячи издателей выражали тысячи независимых мнений. Так или иначе, почти каждый мог напечатать почти все что угодно. Сегодня пресса по-прежнему официально свободна, но большинство малотиражных периодических изданий исчезло. Стоимость целлюлозы, печатных машин и расценок информационных агентств слишком высока для Маленького Человека. На тоталитарном Востоке существует политическая цензура и средства массовой коммуникации контролируются государством. На демократическом Западе цензура экономическая и средства массовой информации контролируются Властвующей Элитой. Цензура посредством поднятия цен и концентрации масс-медиа в руках владельцев нескольких крупных концернов вызывает меньше возражений, чем цензура под контролем государства и правительственной пропаганды, но это все же определенно не то, что мог бы одобрить сторонник Джефферсона.

В отношении пропаганды ранние поборники всемирной грамотности и свободной печати видели только два варианта: пропаганда может правдой или она может быть ложью. Они не могли предугадать того, что произошло, и в первую очередь в наших Западных капиталистических демократиях, – развития огромной медиа индустрии, основанной ни на правде и ни на лжи, а на чем-то совершенно малосущественным и нереальном. Одним словом, они не учли практически ненасытный аппетит человека к развлечениям.

В прошлом большинство людей никогда не имели возможности полностью удовлетворить этот аппетит. Они могли жаждать развлечься, но развлечений не было. Рождество наступало раз в году, праздники были «торжественными и редкими», читателей было немного, а книг и того меньше, а за кинотеатр мог сойти разве что церковный приход, где представления, хоть и частые, не отличались разнообразием. Чтобы найти условия, хотя бы отдаленно сравнимые с современными, мы должны вернуться в императорский Рим, где хорошее настроение в массах поддерживалось с помощью бесплатных и частых доз самых разнообразных развлечений – от поэтических драм до гладиаторских боев, от декламаций Вергилия до кулачных боев без правил, от концертов до военных парадов и публичных казней. Но даже в Риме не было ничего подобного той лавине развлечений, которую на нас обрушили сейчас газеты, журналы, радио, телевидение и кинематограф. В Дивном Новом Мире безостановочные наиболее захватывающие развлечения (ощущалки, орги-порги, тетербол) целенаправленно используются как инструменты политики, чтобы удержать людей от слишком пристального внимания к общественной и политической ситуации. Мир религии отличается от мира развлечений, но у них есть одно сходство - оба они «не от мира сего». Оба они отвлечения и, если жить в них слишком долго, они могут стать, как говорил Маркс, «опиумом для народа» и, следовательно, угрозой свободе. Только бдительные смогут удержать свои привилегии и только у тех, кто постоянно в курсе событий есть надежда эффективно осуществлять самоуправление при помощи демократических процедур. Обществу, большинство членов которого проводят значительную часть своего времени не на месте событий, не здесь, не сейчас и не в обозримом будущем, но где-то еще - в нерелевантных мирах спорта и мыльной оперы, мифологии и метафизических фантазий, будет невероятно трудно противостоять тем, кто захочет манипулировать им и контролировать его.

В своей пропаганде современные диктаторы полагаются главным образом на повторение, подавление и рационализацию – повторение ключевых слов, которые они хотят, чтобы были восприняты как правда, умолчание о фактах, которые они хотят оставить незамеченными, активацию и рационализацию страстей, которые могут быть использованы в интересах Партии или Государства. С развитием научной и технической стороны манипулирования будущие диктаторы, несомненно, научаться сочетать ее с бесконечными развлечениями, которые сейчас на Западе грозят утопить в море неадекватной реальности разумную пропаганду, необходимую для сохранения личной свободы и выживания демократических институтов.