Худощавый поэт из Вест-Сайда пробует вкус славы

По дороге в «Риверсайд» во втор­ник утром Дэн остановился у газетного киоска на углу 79-й и Бродвея, чтобы купить приложение к «Нью-Йоркеру», изданное по поводу Дня свя­того Валентина, и черный кофе, вкус которого был таким, словно его приготовили три года назад, но именно это ему и нравилось. На облож­ке был изображен Ноев ковчег, причаливший к пирсу в Нью-Йоркской гавани на фоне статуи Свободы. На борту ковчега красовалась надпись; «Корабль любви», и все звери, выстроившиеся на пирсе, держались за руки, целовались и щупа­ли друг друга. Это было очень забавно. Дэн по­стоял на углу, открыл страницу с содержанием и, пытаясь отыскать свою фамилию, дрожащими пальцами зажег «Кэмел» без фильтра. Вот она, в разделе стихотворений: Дэниел Хамфри, стра­ница сорок два, «Шлюхи». Он был в таком вос­торге, что забыл о сигарете, торчащей у него между губами. На странице сорок два находился рассказ Габриеля Гарсии Родеса «Amor con los Gatos» — «Любовь с кошками», занимающий четырнадцать страниц, и прямо в середине рас­сказа было напечатано стихотворение Дэна.

Сон с моих глаз стряхни, еще налей мне кофе, налей.

Что наделала ты, и стало еще больней.

Я вспоминал, пока бессонница не подкосила:

Ты брила голову, черное кружевное белье носила,

Шептала слова на ухо.

И все же ты шлюха...

На улице подмораживало, но от нервного воз­буждения на веках Дэна проступил пот, а во рту стало сухо, как в пустыне. Дэн выплюнул горя­щую сигарету па тротуар, закрыл журнал и убрал его в черную сумку, висящую у него на плече. Если бы он взглянул на страницу в конце журнала, где помещалась информация об авторах, то нашел бы следующее: «Дэниел Хамфри (стихотворе­ние, стр. 42) учащийся из Нью-Йорка. Это его первое опубликованное произведение». Но Дэн просто не мог больше листать журнал, когда сот­ни глаз вокруг пытались рассмотреть его и оста­навливались, чтобы прочитать его жестокое, злое стихотворение, в котором он был совершенно не уверен.

Дэн пошел по Бродвею в направлении школы, его руки ужасно тряслись. Если бы только он мог провернуть какое-нибудь дельце, например при­остановить процесс печати «Нью-Йоркера», по­хитив все гласные буквы. Тогда поздно ночью все вышедшие номера этого приложения были бы изъяты из киосков и возвращены в типогра­фию.

Да, если бы он был способен на такое.

— Здорово, пижон. — Дэн услышал за спиной знакомый самодовольный голос самого против­ного своего одноклассника из «Риверсайд». Дэн остановился, обернулся и увидел, как Чак Басе набрасывает на плечо всем известный темно-си­ний кашемировый шарф с монограммами и ухо­женными пальцами поправляет мелированные волосы.

— Прикольное стихотворение там в «Нью-Иоркере».

Он похлопал Дэна по плечу, и розоватые мо­нограммы на шарфе заблестели на солнце.

— Кто знал, что ты такой крутой?

Что, в последнее время в поведении Чака Басса появилось что-то голубоватое? Неужели? Мо­жет, так кажется только из-за того, что он сделал мелирование? И хотя он носил узкое кремовое шерстяное пальто от Ральфа Лорена и оранже­вые кожаные кроссовки «Прада», это вовсе не означало, что он перестал приставать на вече­ринках к беззащитным, напившимся вдрызг де­вицам. Возможно, это просто способ самовыра­жения.

Конечно же, с ориентацией у него все в порядке.

— Спасибо, — пробурчал Дэн, играя пластико­вой крышкой от стаканчика с кофе. Что, Чак со­бирался идти с ним до школы и обсуждать по пути его стихотворение? Тут зазвонил сотовый Дэна, спасая его от необходимости отвечать на пустые вопросы Чака о том, сколько и чего он принял до того, как написал это стихотворение, или о том, о чем обычно любил поговорить Чак Басе по до­роге в школу.

Дэн поднес телефон к уху. Чак еще раз похло­пал его по плечу и пошел дальше.

— Алло?

— Поздравляю, сын! — кричал по телефону Руфус. Его отец никогда не вставал с постели рань­ше восьми, поэтому Дэн впервые разговаривал с ним в такую рань. — Ты просто крут, настоя­щая публикация! И где! В самом, блин, «Нью-Йоркере».

Дэн усмехнулся, ему было немного стыдно. В пыльной коробке в чулане было припрятано множество исписанных тетрадей его отца со странными разрозненными стихами. Даже, несмотря на то, что он являлся редактором журнала для малоизвестных поэтов-битников, Руфус сам ни­когда не публиковался.

— И ты не поверишь, — продолжал Руфус, по вдруг голос его замер. Дэн услышал, как в туале­те сработал сливной бачок. Обычное явление. Отец разговаривал с ним, сидя в сортире.

Дэн допил кофе и ускорил шаг, направившись к 77-й улице. Если он не поторопится, то опозда­ет на химию. В этом, конечно, ничего плохого не было.

— Пап, ты еще там? — спросил он.

— Подожди, сын, — растерянно ответил Ру­фус. — Вот, теперь руки свободны.

В своем воображении Дэн рисовал, как отец вытирает руки о протертое красное полотенце, висевшее на двери в ванной, затем берет из-под волосатой подмышки свернутый трубочкой но­мер «Нью-Иоркера», чтобы снова прочитать сти­хотворение сына.

— Только что звонили председатели прием­ных комиссий из Колумбийского и Браунского университетов, чтобы сказать, как ты одарен, — объяснил Руфус. Он говорил как будто с набитым ртом, и Дэн услышал звук воды. Он что, чистил зубы?

— Как они нахваливали себя, жадные сволочи.

— Браунский и Колумбийский? Правда? — по­вторял с недоверием Дэн. Все вдруг для него сли­лось в еле двигающуюся океаническую массу: тро­туар, витрины, пешеходы.

— Ты уверен, что звонили из Колумбийского и Брауна?

— Уверен в этом так же, как и в том, что моя моча желтого цвета, — небрежно бросил Руфус.

Обычно Дэн бледнел от грубости своего отца, но сейчас его больше волновал собственный успех. Может, быть опубликованным не так уж и пло­хо? Впереди вырисовывались черные двери шко­лы «Риверсайд».

— Пап, мне надо на уроки. Спасибо, что позво­нил. Спасибо за все, — сказал он, выражая пере­полнявшее его чувство привязанности к своему старому отцу-задире.

— Не за что, сын. И не выпендривайся там хотя бы, - пошутил Руфус, неудачно пытаясь скрыть гордость в своем хриплом голосе. — Помни, что поэты — народ простой.

— Я запомню, — честно пообещал Дэн. — Спа­сибо еще раз, папа.

Он выключил сотовый, распахнул дверь шко­лы и, отмечаясь в журнале, помахал Агги, древ­нему школьному регистратору, который носил разные галстуки в зависимости от дня недели. Запищал мобильный, и он понял, что, пока он разговаривал с отцом, кто-то звонил. Во время уроков было запрещено пользоваться сотовыми телефонами, а первый урок уже начался, так что коридоры были пусты. Еле-еле поднимаясь по бетонной лестнице в химическую лабораторию, он включил автоответчик:

— Дэниел Хамфри, это говорит Расти Клейн из фирмы «Клейн, Ловенстейн и Шутт». Я про­чла ваше стихотворение в «Нью-Иоркере» и, по­лагая, что у вас пока еще нет агента, хотела бы представлять вас. Я уже договорилась, что в пят­ницу вечером вы присутствуете в качестве гостя на шоу «Лучше, чем голые». Об этом еще пого­ворим. Вы, может, еще не знаете, Дэниел, но вы, блин, без пяти минут знаменитость. Людям ну­жен молодой серьезный поэт, чтобы они почув­ствовали себя полными ничтожествами. А теперь, когда их внимание у нас в кармане, уверена, мы­то уж, блин, раскачаем маятник. Вы просто но­воиспеченный Ките, и мы сделаем вас охрененно знаменитым за такой короткий срок, что вы станете думать, что таким и родились. Я этого просто жду не дождусь. Чао!

Дэн дрожал, стоя у двери химической лабора­тории и еще раз прослушивая сообщение горла­стой Расти Клейн. Он слышал о Расти. Именно она заключила миллионный контракт на книгу с шотландским жокеем, который выдавал себя за незаконнорожденного сына принцессы Диа­ны. Дэн читал об этом в «Нью-Йорк пост». Он по­нятия не имел, что это за шоу «Лучше, чем го­лые», но круто с ее стороны, что она записала его туда, несмотря на то что они даже никогда не встречались. Ему очень понравилось и то, что она назвала его Китсом. Ките был один из тех, кто оказал на него самое большое влияние, и если уж Расти Клейн заметила это, прочитав лишь одно его стихотворение, конечно же, он хотел, что­бы она стала его агентом.

Убрав телефон в сумку, он снова достал «Нью-Иоркер». На этот раз он открыл страницу с ин­формацией об авторах и прочитал свою корот­кую биографию и лишь потом нашел стихотво­рение на странице сорок два. Он прочитал сти­хотворение от начала до конца, и ему больше не было стыдно видеть свое произведение опубликованным. Расти Клейн считала, что он был не­плох. Расти Клейн! Так, может, это правда. Мо­жет, он действительно был неплох. Он заглянул в дверное окошечко лаборатории и увидел ряд мальчишеских голов, они были похожи на шах­матные фигуры, уставившиеся на доску. Школа вдруг показалась ему такой непримечательной, а его ждало нечто исключительно важное и не­сомненно гораздо лучшее!

Вдруг дверь лаборатории неожиданно рас­пахнулась, и перед Дэном оказался мистер Шиндледекер, человек необычайно маленького роста, на нем был уродливый костюм с двубортным пиджаком. Задрав голову вверх, он пристально смотрел на Дэна и одновременно расправлял ко­ричневые усы.

— Вы не собираетесь к нам присоединиться, мистер Хамфри, или вы предпочитаете стоять здесь и смотреть в окно?

Дэн свернул номер «Нью-Иоркера» и сунул его под мышку.

— Думаю, что присоединюсь, — ответил он, вошел в лабораторию и бесшумно отправился к парте в конце класса. Как странно. Дэн никогда ничего не делал бесшумно, и он не узнал своего голоса, когда только что говорил с Шиндледекером, поскольку в нем зазвучали низкие нотки са­момнения, ведь внутри него словно что-то рас­цвело, и он вот-вот мог потерять это.

Это было похоже на строчку из стихотворе­ния Китса «Почему я сегодня смеялся?» «Стихи, Слава и Красота действительно насыщены...»

И Дэн, конечно же, все это чувствовал.

Свежая новость на свежем воздухе

— Давай пойдем покурим, — шепну­ла Элиз в ухо Дженни, когда во время переме­ны в «Констанс Биллар» они шли в кафетерий. Только старшеклассникам в последнем семест­ре разрешалось выходить из школы, поэтому она явно предлагала нечто совершенно противо­законное.

Дженни остановилась на ступеньке и сказала:

— Я не знала, что ты куришь.

Элиз расстегнула маленький внешний кар­машек своего бежевого рюкзака от Кеннета Коу-ла и достала ополовиненную пачку «Мальборо Лайт».

— Так, от случая к случаю, — ответила она, пря­ча пачку внутрь, чтобы кто-нибудь из учителей ненароком не заметил.

— Ты идешь?

Дженни сомневалась. Если регистратор их за­метит, то может разораться и вызвать учителя или даже родителей.

-Как?

— Просто пройдем, — настаивала Элиз, таща Дженни за руку. Она побежала вниз по ступенькам, увлекая ее за собой. — Давай, давай, давай!

Дженни, задержав дыхание, следовала за Элиз по первому этажу и почти бегом преодолела рас­стояние между выстланной красным ковром приемной и парадными дверями. Трина, школь­ный регистратор, лаялась по головному телефо­ну и одновременно разбирала почту. Она даже не заметила, как две девятиклассницы промчались мимо, не остановившись для того, чтобы распи­саться.

Блэр сидела одна на открытой веранде на 94-й Восточной улице, где любили бывать старшек­лассницы школы «Констанс Биллар», и бешено курила «Мерит Ультра Лайт», у нес в голове про­носились вопросы, отвечать на которые она го­товилась с октября. До собеседования с Оуэном Уэллсом оставалось два дня, и она ни в коем слу­чае не хотела обломаться на этот раз.

«Расскажите мне о своих интересах. Чем вы обыч­но занимаетесь после школы?»

«Я президент Французского клуба и школьного со­вета по социальному обеспечению. Я также руково­жу одной из групп учениц, недавно принятых в шко­лу, на собраниях мы консультируем их по различным социальным вопросам. Занимаюсь теннисом и при­нимаю участие в соревнованиях в масштабах всей страны. Я тренируюсь все лето и только дважды в неделю зимой. Добровольно участвую в раздаче бес­платных обедов, когда позволяет время. Кроме того, я возглавляю комитеты восьми благотворительных программ, проводимых каждый год. На днях мы планировали организовать благотворительный бал по случаю Дня святого Валентина, чтобы выручен­ные средства направить детям с заболеваниями серд­ца в «Маленькие сердца». Мы беспокоились, что никто не придет., но, к сожалению, из-за Недели моды бал отменили. Я разослала письма всем пригла­шенным и в итоге собрала сумму в 300 000 долларов. Акции по сбору денег на благотворительность все­гда мне особенно удавались, и, конечно же, я плани­рую продолжать заниматься ими и в Иельском уни­верситете».

Блэр представляла, как от удивления округля­ются глаза Оуэна. Как же они могли не принять ее? Она же была просто супер.

Суперлгуньей, это было больше похоже на правду. Она соврала, что когда-то участвовала в раздаче бесплатных обедов, да и умолчала о роли семи остальных членов комитета, которые по­могали собирать деньги для «Маленьких сердец».

— Привет, Блэр!

Приближаясь к ней, по тротуару легкой по­ходкой шла Серена, на ней были ажурные чулки с дыркой на одном колене, а ее светлые с отли­вом волосы спутаны и собраны в пучок. Видок что надо! Бомж и только. Но Серене было все равно, она знала, что даже с порванным чулком выглядит классно. По улице пронеслось такси, водитель, проезжая мимо и выглянув из окна, сви­стнул и просигналил. Серена настолько привы­кла к подобным штучкам, что даже не обернулась. Она присела рядом с Блэр и достала из кар­мана мятую бирюзового цвета пачку сигарет «Американ Спиритс». Они были натуральными и без добавок. Серена перешла на них, когда стала встре­чаться с Аароном. Как будто между натуральным угарным газом и искусственным есть какая-ни­будь разница. Будьте же реалистами.

— Ты выглядишь теперь так круто, — выпустив дым, произнесла Серена, восхищаясь прической Блэр, пока та прикуривала. — Кто бы мог поду­мать, что с короткими волосами ты будешь так сексуальна!

Блэр смущенно дотронулась до своих волос. Она-то думала, что будет злиться на Серену. Ан, нет! Да и с какой стати ей злиться на нее! При­ческа действительно сексуальна, если уж сама Се­рена это сказала.

Лесть творит чудеса.

— Я вот пытаюсь придумать, что бы такое по­дарить Аарону по случаю его... Ну, ты ведь в кур­се — он поступил в Гарвард. Ты не знаешь, чего бы ему по-настоящему хотелось или что ему нужно?

Ах вот оно! Блэр припомнила, почему ее так раздражала Серена. Аарон, Аарон, Аарон. Еще чуть-чуть, и ее бы вырвало.

— Да нет, — зевнула она в ответ. — Какую-ни­будь новую тряпку?

— Очень смешно, — ответила Серена. — Смот­ри, наши знакомые!

По другой стороне улицы, застенчиво и стал­киваясь друг с другом, шли Дженни и Элиз. Имен­но так ведут себя четырнадцатилетние девушки при встрече с теми, кого они стесняются.

И все-таки они решились перейти на проти­воположную сторону.

— У нас есть свои сигареты, — объявила Джен­ни как можно небрежнее, но в голосе ее все рав­но чувствовалась некоторая растерянность, ведь она тайком смылась из школы.

Элиз достала из сумки пачку «Мальборо», но не успела она предложить сигарету Дженни, как Серена протянула ей «Американ Спиритс».

— Убери свои. Эти получше. Элиз кивнула:

— Спасибо.

Она достала две сигареты и воткнула их в рот. Затем прикурила их новой зеленой зажигалкой «Бик» и выпустила дым, прежде чем отдала одну Дженни.

Та нерешительно сделала первую затяжку. По­сле того как Нейт порвал с ней, Дженни пыта­лась приучиться к курению, потому что считала это частью образа страдающей женщины, но от курения у нее сильно першило в горле, и через пару дней ей пришлось бросить.

— Ты не проверяла сегодня электронную по­чту? — спросила ее Блэр, загадочно приподнимая недавно выщипанную бровь.

Дженни откашлялась, и клуб дыма вырвался из легких.

— Почту?

Блэр ухмыльнулась. Несмотря на то что тот блондинчик из «Бенделз» был каким-то чуднымм, с Дженни они составили бы классную пару: дох­ляк и пышногрудая милашка.

— Да так, ничего, — ответила Блэр еще более загадочно. — Просто с этого момента проверяй ее регулярно.

Естественно, Дженни тут же захотелось пом­чаться назад в школу и проверить свою почту, но не могла же она бросить Элиз, тем более что к ве­ранде покурить шли еще две старшеклассницы.

— У меня, блин, все ноги болят от этих боти­нок. Прямо японские колодки для женщины.

Кати Фаркас плюхнулась рядом с Блэр и рас­стегнула свои переливчатые синие башмаки от Чарлза Джордана.

— Прекрати ныть, — простонала ее закадыч­ная подружка Изабель Коутс. Изабель облокоти­лась на металлические перила веранды и глотну­ла из бумажного стаканчика горячего шоколада со взбитыми сливками. На ней было зеленое паль­то от Дольче и Габбаны, которое она купила на распродаже образцов в прошлые выходные. Оно было без пуговиц и подпоясывалось на талии ши­роким черным ремнем, как монашеская роба.

Неудивительно, что его не продали с самого октября.

— Китайские, — не удержалась и поправила Кати Дженни. — Колодки на ногах носили кита­янки.

Кати и Изабель равнодушно уставились на нее.

— А разве вам не надо быть в школе? — спро­сила Изабель.

— Они курят с нами, — сказала Блэр покрови­тельственным топом. Прикольно быть старшей сестрой, хотя в действительности ей, конечно же, никогда не хотелось иметь ни сестру, ни брата.

Кати прикинулась, будто не заметила хороше­го отношения Блэр к этим двум соплячкам, и обняла ее, чмокнув в напудренную «Стайлой» щеку.

— Твоя новая прическа выглядит просто офи-генно. Мне она очень, очень, очень нравится! — завизжала она. — На такое не всякий отважится. Рассказывают, в волосах у тебя была жвачка, по­тому ты и решила постричься так коротко?

— Можно потрогать? — спросила Изабель. Она поставила свой горячий шоколад и провела ру­кой по затылку Блэр.

— Так чудно на ощупь! Как у парня!

Блэр подумалось, уж лучше б она носила в шко­лу шляпу или какой-нибудь тюрбан. Бросив сига­рету на ступеньку, она расплющила ее острым носком ботинка.

— Пошли, народ, — сказала она, вставая, и про­тянула руки в перчатках Дженни и Элиз, точно Мэри Поппинс, собирающая детей на игровой площадке.

— Я пойду в школу с вами.

Дженни и Элиз тут же поднялись и, бросив свои сигареты в куст, растущий перед соседним домом, надели на плечи свои сумки. Теперь, ког­да они покурили со старшеклассницами на веранде в такой колотун, им все еще было непонятно, в чем прикол.

— Как ты считаешь, а мне пойдет такая уклад­ка? — спросила Элиз, догоняя Блэр.

Все что угодно было бы гораздо лучше пучка, которым щеголяла Элиз. Должно быть, это была ее самая первая прическа, но Блэр не хватило смелости или желания сказать ей об этом.

— Я тебе дам номер телефона моего парикма­хера, — великодушно предложила Блэр.

Когда они подошли к 93-й Восточной ули­це, Мери, Вики и Касси прорвались через двери и стали махать им.

— Мы видели, как вы выходили на перемене!

— Мы пришли за вами!

— Мы не хотели, чтобы у вас были проблемы! Блэр обняла одной рукой Дженни, а другой

Элиз и довела их до дверей школы, понимая, что эти три девицы назойливы до омерзения.

— Все в порядке, девочки, — сказала им она холодно. — Разве вам не пора быть в классе?

Мери, Вики и Касси не могли прийти в себя от изумления, провожая их взглядом. Они были в тысячу раз круче Дженни и Элиз. Что же им сделать, чтобы доказать это?

Серена осталась на холодной веранде, и ей было все равно, здесь Кати и Изабель или нет. Она рассматривала свои секущиеся концы и все никак не могла придумать, что подарить Аарону, пока Кати и Изабель пытались выяснить подроб­ности сенсации — новой прически Блэр.

— У нее, что, вши?

— А я слышала, это результат маниакально-де­прессивного психоза. Она якобы отрезала воло­сы ножницами для ногтей, и ей пришлось идти в салон, чтобы их ей подровняли.

— Мне кажется, ей здорово, — мечтательно сказала в ответ Серена.

Кати и Изабель разочарованно посмотрели на нее. Если Серена отказывается рассказать что да как, то им придется придумать историю самим.

И будем честными — это гораздо прикольней.

все имена и названия изменены или сокращены до первых букв, чтобы не пострадали невиновные. То бишь я.

Народ!