Реванш ретроградов

Важно иметь в виду, что история планирования городов в ХХ в. отнюдь не имела линейного характера. До середины столетия модернисты, работы которых заполнили страницы журналов, так что создавалось впечатление мощи и широты их движения, составляли абсолютное меньшинство. Их постройки следовало разыскивать в городах, застраивавшихся в разных вариантах классицизма или вырожденного Ар‑Деко, или без претензий на стиль. В том, что касалось собственно планировки, можно было обнаружить сосуществование всего: от пересказов города‑сада до Гранд‑стиля, восходившего к Парижу столетней давности.

Чрезвычайно интересна почти совсем забытая книга «Новый город», изданная в Берлине в 1939 г. Ее автор Готфрид Федер в 1919 г., почти одновременном с будущим фюрером Германии, вступил в только что возникшую Рабочую партию Антона Дрекслера. Он делал успешную карьеру в нацистской иерархии вплоть до 1933 г., когда Гитлер, заключив союз с крупными промышленниками, отбросил социалистическую фразеологию. Федер уцелел во время расправы над прежней партийной элитой и до своей смерти в 1941 г., будучи сопредседателем «Боевого союза германских архитекторов и инженеров», возглавлял кафедру урбанистики Берлинского Технического университета. Яростный противник финансового капитала, противник либерализма и крупных городов, страстный националист, Федер оказался в Третьем Рейхе не у дел, а после войны его нацистская карьера означала, что книгу Федера вычеркнули из списка литературы, рекомендуемой для изучения. Даже столь опытный гуру урбанистики, как Льюис Мамфорд, ограничился небрежным суждением о нацистском сочинителе. Теперь, спустя 75 лет, к работе Федера можно отнестись беспристрастно.

Федер, не ссылаясь на него прямо (в нацистской Германии, как и в сталинском Советском Союзе, не приветствовались отсылки к иноземному опыту), оспорил расчеты Говарда, выдвинув величину 20 тысяч для населения идеального города. Исходные основания выбора этой величины не ясны, но, приняв ее, Федер подошел к дальнейшему вполне системным образом. Он выбрал все города довоенной Германии с примерно этой численностью жителей – таких оказалось 72, и обсчитал решительно все по 115 видам услуг, вплоть до выяснения размеров зала судебных заседаний, габаритов участка здания суда, планировки пекарен, размещения торговых лавок и мастерских.

В основе дальнейшей, уже проектной работы Федера лежали, как и у его советских коллег, сугубо идеологические, но вместе с тем ценностные соображения. Противник частных банков и антагонист универсальных магазинов, Федер искал опору в традиции германских добродетелей: частная собственность, но ограниченная в размерах, упорный труд и культ ремесленного качества, честность в отношениях, любовь к детям, культ местной, корневой общности. Крестьянин и бюргер – опора государства, следовательно, по Федеру, именно государство должно было взять на себя расходы по формированию сети нового расселения в местах, достаточно удаленных от крупных городов, чтобы избежать их тлетворного влияния. Федер был озабочен падением рождаемости в городах‑«вавилонах», приводя соответствующую статистику, равно как статистику роста дорожно‑транспортных происшествий и именно он подвигнул своего коллегу по Техническому университету Кристаллера рассчитать оптимальные расстояния пешей доступности всех необходимых услуг от дома. Федер не сомневался в том, что лет через 30 после начала функционирования его городов старые промышленные города опустеют, и их можно будет постепенно снести. Проблему столь ненавистной ему крупной промышленности автор предпочел проигнорировать (кстати, снятие Федера с поста министра расселения, который он занимал менее года, было одним из условий соглашения Гитлера с лидерами индустрии), зато делал акцент на значении близости к природе для здоровья подрастающих поколений будущих солдат.

Когда Готфрид в 1934 г. возглавил кафедру урбанистики Берлинского Политехнического университета, студенты и аспиранты кафедры изготовили детальные макеты «идеального» города национал‑социалистической Германии, в котором причудливо соединились романтика готического прошлого, романтика Говарда и нацистские реалии.

По понятным в тогдашних германских условиях соображениям Федер ограничился очень скудным упоминанием предшественников и современников. В его книге есть изображения эллинистических городов Милета и Приены, Тимгада в римской Африке, есть два города, созданных при Муссолини на осушенных Понтийских болотах, к югу от Рима: Литтория (ныне Латина) и Сабаудия. Есть также отсылка к городу‑саду Маргареттенхёэ, который мы уже упоминали, и к городку Нейрёссен, построенному близ Лейпцига. И еще упомянуты городки типа Гринбелт в США – тогда в Рейхе рассчитывали на нейтралитет Америки, если не на союз с ней.

Федер безосновательно приписывал себе первенство в попытке рассматривать город как органическое целое. Здесь первым был британец Патрик Геддес. Этот создатель первой в мире кафедры социологии, в 1904 г. издавший книгу под названием «Развитие города», учитель Мамфорда, Унвина и Аберкромби, начал широко пропагандировать формулу «место – работа – люди» в форме передвижной, развернутой экспозиции, объезжавшей Европу с 1911 г. Автор «Нового города», конечно же, видел выставку Геддеса, и, вне всякого сомнения, ее идеи были ему глубоко созвучны. С тем лишь существенным отличием, что Федер тверже, чем кто‑либо, был уверен в том, что средневековый город является высшим достижением городского планирования и нуждается лишь в некоторой рационализации.

Планы и макеты, изготовленные студентами кафедры Федера, нелегко отличить от изображений старинных городков, однако три обстоятельства позволяют говорить о новизне авторской концепции. Во‑первых, если Говард видел новый город как продукт некоммерческой Ассоциации городов‑садов, то для Федера очевидно, что это задача государства. Если Говард трактовал землю как собственность Ассоциации, при арендных отношениях с жителями, то Федер настаивал на передаче земли и строений в частную собственность. Говард планировал создание пояса промышленных предприятий – Федер предлагал ограничиться мелкими мастерскими. Во‑вторых, Федер тщательно рассчитал все детали своего идеального города, включая размер средней школы (на 500 учащихся), число пекарен (25 на 100 рабочих мест) и т. п. В‑третьих, Федер следовал схеме ступенчатого обслуживания: магазин для ежемесячных покупок, магазинчик для еженедельных, лавка – для повседневных, в точности ответив ступенчатой схеме партийной структуры: горком НСДАП, квартальные ячейки партии и партийные лидеры в каждом «соседстве». Поскольку нацистская идеология была фактически светской религией, в составе общественных зданий города есть и ратуша, и клуб (коммунальный центр), и даже музей, но церкви нет. Поскольку, как уже отмечалось, размерность города определилась численностью его жителей 20 тысяч, вместо 30 тысяч у Говарда, сократился и радиус эффективного влияния, т. е. обслуживания деревень и ферм – до 10 км, что означало бы увеличение плотности сети на нижнем горизонте шестиугольной сетки Кристаллера.

При всем том единство схем автоматически вело к тождеству формы – как у Говарда, так и у Федера город получает форму круга или эллипса, хотя при этом оговаривалось, что условия местности должны учитываться при планировке.

Небезынтересно отметить, что чуть позже, в 1942 г. была издана книга Карла Кюлемана «Стандартный город». Федер, уделивший жилой застройке своего города менее всего внимания, тем не менее, подчеркивал необходимость максимального использования стандартных, промышленно производимых деталей и конструкций. Однако Кюлеман оказался более последовательным, впервые применив идеи Эрнста Нейферта о стандартизации строительства, опубликованные в виде Справочника архитектора в 1936 г. Заметим, что книга Нейферта стала классической и переиздается до сих пор, в том числе и в России. В отличие от Федера, который полностью игнорировал идею развития, так как его город создается раз и навсегда в идеальной форме, Кюлеман отнюдь не был ни антагонистом крупного производства, ни врагом крупного города, и его роста, но при этом его книга не создавала нового качества, кроме акцента на сборность.

Федер отстал от эпохи – нацистская идея государства, в зеркальном подобии советской идее государства, выдвигала требования Гранд‑стиля, воплощением которого стала работа Альберта Шпеера над генеральными планами Нюрнберга и, конечно же, Берлина.

Однако есть смысл отступить на пару шагов назад.

«Город красоты»

Подобно тому, как королевские дворы XVIII в. стремились тянуться за Парижем Людовиков, города победившего капитала в конце XIX в. подпали под обаяние бульваров Османа и венского кольца бульваров – Рингшртрассе. Был выдвинут лозунг: Город Красоты. Роль американского Османа взял на себя Дэниэль Бёрнхем, автор ряда чикагских небоскребов и главный архитектор Всемирной Колумбийской выставки 1893 г. в том же Чикаго, отчаянно боровшемся за первенство с Нью‑Йорком. При возведении белоснежного временного «города» выставки в ней любопытным образом объединились парковое искусство Фредерика Олмстеда и работа Бёрнхема. Возник «город на воде», наподобие Венеции были устроены огромный бассейн с фонтанами и каналы, «лагуна» с рощей на острове, а павильоны были решены в формах: венецианской и римской классики. Для подъезда к выставке возвели железнодорожный вокзал, вокруг всей территории передвигались на вагончиках электрической рельсовой дороги, внутри – пешком, или на бесшумных катерах с электродвигателями. По вечерам весь «город» развлечений по специально созданному сценарию был залит электрическим светом. Чикагскую выставку посетили 27 млн. человек, лишь немногим меньше, чем Всемирную выставку в Париже 1889 г. Восторг прессы, а за ней и широкой публики был гарантирован.

Доходы от коммерческой практики позволяли Бёрнхему разрабатывать свои планировочные предложения либо за символический гонорар, либо без оплаты, что, разумеется, способствовало их популярности. Бёрнхем разработал генеральный план реконструкции вашингтонского Молла, и на месте ландшафтного парка Ланфана возник формальный ансамбль, сохранившийся без изменений по сей день. Это огромная лужайка, шириной 250 м, главным назначением которой является организация ничем не нарушаемого вида на

Капитолий с одного конца оси и на Обелиск Вашингтона с другой. Тот же Бёрнхем создал проект перепланировки центра Кливленда, при реализации которого, под место для группы общественных зданий в парке, снесли 40 гектаров трущоб – нисколько не озаботившись судьбой изгнанных жителей. С реконструкцией Сан‑Франциско Бёрнхему повезло меньше. Его план был встречен с восторгом, но, хотя после землетрясения и пожара была возможность радикальной реконструкции города, замысел провести через него веер из авеню, так и не был реализован. Нынешние жители Сан‑Франциско отнюдь не жалеют об упущенной возможности, так как элементарная Гипподамова решетка улиц, наложенная на крутые склоны с фуникулерами, придает городу особенный шарм.

Трудно не заметить, что создание юбилейной выставки в Чикаго оказало колоссальное влияние на работу планировщиков. Если всемирные выставки в Лондоне и Париже запомнились в первую очередь единичными сооружениями, то выставка в Чикаго задала образец городской среды.

В случае Чикаго главным было то, что предложения Бёрнхема легли на хорошо подготовленную почву – при обсуждении Плана в 1909 г. один из крупнейших девелоперов города обозначил задачу: ликвидировать места, где «гнездятся болезни, моральное разложение, бунтарские представления и социализм». Автор обозначил цель несколько деликатнее: «вернуть городу утраченную им визуальную и эстетическую гармонию и тем создать материальные основы для возникновения гармонии социального порядка». При всем том Бёрнхем не преминул разъяснить Отцам города, что если Город Красоты, каким стал Париж Наполеона III, принес городу славу, а за ней приток туристов со всего мира, так что годовой доход от гостей «превысил все расходы императора», то и Чикаго в состоянии добиться такого же результата. Это если не первое, то одно из первых обоснование, предвещавшее экономику туризма на столетие вперед:

Маленький фрагмент проекта реконструкции Чикаго по проекту Дэниэля Бёрнхема показывает пример попытки перенести на американскую почву восхищение Парижем. Черно‑белое изображение не передает эффект изысканной по цвету перспективу города с птичьего полета. Изображение произвело впечатление на отцов города, и в основных элементах проект был осуществлен. В целом этот «пейзажный» подход к планированию, оказавший влияние и на советских, и на германских заказчиков, получил наименование City Beautiful или «Город красоты».

«Мы уезжаем в Каир, Афины, на Ривьеру, в Париж и Вену, потому что жизнь дома не столь привлекательна, как в этих модных центрах. Таким‑то образом происходит постоянный отток средств из города. Никто не удосужился подсчитать, сколько миллионов, заработанных в Чикаго, тратится в иных местах, но это явно огромные суммы. Каким бы был эффект для нашего строительного рынка, если бы эти деньги обращались на месте?… Каким бы был эффект для нашего процветания, если бы город был столь привлекателен, чтобы большинство тех, кто приобрел финансовую независимость в долине Миссисипи и к западу от нее, захотели переселиться в Чикаго? Не следует ли нам, не медля, сделать нечто компетентное, дабы украсить наш город и сделать его приятным для нас самих и, в особенности, для желанных визитеров?».

Итак, берег озера надлежало превратить в парк и провести вдоль берега новую дорогу. Одна из поперечных улиц, Конгресс‑стрит, с бульваром шириной 100 м, становилась главной осью Чикаго. В миле от берега ее должны были пересечь две диагональных авеню, расходящиеся от площади с Общественным центром под куполом в ее центре. Берега реки Чикаго следовало расчистить, спрямить и обстроить новыми улицами. Описывая свой план, Бёрнхем поднимал стиль до поэтических высот, а рисунки пастелью, на которых предстала величественная панорама города, удвоенного отражением на мокром асфальте (излюбленный прием ХХ в.), стали важным вспомогательным аргументом. С некоторыми пропусками план Бёрнхема был воплощен в жизнь, хотя это нелегко сразу заметить в сегодняшнем Чикаго. Этот план вызвал резкую критику со стороны социально ориентированных критиков, включая Льюиса Мамфорда, который приравнивал его к «планировочным упражнениям тоталитарных режимов». Говорили о пренебрежении к массовой жилой застройке, к школам, и еще в год представления плана на всеобщее обозрение сторонники Функционального города указывали на то, что Чикаго по этому плану выпадает из идеологии зонирования городского пространства. С другой стороны, германский кайзер уже назначил комиссию для разработки плана Берлина по чикагскому образцу, сожалея лишь о том, что его столица столь солидно застроена и лишена берега озера Мичиган.

Подчеркнем, что именно Город Красоты обозначил ясно, что в роли планировщика вновь, как в эпоху великих монархов, выступил архитектор, трактующий город как форму города, создаваемую по образцам барокко. Стоит также подчеркнуть, что яростные критики Города Красоты из числа модернистов, будь то Ле Корбюзье, или советские конструктивисты, или Лючио Коста, в одном лишь были согласны с «эстетами». Они тоже не сомневались в своей способности разрабатывать планировку городов самостоятельно, без опоры на специальное знание.

Колониальный вариант

В самой Британии идея Города Красоты воплотилась лишь в упорядочении Трафальгарской площади, обустройстве набережных левобережья Темзы и создании лондонского Молла, однако в колониях эта идея воплощалась последовательно и с размахом. Новый Дели был спланирован Эдвином Лютьенсом, до того приобретшим известность как архитектор усадеб и коттеджей, в сотрудничестве с Гербертом Бейкером, имевшим опыт строительства парадных зданий в Претории. Из письма Бейкера своему старшему коллеге хорошо видно, насколько задачей было демонстративное противостояние Старому городу – но иначе, чем в Калькутте, где ранее между фортом и виллами британских чиновников простиралась широкая Эспланада (она же гласис, т. е. открытое пространство для удобного прострела из пушек).

«Это и впрямь большое событие в мировой истории и в истории архитектуры – правители должны располагать и силой и мудростью, чтобы воплощать в жизнь правильные вещи. В наше время это возможно осуществить только силой деспотизма – быть может, со временем демократии окажутся столь же эффективными… Город должен быть не индийским, не английским, не римским, но он должен стать Имперским. И через две тысячи лет в Индии сохранится имперская традиция Лютьенса… Да здравствует деспотизм!».

План Лютьенса следует вашингтонской модели Ланфана, однако рельеф привел к ряду недоразумений. Лютьенс настаивал на том, чтобы срыть вершину холма, так чтобы дворец Вице‑короля был виден издали между крыльев здания Секретариата, однако в 1913 г., больной и усталый, он подписал чертеж, означавший, что при взгляде издали от дворца будет виден один лишь купол – как беседка над грандиозной лестницей. Позднее Лютьенс уверял, что его ввели в заблуждение перспективные рисунки, выполненные в Королевской Академии с условной точки в 30 м над землей. Заметим, что разнообразные трюки с перспективными изображениями надолго станут весомым аргументом при оценке проектных предложений лицами, принимающими решения. Лютьенса интересовала только ясность геометрии, Бейкер был более склонен считаться с людскими нуждами и политическими обстоятельствами, которые вынуждали колониальную администрацию, где возможно, склоняться к использованию приемов местного строительства. Авеню проложены «по Лютьенсу», но дома в пределах шестиугольной сетки кварталов пришлось расставлять, следуя чрезвычайно сложной системе расовых, кастовых и имущественных отношений в Индии.

Важный эффект распространения концепции «Города красоты» заключался в том, что изображение структуры города широкими мазками мешает видеть в нем сложное социальное и экономическое целое. Новый Дели.

Вплоть до Первой мировой войны Российское правительство следовало британской модели, планируя перестройку Ташкента или Пишпека. При росте русского населения окраин прямоугольные сетки кварталов, созданные военными инженерами, уже не отвечали задаче эффективного сопротивления напору Британской Империи в Центральной Азии. Концепция Города Красоты была воспринята в России без серьезных возражений даже со стороны тех урбанистов, кто, как Семенов, Енш или Диканский, уделяли внимание не только эстетическим, но и гигиеническим соображениям. Во всяком случае, самый известный из предреволюционных проектов – проект застройки острова Голодай под Петербургом (архитектор Иван Фомин) – ничем заметным не отличается от перспективных рисунков Бёрнхема, выполненных для Чикаго.

В африканских колониях, в отличие от Индии, не было столь ответственных задач – колониальные власти, заказывая проекты генеральных планов Лагоса или Лусаки, вообще не замечали местное население, формируя миниатюрные подобия Города Красоты, отделенные от туземных кварталов с их хижинами зеленым, санитарным барьером. К слову сказать, власти уже независимых африканских государств твердо соблюдают колониальные традиции, периодически используя армию и бульдозеры для «санации» бидонвилей.

Особый случай – Канберра, столица Австралийского доминиона, где остатки аборигенов были вытеснены в резервации, и полностью возобладало следование далекой лондонской моде. После учреждения австралийского правительства в 1901 г. было решено построить новую столицу на пустом месте в сотне миль от Сиднея. Был объявлен международный конкурс, но так как объявленная премия была смехотворно мала, все известные мастера, в том числе Бёрнхем, Олмстед и Аберкромби, конкурс проигнорировали. В нем, однако, приняла участие молодежь, и в результате победителем стал, на пару с женой, Уолтер Гриффин, один из множества ассистентов в мастерской Фрэнка Ллойд Райта.

Местные клерки не давали Гриффину работать в течение семи лет, которые он провел, разрабатывая детали эффектного планировочного решения, где взаимоналожения прямоугольных сеток и радиальных лучей были превосходным образом привязаны к вершинам холмов, а общая картина умело сориентирована по странам света. Казалось, план забыли, пригороды начали застраиваться хаотически, но, как ни странно, почти через полвека к плану Гриффина вернулись, и к концу 80‑х годов его воплотили почти без изменений, хотя и с другими, чем предлагал автор, постройками. Новейшая реконструкция Площади Федерации и здания Парламента продолжили традицию.

При разработке планировочной структуры столицы Австралии Канберры Уолтеру Гриффину, несмотря на упорное сопротивление чиновников, удалось достичь удачно вписать город в сложный ландшафт и обеспечить высокую транспортную связность. Впрочем, следует иметь в виду, что Канберра была и остается некрупным городом.