Рассказ о Наде Богдановой

Надежда Александровна Богданова за свои боевые дела награждена орденом Боевого Красного Знамени.

Имя юной героини-пионерки Нади Богдановой — занесено в Книгу почета Белорусской республиканской пионерской организации имени В. И. Ленина.

В те суровые годы, когда Надя была партизанской разведчицей, с ней случалось всякое. Многое, конечно, уже забылось. Но два эпизода из военной жизни Надежды помнит каждый, кто находился с девочкой в одной партизанской бригаде…

Накануне праздника Октябрьской революции, осенью сорок первого года, командование партизанской бригады решило вывесить в городе Витебске красные флаги. Там находился большой вражеский гарнизон, там фашисты держали в лагерях смерти советских военнопленных. И там же, в Витебске, гитлеровцы установили такие порядки, от которых каждый день гибли дети, женщины, старики.

Ударить по врагу, обосновавшемуся в большом городе, партизаны еще не могли: не хватало у них сил. Но красные флаги, вывешенные в городе в канун самого большого нашего праздника, могли сделать больше, чем взрыв или ночной налет. Увидев флаги, люди в захваченном врагом городе воспрянули бы духом, поднялись бы на борьбу с фашистами. Словом, на рассвете седьмого ноября…

В штабной землянке партизан командиры долго обсуждали каждую деталь предстоящей операции. Кто ее выполнит? Это было «деталью» номер один. Гитлеровцы никого не подпускали к городу, обыскивали каждого, кто к нему приближался. Даже обнюхивали людей. Если, например, шапка у него пахла дымом костров или порохом — расстреливали безо всякого: партизан!

Так кто же пойдет в город?

Выбор пал на самого юного бойца — на Богданову Надежду.

Надя уже много раз пробиралась в самое логово врага. Наряжалась нищей и шла, забыв про страх, отдых, боль в натертых до крови ногах. Надя может выручить! И пойдет с ней Ваня. Ему тоже двенадцать лет. Ваня перебрался к «лесным солдатам» не так давно. Однако уже успел прославиться в отряде и даже открыл свой «боевой счет»: подорвал самодельной миной немецкую штабную машину на большаке.

Надя и Иван. На них-то и была вся надежда. Немцы малолеток не остановят. А задержат — ребята найдут, что ответить.
Попутно им предстояло разведать вражеские силы в городе.

В ту ноябрьскую пору было уже морозно и снежно.
Из леса на шоссейную дорогу Надю с Ваней подвез на дрожках веселый парень Микола.

Он наставлял:
— Ходить, браточки, тоже нужно умеючи. Ноги в коленках шибко-то не сгибайте: устанете быстро.

Ваня видел, как ходит партизан Микола. Километра два, наверно, мальчик ковылял точно на протезах — осваивал Миколову походку. Рассмешил только Надю. В конце концов Ванюшка махнул рукой и зашагал так, как хаживал всегда — легко и свободно.

Ребята шли бы еще быстрее, если бы не тянули за собой санки, груженные метлами. Метлы— это выдумка командира Михаила Ивановича Дьячкова. Среди десятка одинаковых метел лежат три, которые ребята не должны путать. В прутьях— красные полотнища. Они намотаны на черенки метел. Совсем нетрудно превратить каждый из них в древко. Надя со своим попутчиком уже тренировались в партизанском лагере: развязывали метлы, прикрепляли проволокой флаги на старых соснах. Им, разумеется, никто не мешал. В Витебске же могут и помешать…

До самого пригорода никто из пеших гитлеровцев или полицаев не попался навстречу. Но военных машин проходило много. Они не останавливались.

Вот и улицы города. Немецкие вывески на зданиях, немецкие флаги, немецкая речь. Перед разрушенной школой — крепко сколоченная виселица. На ней нет казненных. Ветер раскачивает обрезки веревок.

На улицах много гитлеровцев. Шагают, выпятив грудь, вытягивая, как цапли, ноги. Надвинули каски на лбы. У многих на рукавах паучьи фашистские знаки.

Ванюшка, чувствуется, робеет с непривычки: он еще никогда не видел сразу так много фашистов. И так близко от себя! Мальчик часто вздрагивает и при каждом подозрительном окрике хватает Надю за руку: «Пойдем отсюда!»

Надя, та бывала уже в захваченном гитлеровцами городе. Не так давно одна из его развалин была прибежищем для нее и еще нескольких мальчишек и девчонок, удравших с поезда. Он увозил могилевских детдомовских ребят подальше от беды. А самые отчаянные на короткой остановке выпрыгнули из вагона. Им хотелось убежать на фронт, а очутились ребята во вражеском тылу.

Витебск. Здесь беглецы во главе с Надейкой думали даже взорвать немецкий склад. Нашли взрывчатку. Никто не знал, как с ней обращаться. Взрыв, как говорится, произвели. Только и сами погибли все. Кроме Нади. Случайно она осталась невредимой.

Пусть Ваня не беспокоится и не торопит ее сворачивать с главной улицы. Надя знает, что делает.

Подошли к кирпичному зданию ремесленного училища. Теперь в нем немецкая казарма. Надя долго поправляла метлы на санках, хотя их, и поправлять-то было нечего. Когда ребята тронулись дальше, девочка уже знала, как можно залезть на дощатый сарай, рядом с казармой, и как можно приспособить на здании флаг. В стене торчала железная скоба, в которую, очевидно, вставляли раньше древко.

— Тяни веселее, Ваня!

Еще один высокий дом. Сохранилась даже вывеска, говорящая, что здесь была когда-то папиросная фабрика. И снова у Нади вынужденная остановка. Минут пятнадцать понадобилось ей, чтобы найти на полуразрушенной фабрике подходящее место для второго флага.

— Пошли, Ваня! — По дороге к железнодорожному вокзалу Надя сказала мальчику: им надо обязательно пошарить в здании, где делали папиросы. Наверно, можно насобирать табачку для партизан. Сидят без курева.

Третью остановку Надя захотела сделать около здания вокзала.
— Видишь?— шепнула Ванюшке.— Даже лестницу у стены кто-то оставил…

Теперь можно поворачивать и к базару. Хоть народу на рынке толкалось и немало, шума — всего того, чем отличается любой базар — не было. Люди говорили вполголоса. Тайком предлагали один другому кусок черного мыла, пачку махорки, гимнастерку с отпоротыми петлицами… К метлам никто не приценялся.

Ребят это не огорчало. Главное, дождаться темноты.
Надя оставила Ваню в тележном ряду, а сама решила сходить на бывшую папиросную фабрику.
— Ты не волнуйся. Я быстро.

И верно. Надя обернулась туда и обратно за час, не больше. Даже по ее глазам Ваня угадал: вернулась не с пустой торбой. Порадуется партизан Микола да и все курильщики!

Не думали тогда ребята, что табак-то их как раз и подведет.

С наступлением сумерек Наденька с Ваней двинулись с базара по намеченному для себя маршруту: вокзал, папиросная фабрика, ремесленное училище. К рассвету на каждом из этих зданий развевался уже наш флаг. Ребята искололи, исцарапали руки, приспосабливая красные полотнища. Замерзли, пока ждали «подходящего момента». И, конечно, переволновались.

Однако теперь уже все волнения и страхи были, кажется, позади. Так казалось, пока не вышли к дороге, ведущей в Городок.

Там ребят обогнала подвода. В ней сидели полицаи. Лошади остановились. Один из полицаев спрыгнул с саней, приблизился к маленьким путникам.

— Кто такие? Откуда?
— Сироты мы, едва не заплакал Ваня. — Были в Витебске. Идем в Городок. Хлебушка, Христа ради, дяденька!..

Полицай пошарил в Надиной торбе, вынул узелок с табаком. Многозначительно ухмыльнулся.
— Мы вас подвезем… до Городка.

В Городке допрашивал сам начальник районной жандармерии. Из витебской жандармерии ему только что сообщили: в областном центре вывешены красные флаги. Задерживать каждого подозрительного! А «подозрительные» терли кулаками глаза и, притворно всхлипывая, клялись, что они не знают ни про какие флаги, что они шли к бабушке в Городок.

Полевая жандармерия. Немецкий офицер, к которому ввели арестованных, действовал по-своему.

— Партизаны! — закричал он и велел Наде стать лицом к стенке. Предупредил:— Буду считать до трех. Не признаешься — застрелю.

И гитлеровец считал. И стрелял из пистолета. Пули дырявили стену чуть выше Надиной головы. Она молчала, только с каждым выстрелом вздрагивали ее плечи.

После допроса — ночь в холодном подвале. На рассвете — крики немецких солдат. Ребятам велели выходить и становиться в толпу военнопленных.

Их повели за город.

У противотанкового рва расстреливали. Сначала пленных. Они перед смертью хотели хоть как-то защитить ребят, прикрыть их собой. Кричали палачам:

— Пожалейте детей! — И тут же падали, сраженные пулями, в ров. Упал и Ваня.

В голове у Нади помутилось. Глаза уже ничего не видели. Она почувствовала, что проваливается в какую-то черную бездонную пропасть.

Очнулась во рву, среди убитых. Выкарабкалась наверх и по снежному полю побрела в сторону леса. Ноги ступали слабо, словно чужие. Падала. Ползла. Поднималась на ноги и снова падала.

— Она живая, братцы! — услышала над собой чей-то голос.

Партизанский пост набрел на полуживую девочку.
Она сумела все же проговорить:
— В штаб меня. В штаб!

После того, что случилось в Городке, Надя долго не могла понять, как это она все вынесла и осталась жива. Не хотелось ей рассказывать в отряде ни о чем. Боялась, что командиры не пустят ее теперь ни в разведку, ни на другое задание. Девочка же понимала, видела, как переживают за нее и командир дядя Миша, и Иван Степанович, начальник штаба, и комиссар Волков — все. Только разве от них что-либо утаишь? Да и как умолчать было Наде о том, что увидела она во вражеском гарнизоне? Наших военнопленных расстреливают сотнями. Огромный ров, за Городком, доверху завален их трупами. Там лежит и Ванюша.

Вспоминая о Ване, Надейка уже не могла сдержать слез. Плакала, как только и могут плакать двенадцатилетние девочки. — Пусть выплачет свою беду-горе,— говорили лесные бойцы. — Полегчает ей немного.

Но, ни дядя Миша, ни Иван Степанович не хотели видеть разведчицу в слезах.
— Совсем ты у нас раскисла,— журили они Надю. — Как же мы тебя в разведку с таким настроением пошлем?

Им поддакивал сам начальник разведки Слесаренко:
— Да, да. Нос вешать не годится. За Ванюшку нашего мы немцам скоро отплатим. Помяни мое слово…

Надя крепилась. Редко кто видел уже слезы на ее лице. На лесной поляне вместе со взрослыми девочка училась стрелять по мишеням и кидать гранаты в «предполагаемого противника». Там же, на поляне, она давала партизанскую клятву, присягала на верность своему народу.

Все бы хорошо, а боевых заданий командование Наде долго не давало. У командиров находилось множество отговорок, чтобы не пускать юную партизанку далеко от своего «лесограда».

Дошло до того, что Надейка сама явилась к Михаилу Ивановичу Дьячкову в штабную землянку и предупредила:
— Дядя Миша! Товарищ командир! Если вы меня не будете пускать на задания, я сама… Вот увидите! Не могу я так! Я же клятву давала!..

Командир знал Надин характер: девочка она отчаянная! С автоматом не расстается, гранаты у нее за поясом. Оружие у девочки не отберешь. Она, и правда, равноправный боец. Присягала вместе со всеми — «не останавливаться ни перед чем, всегда и везде смело, решительно, дерзко и беспощадно уничтожать фашистских оккупантов».

— Ну, вот что… товарищ Богданова.— Командир посмотрел на девочку так, как может смотреть только отец. Но голос у Михаила Ивановича был командирский, строгий. — Вот что… За самовольство тебя… никто не похвалит. Если я узнаю, что Надежда Богданова без разрешения ушла из расположения отряда, то скажу: «Это не та Богданова. Не наша! Наша — боец дисциплинированный…»

Чувствуя, что партизанка Богданова вот-вот разревется, дядя Миша поспешил ее утешить:
— Немного уж осталось тебе ждать. Дня через три… собирайся в дорогу.

Командир не обманул: на третий день после разговора с ним Богданову позвали в штабную землянку.

Там уже было все командование. Начальник разведки Слесаренко, которого Надя называла дядей Ферапонтом, шагнул девочке навстречу:
— Решено и подписано, — улыбаясь сказал он.— Идем с тобой вдвоем, Надейка. Балбеки… Знакома тебе такая деревенька?

Надя уже знала, Балбеки — никакая не деревенька, а большое село. Немцы превратили его в свою крепость: понаставили огневых точек, врыли в землю танки, заминировали дороги…

По пути в Балбеки дядя Ферапонт объяснил Наде задачу: «Осторожно проникнуть в село и очень точно установить, где у немцев замаскированы пушки, пулеметы, где расставлены часовые, с какой стороны сподручнее ударить по врагу».

Стоял хороший морозный денек. Морозец сошелся с теплыми солнечными лучами и везде посадил иней. Иней был даже у Надейки на ресницах, отчего они стали похожи на белые шерстинки. Такая вот, заиндевелая, маленькая девочка и предстала перед немецким часовым у околицы села. Нищенская торба была у нее за плечами…

Немец не стал даже останавливать побирушку. Мало ли их ходит, осиротевших, бездомных?

Слесаренко пришлось померзнуть в ельнике, недалеко от Балбеков, пока Надя обошла деревенские хаты, собирала подаяние. Если где-то девочке ничего не подавали, она особенно и не огорчалась.

Легче будет котомка. С ней нужно обойти все село и все увидеть, запомнить.

Смеркалось, когда Надя возвращалась на то место, где оставила она дядю Ферапонта. Теперь ее встретили в частом ельнике и командир отряда, и начальник штаба. Чуть ли не весь отряд, прикрываясь темнотой, подвинулся к самым Балбекам.

Партизаны ждали разведчицу. Что она сообщит?

Надя вернулась вовремя.
— Я знаю, с какой стороны лучше. Ночью… Самое опасное — пулеметы на горке…

До ночи у Нади было еще много времени, чтобы рассказать о своей разведке.

Партизанский отряд ударил по фашистам с обоих концов села: пулеметные очереди рассыпались там и тут. Было слышно, как секли пули воздух. Он дрожал, разрывался от выстрелов. И все равно было слышно, как орали ошалелые гитлеровцы. Партизаны «выковыривали» их из хат.

Гитлеровцы выскакивали в нижнем белье, удирали, по-воровски пригибаясь, прячась за сугробами. Только их все равно догоняли партизанские пули.

Надя впервые видела ночной бой. Впервые сама участвовала в нем. Правда, Слесаренко не отпускал ее от себя ни на минуту. Вместе они лежали за углом хаты, стреляя по фашистам. Вместе бежали на ту горку, откуда бил, не умолкая, вражеский пулемет. И даже гранаты кинули в одно и то же время. После взрывов пулемет уже не стрелял. Но и Надиному товарищу дяде Ферапонту уже трудно было подняться с земли: осколком или пулей угодило в левую руку.

Перевязывая Слесаренко руку, Надя видела, как взмыла в небо зеленая ракета— сигнал отходить в лес. На мгновенье кипящим огнем шар выхватил черную стену леса и дорогу, ведущую туда. По ней, как и было условлено, отходили партизаны.

— Дядя Ферапонт! — Надя тормошила начальника разведки. — Надо уходить!.. Вставайте! Обопритесь на меня!

До леса Надя и раненый доползли, когда партизан там уже не было. Но дорога в лагерь была известна обоим.
Ветви елей хлестали по лицу, корни цеплялись за ноги, а девочка с начальником разведки все шли и шли.

Ступать по заснеженному лесу становилось все труднее и труднее.

Слесаренко окончательно выбился из сил: потерял много крови. Провалившись в снежную яму, раненый уже не мог сам из нее выбраться. Да и Надя уже oбeccилела.

— Оставь меня, слышишь? — прошептал Слесаренко. — Мы погибнем так… оба. Ты должна идти, Надя. Позовешь наших. Запомни только это место…

Надя поднатужилась и помогла выбраться партизану из западни.

Он просил: — Иди, Надя. Так будет лучше.— И уже командирским голосом: — Тебе приказывает начальник разведки!

Надя наломала еловых лапок, устроила дяде Ферапонту постель.
— Вы только не усните, а то замерзнете,— предупредила Надя. — Мы будем вас кричать. Я скоро приду сюда…

…Холодное ночное поле. Впереди в лунном свете сверкнул на миг белыми стволами берез перелесок и мигом погас.

Прямиком по полю, Надя шла к перелеску.
Налетел ветер, девочке показалось, что под его напором деревья отодвинулись куда-то вдаль.
Надя падала, но тут же поднималась и шла, шла, шла…
До партизанского лагеря оставалось километров семь, когда девочка набрела на лесной хутор.

В одной хате горел яркий свет.
Возле крыльца топталась пара запряженных в дровни коней.
Подкравшись к окну, Надя заглянула в хату. Там за столом ужинала целая ватага полицейских.
Заслышав конский топот, полицаи высыпали на крыльцо. Их кони были уже далеко, у самого бора.
Надейка погоняла разгоряченных коней по полю, по лесной просеке.

Лес внезапно обрывался и через две-три сотни метров снова вставал стеной. И тогда Наде казалось: не она с конями приближается к бору, а он сам наступает, стремительно несется навстречу.

В чаще можно было ехать только шагом. Удивительно, как это кони с санями не застряли в каком-нибудь буреломе!

Начальника разведки Надя нашла на том же месте, где оставила. Она помогла ему вскарабкаться в сани.
— Погоняй, Надюша! Родная ты моя!..— поговаривал дядя Ферапонт, с благодарностью поглядывая на девочку.

Была еще трудная дорога через лес. И настоящая, раскатанная — через поле.
У выхода «партизанской тропы» из бора девочку и раненого партизана окликнули:
— Стой! Куда вас несет?! Слесаренко узнал голос своего друга, дозорного партизана.

Надя остановила коней. Друзья стояли обнявшись и молчали. Не верилось, что встретили друг друга снова.
— А ты шла бы ко мне на руки, девочка,— предложил Наде незнакомый ей дозорный.
— Это, Николай, партизанка! — сказал другу начальник разведки. — Партизанка Богданова… Надежда Александровна. Прошу любить!

Наде Богдановой удалось бы совершить немало еще боевых подвигов, если-бы она подольше побыла в отряде партизан. Вышло, однако, так, что в ту же зиму сорок второго года юная разведчица рассталась с боевыми товарищами.

Надя вместе с партизанами-подрывниками ставила мины на железной дороге и шоссе. Когда девочка, сделав свое дело, отходила к лесу, ее встретили полицаи. Стали обыскивать и нашли в торбочке куски тола, взрывчьтого вещества. Надя уже не раз обманывала и полицаев, и гитлеровцев. В тот раз тоже хотела выкрутиться, прикинувшись нищенкой. Да прямо на глазах у полицейских в это время взлетел на воздух железнодорожный мост — сработала поставленная ею мина.

Полицаи сразу догадались, чья это работа. Они бросились избивать девочку, связали ей руки и уложили в сани.

Когда партизаны, Надины товарищи, спохватились и стали искать девочку, она была уже далеко от места, взрыва. Ее увезли полицаи, увезли в гестапо на допрос.

Пытали фашисты долго и жестоко.
Ей выжгли на спине пятиконечную звезду. Ее обливали на морозе ледяной водой, бросали на раскаленную плиту…Надя, стиснув до крови губы, молчала… Она выдержала все пытки и не выдала партизанскую тайну.

Не добившись от девочки признания, гестаповцы приняли решение — расстрелять партизанку. Надю бросили в сарай и заперли там до утра вместе с другими арестованными.

Ночью Наде удалось выбраться из сарая. Собрав последние силы, она поползла в сторону леса, надеясь добраться до своих…

Надю нашли в сугробе партизаны, отправившиеся к ней на выручку. Принесли на руках в село Заналючки, где разместился отряд. Партизаны должны были тогда покинуть свою стоянку. Надя была так больна, так изувечена, что в дальнюю дорогу брать ее партизаны не рискнули. Оставили на попечение крестьянок из Заналючек. Они выходили, вылечили девочку, и все же воевать ей было уже нельзя: совсем ослабло зрение.

После войны Надя Богданова пролежала несколько лет в госпитале. Там ей сделали операцию и она стала хорошо видеть.