Маленький разведчик

Л. Шитова. Из книги «Дети-герои»

Обреченные, они сидели прямо на полу, избитые, в изорванной одежде. И ждали своей очереди. Часть арестованных уже забрала машина, и после их отъезда в овраге долго слышалась стрельба. Это фашисты уничтожали невинных людей. Все понимали, что то же ожидает и их самих.
Леня жался к матери и бабушке. Бабушка без умолку шептала что-то непонятное. Мать сидела молча, неподвижно, словно окаменела. Содрогнулась лишь тогда, когда лязгнул замок и в открывшиеся двери ворвались гитлеровцы.
— Шнель, шнель! — зарявкали они, выталкивая прикладами людей на улицу.
Те поднимались и, тесно прижавшись друг к другу, молча шли к машине. Леня шел рядом с матерью. Внезапно она схватила его за руку и вытолкнула из кучки арестованных.
— Беги, беги, Леня! — выдавила из себя.
К Лене кинулся гестаповец. В это мгновение одна из крестьянок, стоявших вдоль дороги и угрюмо наблюдавших за действиями гестаповцев, крикнула:
— Это сельский мальчик!
И сразу все, будто сговорившись, начали выкрикивать:
— Он не еврей! Этот мальчик не еврей! Он из нашего села! Мы его знаем!..
Чьи-то руки, спасая мальчика, оттолкнули его дальше от тех, кого гнали к машине. Леня споткнулся и упал в лужу, но тотчас вскочил и бросился в ближайший огород, на котором росла кукуруза. Над его головой просвистели пули, ударила автоматная очередь. Но мальчик продолжал бежать, пока не наткнулся на овраг, в котором увидел окровавленные трупы людей. А по дороге к оврагу приближалась новая машина, сопровождаемая мотоциклистами в немецкой форме.
Мальчик кинулся назад, в огород, упал на землю, сотрясаясь в глухом рыдании. Автоматные очереди, вопли, крики, лай овчарок разрывали детское сердце.
Поздним вечером он постучал в окно своей тетки. Рива Асировна подошла к дверям и впустила мальчика в дом. О расстрелах в Лукашовке, откуда был родом Леня, она не расспрашивала, так как уже слышала от людей и знала, что и ей, наверное, этого не миновать.
— Помогите мне добраться до партизан, тетя!
Рива Асировна удивленно посмотрела на мальчика. В его глазах горела такая сила ненависти, что она не решилась ничего ответить. Она хорошо знала местных жителей и уже через несколько дней познакомила его с комсомольцем, партизаном ХидреемБаранюком, который и помог Лене добраться до отряда.
Стоя перед командиром партинского отряда, Леня говорил:
— Я буду мстить им. Я буду мстить за маму, за бабушку. Я мору быть связным, я знаю здесь все тропинки. Я хочу мстить за моих товарищей, за всех советских людей…
Партизаны молчали. Ветер шевелил на голове мальчика волосы. То ли припорошенные пылью, то ли поседевшие от пережитого горя.
Леня остался в отряде. Немцы боялись леса, как огня. Лес ненавидел их яростно, люто. Каждое дерево стреляло в фашистов, каждый куст скрывал партизана, из каждой ложбинки выползали разведчики. А по селам бродил мальчонка. В вельветовой курточке, худенький, черноглазый.
Когда летели под откос гитлеровские эшелоны, горели хаты предателей, на какую-нибудь немецкую часть нападали партизаны, никто не связывал этого с мальчиком, который скитался по селам, ночевал в крестьянских хатах, заговаривал с пленными… Он выполнял разные задания командования. Находчивый и рассудительный, юный партизан расклеивал листовки и воззвания, собирал патроны, поддерживал связь с подпольщиками.
— Неоценимый ты разведчик, Леня,— часто говорил ему Андрей Баранюк. И признавался: — А я сначала боялся связывать тебя с нашим отрядом. Только бросать в селе было жалко. Пронюхали бы гады, расстреляли.
Леня любил Андрея. Тот учил его стрелять, рассказывал, как вести себя в разведке. Однажды Андрей шел на задание и возле моста через Горный Тикич нарвался на карателей. Оставил лыжи и соскочил под мост, ногой пробил еще не очень крепкий лед у опоры и по горло погрузился в холодную воду. Только свой вещевой мешок с миной и динамитом оставил на льду.

Немцы постреляли, пошарили под мостом и ушли. Вылез Андрей из воды, когда стемнело. Поезд с фашистами, шедший из Жашкова, пустил под откос. Задание выполнил. Но после этого приключения кашель долго мучил Андрея.
Леня старался напоить друга горячим чаем, ночью прижимался к нему, пытаясь согреть его своим

худеньким телом.
12 июля 1943 года на одну из партизанских групп напали гитлеровцы. Шесть часов длился яростный бой. В этом бою принимал участие пионер Леня Стратиевский. Партизаны отбивались отчаянно, но силы были неравными. На Лениных глазах один за другим падали товарищи.
Вот уже стреляет только пулемет командира отряда Кучеренко. Леня подполз к нему. В окопчике наткнулся на распростертое тело Мусича. Любимец отряда Мусич был поэтом. Он писал гневные стихи, выпускал листовки, которые Леня потом разносил по селам. Мальчик склонился над Мусичем,— может, живой,— но в эту минуту смолк пулемет командира. Бросился к нему и увидел залитую кровью голову Кучеренко.
— Леня, беги, беги! — крикнул командир, все еще не выпуская из рук пулемет.
К Кучеренко по окопу бежало двое фашистов. Леня метнулся им наперерез и заслонил собой командира. Кучеренко приподнялся над окопом и метнул в фашистов гранату. Раздался взрыв. Оглушенный, Леня упал рядом с мертвым командиром.
Так юный партизан попал в плен.
Утром его потащили на допрос. Били по голове, выкручивали раненую руку, вырезали на груди звезду. Гестаповцы знали, кто попал им в лапы. Этот мальчишка был связным между уничтоженной группой и партизанским штабом. Он мог много чего рассказать. Но Леня молчал…
Допрашивать взялся сам гауптман. Он посмотрел на худенького мальчика, почти ребенка, и решил изменить методы. В ход пошли уговоры, шоколад, обещания все простить. Измена товарищам — такой должна была стать цена его жизни.
И Леня решился.
— Дайте бумагу. Я напишу вам имена подпольщиков.
Через час список был в руках гестаповцев. Там стояли фамилии предателей, живших в ближайших селах,— Сабаровке, Юшковцах, Хмелевцах. Пока немцы разбирались, каких «партизан» они ловят, многие из фашистских приспешников уже лежали мертвыми от пуль своих же хозяев. Но гестаповцы быстро поняли, что произошло, и жестоко расправились с мальчиком.
Леня Стратиевский погиб, ни одним словом не изменив своим товарищам. Советский мальчик, пионер, которому едва исполнилось, между двумя тополями, голубой купол церкви, видишь?
— С крестами?
— Вот именно, с крестами. Только кресты-то поддельные. Их установили совсем недавно. В кресты фашисты вмонтировали оптику и ведут наблюдение за нашими позициями. Одним словом — там наблюдательный пункт их артдивизиона. Наши разведчики засекли корректировщиков, но подойти близко не могут: гитлеровцы усиленно охраняют церковь. Так вот, как только начнут они стрельбу — а именно в это время работают корректировщики,— вы должны первым же снарядом уничтожить этот купол. Все будет зависеть от твоей наводки, Соколова. Должна сработать, как настоящий ювелир! Вот такая задача, гвардии младший сержант.
— Постараюсь, товарищ гвардии капитан. Комбат не успел уйти на свой КП — фашисты внезапно открыли артогонь, и вражеские снаряды стали точно ложиться на позиции 177-го гвардейского артполка. Дружным залпом ответили врагу гвардейцы. Не стреляло только первое орудие. Лера припала к окуляру и тонкими чуткими пальцами стала вращать рукоятку наводки, ловя купол церкви в перекрестке нитей. Затем она опустила прицел ниже и стала удерживать перекрестье на оконном проеме. Услышав донесение наводчика: «Есть», сержант Кустов скомандовал: «Огонь!»
Снаряд точно влетел в оконный проем и разорвался внутри каменной башни. Купол судорожно дрогнул, накренился и грохнулся наземь.
— Фамилия у тебя правильная, девочка,— радостно обнял Леру комбат.— Ты не только Соколова, но и глаз у тебя соколиный. Большое тебе спасибо, Лера!
А через неделю фашисты перешли в новое контрнаступление. Бомбовые и артиллерийские удары наносились почти одновременно.
Батарея капитана Жукова вела непрерывный артогонь, отражая одну атаку гитлеровцев за другой. Большие потери несли и артиллеристы. Когда у первого орудия не осталось ни одного подносчика снарядов, Лера побежала на склад боеприпасов. Привязав лямки для переноса раненых за ящик, девочка волоком тащила снаряды к своему орудию. «Еще немножко, еще три шажка», — уговаривала

она себя, напрягая последние силы, чтобы втащить ящик на бруствер. И тут она увидела, что снаряды уже не нужны: орудие разбито, изуродовано, опрокинуто. Рядом у лафета, плотно прижавшись спиной к орудию и запрокинув головы назад, полулежали сержант Федор Кустов и заряжающий Кузьма Бондаренко, оба молодые, сильные, красивые. Присев на ящик и уронив голову на колени, девочка впервые за всю войну заплакала.

Ой, мамочка, что же мне делать?
Долго стоял молча над Лерой капитан Жуков. — Ну, ну. Не гоже гвардейцу слезы лить! — и присел рядом с Лерой.— За каждого мы втрое отплатим! Будем бить, пока не сметем всех оккупантов с нашей земли. А сейчас вытри слезы, доченька. Главное, нужно вынести всех раненых,— как о давно решенном сказал комбат.— Вот и помоги санитарам. А там — новые орудия получим, хороших ребят подберем. И ударим по гитлеровцам во всю мощь нашу.
…Уложив на плащ-палатку,— иначе не хватало сил,— выволакивала раненых Лера. К вечеру отправила в госпиталь одиннадцать солдат и пять офицеров, среди них оказался и молоденький лейтенант, которого встретила Лера в Алтухово при поездке на сооружение оборонительной линии.
На рассвете фашисты обрушили бомбовый удар на позиции артполка. Был разбит и КП комбата. Лера кинулась туда. Раскидав обломки бревен, она нашла капитана Жукова, истекающего кровью. Как могла, наложила жгут, быстро подсунула палатку под комбата и, поднявшись во весь рост, потянула его в полковой медпункт.
Фашисты заметили санитара, взяли под прицел маленькую фигурку. Снаряды рвались рядом, поднимая клубы дыма, грязи. В этом аду кромешном Лера потеряла ориентировку, не знала, куда тянуть раненого. Вокруг свистели осколки, девочка прикрыла собой комбата. Так и лежала до прихода санитарной машины. Упросила фельдшера сопровождать командира до госпиталя. А там сказали:
— Большая потеря крови, вряд ли выживет.
— Он не должен умереть, не должен! Возьмите у меня кровь,— предложила она хирургу.
…Уже в палате, придя в сознание и увидев сидящую рядом Леру, комбат как-то неестественно улыбнулся:
— Значит, мы теперь родные по крови, доченька? Через три дня комбата не стало. Лере хотелось плакать, но слез не было, словно что-то запеклось внутри. Одно желание было у девочки: вернуться на передовую и мстить, мстить за комбата, за Аню Кузнецову, недавно погибшую в бою, за всех павших однополчан.
…До батареи Лера не доехала метров триста. Помнит только, как назойливо выл «мессершмитт», как потом тряхнуло машину, как пронизывающая боль вошла в грудь и… уже совсем без боли, мягко она все падает и падает куда-то…
…Почти два месяца ничего не слышала и не могла говорить. Думала — все, не воевать ей больше. И не сможет она, юнармеец Соколова, как мечталось, дойти до Берлина и поставить свою подпись на стенах рейхстага. Но еще раз улыбнулось Лере счастье — болезнь отступила: вернулись речь и слух, зажили раны. Здесь, в госпитале, нашла ее первая большая награда — орден Отечественной войны II степени. Он был присужден ей за мужество и героизм, проявленные в боях под Смоленском, и вынос с поля боя 16 раненых. Когда повторно Лера предстала перед врачебной комиссией, то именно боевой орден послужил последним аргументом девочки, давшим ей право вернуться в строй фронтовиков.
И в этот раз после госпиталя Лера не попала к своим гвардейцам. 217-й зенитный полк 60-й армии переводился в резерв Главного командования. Полку нужны были опытные, обстрелянные наводчики. К числу опытных отнесли и пятнадцатилетнюю Леру Соколову.
И вот уже в окуляр своего прицела ловит она фашистские истребители, бомбардировщики, штурмовики. Держа на прицеле бомбардировщик, который сбрасывал бомбы на позиции зенитчиков, ей порой казалось, что летят они прямо в ее окуляр. Но ни разу Лера не сняла руку с рукоятки наводки.
За сбитый «хенкель-111» и «мессершмитт» гвардии сержант Соколова награждается медалью «За отвагу» и ей вручается значок «Отличный артиллерист».
…Военные дороги юнармейца Соколовой пролегли через такие города и села, по которым ей приходилось отступать в сорок первом году. Так их полк подошел к Днепру, за которым видны были Киев и безымянная высотка, где она рыла свой первый военный окоп.
Разместились зенитчики на опушке соснового леса и стали ждать вражеских самолетов. Но вдруг получили приказ комдива отразить танковую атаку — по долине ползли «фердинанды». Командир 3-го орудия сержант Петр Шитроиспытывающе посмотрел на Леру: «Выдержит ли девочка, ведь первый

раз против таких чудовищ стоит». У него, уже бывалого истребителя «тигров» и «пантер», от мощного рева «фердинандов» холодела спина. Лера спокойно вращала рукоятку наводки, стараясь поточней поймать в окуляр первый пятнистый танк. Четко было видно, как пробуксовали гусеницы в песчаном грунте. Огромный ствол пушки неустойчиво прыгал в перекрестке нитей, приближаясь и увеличиваясь в размерах.
Первый залп оглушил девочку, но руки ее твердо лежали на прицеле. Но увы, снаряд срикошетил! Стиснув зубы, морщась от гула ползущих громад, девочка опять прильнула к окуляру. Залп — Лера первой закричала «ура!» — и задымился «фердинанд», закружил на месте, врезаясь в песчаный грунт.
— Наводчик Соколова, принимайте орудие! — услышала Лера приказ сержанта Шитро, заменившего

убитого командира взвода.
— Есть принять орудие! — ответила Лера и продолжала бой, выполняя одновременно обязанности наводчика и командира орудия. Как только на перекрестке нитей окуляра появлялся фашистский танк, она отдавала команду: «Огонь!», и пушка продолжала громить врага.
В этом бою они подбили еще два «фердинанда» и одного «тигра». Бронированная атака фашистов захлебнулась. Наши войска начали переправу через Днепр. За этот бой и прикрытие переправы через Днепр наводчик орудия гвардии сержант Соколова, ставшая в бою командиром орудия, была награждена вторым боевым орденом — Отечественной войны I степени.
Оставив позади освобожденные Воронеж, Курск, Нежин, Киев, Тернополь, Львов, наши войска вступили в Польшу. Внезапно гитлеровцы начали обстрел позиций 217-го зенитного полка. Лера заметила, что загорелись стеллажи со снарядами. Рядом стояла не разгруженная машина с боеприпасами. Не раздумывая, Лера кинулась к стеллажам: начала сбивать огонь, разносить горящие ящики и засыпать их песком. Когда в батарейном ровике остался последний ящик, объятый пламенем, Лера схватила его и побежала к обрыву… Снаряды взорвались в трех метрах над обрывом…
Однополчане нашли Леру у обрыва в полусгоревшей одежде, всю иссеченную осколками. В полевой госпиталь артиллеристы отнесли девочку на руках.
…Не горюй, Лера, что не дошла до Берлина. Твои друзья-однополчане продолжили этот путь. И теперь с каждым новым залпом по врагу они неизменно добавляли: «За нашу Леру вам, проклятые!». Они прошли остаток пути без тебя, неся добрую память об отважном боевом наводчике, самой юной девочке-артиллеристе 1-го Украинского фронта.
…Кавалер двух орденов и восьми медалей, отличный артиллерист, гвардии сержант Лера Соколова долго лечилась в тыловом госпитале Свердловска. И только накануне Дня Победы прибыла в Москву, нашла здесь свою сестру, и они вместе, ликовали на Красной площади в первый день мира.
…Многие годы Лера Соколова жила в Москве. Там нашла свое семейное счастье… Сейчас Калерия Петровна Соколова-Олькина живет в Симферополе. В День Победы шлют ей поздравительные телеграммы однополчане-артиллеристы, зовут в гости, приглашают на встречи ветеранов полка.
Только вот куда ехать: ведь была она дочерью трех артиллерийских полков, и все три полка для нее дороги и близки, во всех трех она оставила частицу своего сердца…

тринадцать лет, даже в свой смертный час продолжал мстить врагам.