Перепись имущества

При анализе современных политических процессов надо исходить из господства русского бюрократического национализма над европейской и американской моделью. Все они переплетены с социальными и познавательными процессами25. В них скрывается специфическая «логика», которая воплощена в переписях населения, географических картах и музеях. Эти феномены социальной реальности претендуют на позна-

25 «В политике «строительства наций» новыми государствами стали очевидными действительный народный националистический энтузиазм и систематическое макиавеллистское нагнетание идеологии национализма с помощью масс-медиа, систем образования и административных распоряжений» (17,113—114).

вательное значение и связаны с существованием статистики, политической и экономической географии и истории. Данные науки считаются важными разделами социального знания. На самом деле они являются институтами власти и обслуживают ее интересы.

С конца XIX в. вплоть до настоящего времени в официальных переписях населения разных государств обнаруживается постоянный произвол. Он выражается в изменении, разделении, перестановке и новом упорядочивании категории этноса. По мере секуляризации критерий религиозной принадлежности исчезает. Его место занимает критерий этнической принадлежности. Этот факт свидетельствует о том, что классификационные категории становятся все более расовыми. После Октябрьской революции в России и обретения независимости странами Азии, Африки и Латинской Америки (после второй мировой войны) прежняя категория расы получила новую дефиницию этноса. А в России после 1991 г. происходит ее подлинный ренессанс.

Однако ни старая дефиниция расы, ни новая дефиниция этноса не соответствуют самоопределению групп населения. Эти дефиниции выдуманы и воплощены в жизнь государственным аппаратом и наукой, обслуживающей его интересы. Авторы переписей обычно отличаются страстью к исчерпывающим классификациям. Не терпят неясных и политически двусмысленных определений. Население страны воспринимается и регистрируется статистикой как целое, но каждая группа занимает в нем строго определенное место. Если те или иные группы не подпадают под существующую классификацию, они зачисляются в категорию «...и другие». В этом и состоит фиктивность переписи и государственной статистики в целом. В основании социального и

политического воображения империй лежит фикция26.

26 Первыми колонизаторами были клирики, конкистадоры, путешественники. Они навязывали местному населению собственные классификации. В них туземная социальная структура воспринималась как отражение социальной структуры страны-завоевателя. Например, испанцы всегда квалифицировали местное население завоеванных стран как князей, дворян, плебс и рабов. Перепись — продукт воображения феодального периода. В конце XIX в. она была модернизирована за счет добавления расовой или этнической при- надлежности.

По мере расширения компетенции и умножения функций госаппараты империй создали искусственную демографическую топографию. Она пустила глубокие социальные, институциональные и познавательные корни. И была просто следствием создания новых отрядов бюрократии военной, образовательной, судебной, медицинской, полицейской, таможенной, иммиграционной, пограничной и т.п. Вся структура главных государственных ведомств обороны, внутренних и иностранных дел, безопасности, информации) возникла на основе принципа расовых и этнических иерархий. Для его обоснования использовалась наука. Тем самым факт существования разных отрядов госаппарата и критерии расы-этноса отождествлялись, квалифицировались как параллельные множества.

Через сеть бюрократических учреждений (школ, больниц, полицейских участков, иммиграционных бюро, таможенных и пограничных служб, отделов записи актов гражданского состояния, нотариальных контор и т.п.) проходит масса населения. Предполагается, что сам факт такой циркуляции соответствует нормам социальной динамики. На самом деле происходит отождествление социальных процессов, государственных учреждений и познавательных схем. В результате государственные выдумки и фантазии приобретают статус действительности. Современная социальная статистика и демография — продукты такого отождествления.

Оно ведет к неожиданным следствиям. Например, религиозные общины были основанием древних и стабильных вымышленных общностей. Они совершенно не соответствовали классификационной сетке государства. Поэтому госаппарат империй насильственно присоединял другие религиозные общины к официальной государственной религии или вводил в классификации множество бессмысленных поправок. В результате госаппарат сам повинен в росте числа и значения религиозных святынь, школ и судов.

С одной стороны, он пытался регулировать и подчинять государству религиозные общины путем выработки вероисповедальных категорий переписи населения. Эти попытки были направлены на приписывание религиозным общинам этнического характера с точки зрения политики и права. Наиболее ярким примером здесь является категория «православия ных» в статистике Российской империи. С другой стороны, религиозные общины (особенно те, что находились в конфликте с официальной религией) рассматривались населением как пространство и крепость свободы. В них воспитывались и выходили на борьбу с имперским колониализмом его религиозные и националистические враги.

Таким образом, становление современных этносов неотделимо от имперского прошлого. Приписывание этносам политического значения есть результат бюрократизации управления, социальной статистики, демографии в этнографии. Все эти науки (т.е. научное сообщество) по-прежнему заинтересованы в существовании государства и сами являются звеньями его бюрократической машины.

То же самое можно сказать об экономической и политической географии. Они базируются на таких концептуализациях, действительности, которые свидетельствуют о том, что современное государственное мышление возникало в рамках традиционной структуры политический власти. Речь идет о картах, которыми оперирует экономическая и политическая география.

Из истории известно два типа карт:

1. Космографические, формальные и символические карты трех миров (небесного, земного и подземного) религиозной космологии. Они не предназначались для путешествий, а были ориентированы на постоянное напоминание о совершенных грехах и спасении души.

2. Первые светские карты были указателями для проведения военных операций и каботажного плавания. В них содержалась информация о времени, необходимом для покрытия определенных расстояний. Эти карты были локальными

и не располагали объекты изображения в стабильном географическом контексте.

Первый тип карт чертился в вертикальной, а второй — в диагональной плоскости. В них еще не было конвенции восприятия действительности с птичьего полета и не обозначались границы — исходные критерии бытия современных государств и политической географии. Сама идея государственной границы насчитывает менее 150 лет. Только с 1870- х гг. границы начали рассматриваться как непрерывные линии на карте, которые ничему конкретному на земле не соответствовали27. Они просто отделяли один государственный суверенитет от другого.

Вплоть до конца XIX в. пространство описывалось в категориях священных столиц и мест поселения людей. Такие топосы могут восприниматься эмпирически без особого труда. Тогда как территория государства была и остается абстракцией. Эта абстракция связана с понятиями

«государственного суверенитета» и «государственной границы». Данные термины фиксируют часть абстрактной территории, которую занимает государство как невидимое ограниченное пространство. Однако указанная система абстракций — государственная территория, государственный суверенитет, государственная граница — обосновывали необходимость появления целых отрядов паразитического государственного аппарата — пограничной и таможенной службы. Данные абстракции вошли также в определение государства и нации и пока еще не ставятся под сомнение ни представителями политического, ни сторонниками этнического понимания нации.

27 «Проходящие между прилегающими государственными территориями государственные границы имеют особое значение, поскольку они определяют предел и пространственную форму охватываемых ими политических регионов. Границы проходят там, где горизонтальные разграничения государственных суверенитетов рассекают поверхность земли. В качестве вертикальных разграничений границы не имеют горизонтального измерения» (17, 168).

В антропологической концепции нации показано, что воплощение абстракций в действительность связано с ростом госаппарата. Этим объясняется сходство переписи и карты. Обе функционируют на основании принципа тотальной классификации. Уже сам этот принцип склоняет его изобретателей и потребителей к действиям с революционными последствиями. Однако в основе таких действий лежит идея государственного (полицейского и научного) надзора над действительностью.

Хронометр был изобретен в 1761 г. Вслед за тем вся земля была разделена параллелями и меридианами. После этого геометрическая сеть стала накладываться на неизвестные морские и сухопутные территории. Возникла задача заполнения и описания каждой клетки на карте. Раньше путешествия осуществлялись с целью познания, грабежа и религиозного миссионерства. Теперь они начали возлагаться на армию. Первые географические ведомства возникли в составе флотских и армейских министерств. Так появились профессии топографов и землемеров. А эти профессионалы подвергли пространство тому же надзору, который издавна навязывался населению государственной статистикой. Возникла необходимость взаимного

приспособления карты и власти28.

В результате практического воплощения принципа тотальной классификации карта стала господствовать над действительностью, а не наоборот. В этом качестве она обосновывала увеличение госаппарата: «Дискурс производства карт стал парадигмой, в рамках которой функционировали и об-

28 Оно шло от триангуляции к триангуляции, от войны к войне и от одного мирного трактата к другому. Вопросы войны и мира всегда были воплощением государственного произвола. На его основе возникало нынешнее международное право. В настоящее время в мире существует множество государственных границ и связанных с ними служб (отделы виз и регистрации, таможня, пограничная служба и т.д.). Все они есть институционализованный синтез политического произвола и мифологических представлений. Политическая география воплощает идею тотального надзора над пространством. В этом контексте функционируют

служивали ее армия и бюрократия» (17, 170). Лишь в конце XIX в. управление государством начало базироваться на территориально-картографических основаниях, а связь между переписью населения и картой стала нормой. С одной стороны, нынешние политические карты разрывают бесконечные цепи классификационных категорий населения, выдуманных госаппаратами. С другой стороны, демография становится политическим содержанием формальной топографии карты. В обоих случаях политические цели государства определяют познавательные цели статистики и демографии. Принцип тотальной классификации воплотился в новом типе карты. Исторические карты были введены госаппаратами империй и непосредственно подготовили русско-советский бюрократический национализм XX в29. Они появились лишь в конце XIX в. и были подчинены новому картографическому дискурсу. Эти карты «доказывали» давность принадлежности единиц территории конкретным империям: «Хронологически упорядоченными последствиями таких карт стали политико-биографические нарративы, простирающиеся далеко в глубь истории. Эти нарративы были взяты на вооружение национальными государствами XX в., которые стали наследниками колониальных империй» (17, 171). В основании этого дискурса лежит явная ложь: актуальный политико-биографический уклад опрокидывается на тысячу и более лет назад; при этом не учитывается, что сам дискурс является изобретением нового времени. Тем самым история — вкупе со статистикой,

географией, этнографией и демографией —

29 В Европе давно существовало право законного наследования и передачи территорий. Оно начало применяться и в отношении колоний. По мере их оккупации захватчики обосновывали свое право на данные территории с помощью квазиправового метода наследования. Местным властителям приписывался суверенитет в феодальном смысле слова. Поэтому они либо устранялись, либо вынуждены были подчиниться захватчикам. Оккупанты начали широко пользоваться помощью ученых — географов и историков. Последние начали заниматься реконструкцией вымышленной истории обладания

приобретает ранг «научного доказательства» того, что нации возникли значительно раньше нового времени.

В начале XX в. появились также карты-логосы. Они транслируют обычай империй обозначать на карте одним цветом метрополии и колонии. Выкрашенная в определенный цвет колония становилась фрагментом мозаики. По мере закрепления в памяти поколений формы фрагмента он становился

«нормой» и мог быть вынут из географического и исторического контекста. Тем самым отпадала необходимость любых объяснений (географической широты и долготы, названий городов, обозначения рек, морей, соседних стран и т.д.). Оставался чистый знак, не имеющий уже никакого отношения к ориентации в пространстве,

В таком виде этот знак переносился на государственные флаги, канцелярские документы и печати, плакаты, конверты, обложки журналов, книг и учебников, проспекты отелей и вообще на любые рекламные издания. Так реклама переплеталась с вымышленной историей. Карта-логос проникала в сознание масс населения и становилась эмблемой возникающего национализма. Места рождения, пребывания и заключения революционных деятелей становились центральным мотивом в легенде революционно-освободительной борьбы с колониализмом. Эти места приобретали сакральное значение. А по сути дела становились кормушкой, из которой хлебали официальные «деятели искусства».

Музейное дело — следующий элемент национализма. Сам музей и связанное с ним воображение имеют политический характер. На протяжении XX в. в разных странах росло число музеев и аналогичных учреждений. Это свидетельствует о политизации представлений об историческом процессе.

До XIX в. имперские властители не проявляли никакого интереса к памятникам завоеванных цивилизаций. Инициатива обычно исходила от наместников и имперских чиновников. Они первыми начали собирать коллекции местных древностей и проявлять интерес к изучению их истории. Все это делалось для того, чтобы еще сильнее связать колонии с мет-

пополней. В этом процессе ни одно государство никогда не руководствовалось познавательными интересами науки30. Оно осуществляло эти действия на основе материального своекорыстия и политического расчета госаппарата. Важнейшую роль при этом сыграл ряд факторов, которые наиболее ярко проявились в истории Российской империи XIX в.

Время интереса к археологии и археографии совпало со временем первых столкновений «прогрессистов» и «консерваторов» в образовательной политике (первая треть XIX в.). Первые требовали от правительства увеличить ассигнования на образование. Вторые опасались крамолы (влияния революционной Франции) и последствий образованности. В контексте этого спора археологические и археографические мероприятия стали важным звеном консервативной политики в области образования, их финансирование осуществлялось как элемент политики издания религиозных текстов (Библии, святоотеческих сочинений, житий святых и т.п.). В Европе археология и археография длительное время находились в тесном контакте с миссионерскими службами. В России генезис этих наук был переплетен с деятельностью Синода как главной церковно-бюрократической структуры.

Так начали фабриковаться программы строительства памятников и музеев. Эти программы всегда были связаны с актуальной политикой правительств. Например, строительство памятников великим людям древности призвано было подчеркнуть: их потомки не способны на великие деяния и самостоятельное политическое бытие и потому нуждаются в имперских наместниках-колонизаторах. Только последние могут обеспечить мир и надлежащее управление на данной территории.

Вначале империи придавали одинаковое значение исследованию древностей и истории покорения данной территории.

30 Наместники и чиновники начали уделять внимание раскопкам, измерениям, фотографированию, реконструкции, сохранению, выставкам и изучению древностей. Археологические и археографические комиссии возникали в рамках имперских ведомств и тем самым становились важным политическим институтом.

Со временем второе направление деятельности свертывалось. Древности все более связывались с туризмом, который постепенно становился частью политики в области культуры. Госаппарат интересовался туризмом прежде всего как источником доходов. Удовлетворяя собственное своекорыстие, он одновременно выступал в роли «патрона и хранителя» местных традиций. Так шел процесс создания музеев и других краеведческих учреждений. Уважением к прошлому в нем и не пахло. Вся эта тряхомудия выполняла роль регалий, которыми сами себя награждали имперские чиновники.

Перечисленные факторы лежат в основании отношения госаппарата к прошлому. Для него характерно неверие в «святость» или особое значение памятных мест. Влияние прогресса выразилось в том, что археологические описания стали дополняться фотографиями, фильмами, диапозитивами, компьютерными изображениями и т.п. Так возникла еще одна отрасль издательского дела — почтовые марки и открытки, названия отелей, марки пива и сигарет, школьные учебники и «заказные» научные книги. Сам факт издания всей этой макулатуры свидетельствует о том, что возникла иллюстрированная перепись государственного имущества. Политический смысл археологии усиливался по мере развития технического производства и увеличения числа государств. А сторонники «чистой науки» способствовали распространению иллюзий о неком «культурном» значении всего этого старья, производство которого становилось повседневностью. Этот факт показывает действительную силу государства.

СССР (после Октябрьской революции) и бывшие колонии Азии, Африки, Латинской Америки (после установления независимости) унаследовали и укрепили форму ведения музейного дела, сложившуюся в Российский империи. Это значит, что все элементы археологического производства могут быть символом любых политических режимов — от монархических и военных до революционных и демократических. Во всех случаях мифологика власти определяет содержание и структуру всего круга социальных наук — статистики, демографии, этнографии, географии, истории и археологии.

Она лежит в основании современного стиля политического мышления, влияющего на все идеологии современности.