Глава семнадцатая. Пока Клара гуляла с Летицией, сэр Уилоби развесил свое самолюбие сушиться; оно, как это случается с иной материей в непогоду

Фарфоровая ваза

Пока Клара гуляла с Летицией, сэр Уилоби развесил свое самолюбие сушиться; оно, как это случается с иной материей в непогоду, немного село. Вскоре, однако, в обществе миссис Маунтстюарт-Дженкинсон, представительницы того самого света, которого он так страшился и который вместе с тем так стремился покорить с помощью всех имевшихся в его распоряжении средств, бархатистый ворс его самолюбия вновь обрел свойственную ему мягкость и блеск. Взгляд миссис Маунтстюарт-Дженкинсон действовал на него одновременно как заклинание и приказ, моментально преображая его в того самого повесу, какого ей угодно было в нем видеть, — в веселого, беспечного сэра Уилоби, остротой парирующего остроту. Учтивый джентльмен признает королеву своим единственным законодателем. Мужское одобрение, хоть оно и помогает завоевать благосклонность дам, все же не так высоко расценивается джентльменом с болезненно развитой мнительностью, готовым всюду видеть афронт своему самолюбию, ущерб своему благополучию и угрозу своему владычеству. Мужчины к тому же продажны в самом элементарном смысле этого слова: их можно купить хорошим вином, задобрить дорогими сигарами, пленить непринужденной фамильярностью обращения. А впрочем, их особенно и покупать не стоит. Ведь оттого, что на вас косо посмотрит мужчина, вы не умрете. Зато один взгляд женщины способен превратить вас из гордого своим опереньем петуха в жалкого, облезлого цыпленка. К счастью, для того чтобы заручиться благосклонностью дам, тоже существуют средства. Достаточно обладать острым языком или — еще проще — стройной ногой. Если на вашей стороне окажется сама природа, если вы изящны и к тому же скромны, если вы прочно заняли свое место на солнечной стороне бытия, то и женщины будут поддерживать вас. А заручившись их благосклонностью, вы можете быть спокойны: вы обретете в каждой из них зеркало, которое до конца дней ваших будет отражать ваш облик. Все, что говорится о женском непостоянстве, вздор. Затроньте ее воображение однажды, и она ваша пожизненная раба. От вас ничего не потребуется взамен, ничего, кроме самой обычной любезности придворного кавалера. Она будет отрицать, что вы стареете, будет ограждать вас от сплетен, откажется видеть вас в смешном свете. Инстинктом ли, кожею или невидимыми щупальцами сэр Уилоби, не хуже записной кокетки, ощущал таинственную силу женского могущества.

Без этого знания ему бы несдобровать. Нужда, необходимость защищать свою персону заставляла его находить и средства для защиты. По части самосохранения это был сущий маг и волшебник, чуткий, дальновидный, знающий точно, без указки, какой именно травой лечиться от укуса змеи. Болезненное самолюбие мешало ему подчас разглядеть, что делается в душе у противника, но оно же и побуждало его к безостановочной деятельности. Вот и теперь, еще не догадываясь о размерах грозящей ему опасности, он решил, по стратегическим соображениям, обольстить миссис Маунтстюарт и, прибегнув к тактике тонких намеков, предвосхитить чудовищную случайность, которая, быть может, его подстерегает. Разумеется, он не стал намекать на Кларино непостоянство. Нет, он всего лишь посетовал на собственную переменчивость, точнее, на некоторые перемены, происшедшие в его восприятии Клары. Легко, тоном человека, умеющего оценить шутку, он снова затронул тему фарфоровой плутовки.

— Я, кажется, начинаю постигать смысл вашего определения, — сказал он.

— Только не забывайте, пожалуйста, что я в нее влюблена, — сказала миссис Маунтстюарт.

— Разумеется. Это наша общая участь.

— Которою, я полагаю, вы довольны.

Этого сэр Уилоби не отрицал.

— Как вам кажется — можно ли будет со временем отбросить вторую часть вашего определения?

— Спросите после того, как она станет матерью, мой дорогой сэр Уилоби!

— Ваши слова я понимаю в том смысле, что…

— Понимайте их как хотите — лишь бы ваше толкование воздавало должное той, о ком мы толкуем.

— О, в этом смысле ни одно из моих толкований не может удовлетворить меня до конца. Предоставлю заполнить недостающие штрихи оригиналу.

— Вот и хорошо. К чему спешить? И пусть вас не тревожит слово «плутовка». Ваше беспокойство было бы понятно, если б вы, скажем, еще не связали ее с собою окончательно.

Это замечание внезапно распахнуло дверь в гулкую пустоту, зиявшую в его душе.

Он пытался отшутиться, говоря, что пылкое восхищение, быть может, не наилучший способ привязать к себе «плутовку», но, оглушенный громовыми раскатами, к которым втайне прислушивался, смешался и умолк. Миссис Маунтстюарт улыбнулась при виде того, как одно упоминание об огромном счастье, выпавшем на долю влюбленного, совершенно его сбило, выбросив из плавного течения диалога и ввергнув в бурную стремнину. Оборвавшись, разговор, как это обычно бывает, возобновился уже на более легкой ноте.

— Как хорошо выглядит мисс Дейл!

— Да, неплохо. Ей пора замуж, — сказала миссис Маунтстюарт.

Сэр Уилоби покачал головой.

— Если б ее можно было уговорить! — сказал он.

Она сочувственно кивнула.

— Быть может, чужой пример на нее подействует?

Он изобразил на своем лице крайнюю рассеянность.

— Да, конечно, пора. Но где найти партнера, который был бы ее достоин? За последние годы она приобрела еще одно качество: зрелость ума, и оно прекрасно гармонирует с великолепными свойствами ее характера, быть может, несколько романтичного. Впрочем, небольшая доля романтики, на мой взгляд, женщине не вредит.

— Совсем небольшая — пожалуй.

— Она называет ее своей листвой.

— Очень мило. Ну так как же вы решили относительно Ахмета? Вы его не уступите?

— Меньше, чем за четыреста, — никогда!

— Бедный Джонни Буш! Вы забываете, что жена выдает ему деньги на карманные расходы. Вы бессердечный делец, сэр Уилоби!

— Нет. Я просто не хочу расставаться с конем.

— Ну и прекрасно. «Листва» — это прелестно, в особенности для игры в прятки… тем более что в этой листве не таится никаких плутовок. Это единственное, что я имею против Летиции Дейл. Чрезмерная преданность бросает тень на весь наш пол. Видно, не зря вас считают деловым человеком: в каждой сделке вы стремитесь извлечь максимальную выгоду для себя. Как видите, у меня никакой «листвы» нет, я изъясняюсь самым обнаженным, прозаическим языком.

— И тем не менее, дорогая миссис Маунтстюарт, смею вас уверить, разговор с вами оказывает на меня не менее окрыляющее действие, нежели беседа с мисс Дейл.

— Ах, но листва, листва! Где уж вашему брату сжалиться над бедной, одинокой и беззаветно преданной женщиной!

— Но ведь я высказал вам свое восхищение без утайки!

— А я в большой степени утаила свое.

Тут миссис Маунтстюарт вспомнила о цели своего утреннего визита, которая заключалась в том, чтобы пригласить доктора Мидлтона к себе обедать. Сэр Уилоби довел ее до дверей библиотеки. «Будьте настойчивы!» — напутствовал он ее.

Разговор с миссис Маунтстюарт, который, как ему казалось, достиг цели, не только восстановил душевные силы сэра Уилоби, но и помог ему увидеть вину своей невесты во всей ее чудовищной наготе.

Дожидаясь выхода миссис Маунтстюарт из библиотеки, он представил себе эту вину в виде сферического тела, дерзновенно вращающегося вокруг собственной оси. Для того чтобы всесторонне охватить эту шарообразную массу и при этом испытывать меньше боли, он постарался отвлечься от образа Клары, отодвигая его от себя все дальше и дальше.

Подобное умение абстрагировать боль, вынести ее за пределы собственной личности, измерить ее и взвесить с точностью математика, дается не каждому. Это настоящее искусство. А быть может, одна из форм, в какую облекается инстинкт самосохранения: человек с душой легкоранимой непременно должен обладать этим инстинктом, иначе он, подобно деревушке у подножья скалы, что грозит обвалиться всякую минуту, подвергается постоянному риску быть раздавленным людской несправедливостью и жестокостью. Если же смотреть на это умение абстрагироваться как на искусство, то — да будет известно всем, кто желает в нем преуспеть — необходимо, чтобы оно имело также поддержку извне. Даже у сэра Уилоби этот его инстинкт самосохранения несколько померк и поувял и ожил только под влиянием беседы с миссис Маунтстюарт. Это она помогла ему воспарить и приблизиться к одному из идеальных образов сэра Уилоби Паттерна, какие лелеяло его воображение. С джентльменами он был заправским британским джентльменом, с дамами — культивировал в себе галльский дух кавалера при дворе одного из Людовиков, начиная с Тринадцатого и кончая Пятнадцатым, и всей душой привязывался к тем, кто поощрял его выступать в этом обличье. Разумеется, галльский дух сдабривался британской степенностью: за суфле и шампанским ощущался солидный английский ростбиф. Как истый британский джентльмен, гарцевал он на своем резвом скакуне, изящный и неустрашимый. А в гостиных умел нашептывать любезные пустячки не хуже любого француза и поддерживать оживленный диалог, доводя его до сущей оргии остроумия. Дерзость, впрочем, он парировал не одними остротами — его рапира всегда была к услугам того, кто дозволял себе перейти границы. Таков был идеальный образ сэра Уилоби Паттерна, созданный им самим. Клара же нисколько не способствовала выявлению этого образа и выказывала полнейшее к нему равнодушие; мало того, в ее присутствии образ этот как бы съеживался и увядал. В обычных своих размышлениях сэр Уилоби великодушно закрывал на это глаза: он — воплощение мужского благородства, она — женской красоты. Но когда беседа с миссис Маунтстюарт неожиданно воскресила этот идеальный образ, засиявший тем ярче, что сэр Уилоби еще не оправился от обиды, причиненной ему Кларой, он вырвал ее из сердца и предался созерцанию медленно вращающейся перед его взором сферической проекции ее вины перед ним.

Прилежный читатель Книги Эгоизма, он полностью оценил мудрость почерпнутого в ней изречения: «Если раненое самолюбие не ответит ударом обидчику, оно неизменно нанесет удар самому себе». Но как здесь ответишь? Будь Летиция лет на десять моложе, можно было бы избрать ее орудием мести. Сейчас такая мысль представлялась нелепой. Летиция рядом с Кларой казалась олицетворением зимы. В целях самозащиты он должен покарать Клару, это верно. Но сопоставить это цветущее существо с такой картиной увядания было слишком оскорбительно, и он с негодованием отверг мысль о Летиции.

Миссис Маунтстюарт уже занесла ногу на подножку своей кареты, когда в нижней части парка, там, где майская, еще желтоватая зелень буков светлела на фоне бурого покрова прошлогодней листвы, показались шелковые зонтики мисс Дейл и мисс Мидлтон.

— А что за кавалер с ними? — спросила миссис Маунтстюарт.

В самом деле, рядом с дамами шел какой-то господин.

— Неужели Вернон? — удивился Уилоби. — Навряд ли. Он сейчас терзает Кросджея.

В ту же минуту Вернон вышел с Кросджеем — дать ему размяться перед обедом. Увидев мисс Мидлтон, Кросджей понесся ей навстречу. Вернон спокойно зашагал ему вслед.

— У нашей плутовки, случайно, нет кузена? — спросила миссис Маунтстюарт.

— Нет, у них в роду бывало только по одному ребенку в каждом поколении.

— А у Летти Дейл?

— Кузен?! — воскликнул он таким тоном, словно мисс Дейл приписали огромное состояние. И прибавил: — По мужской линии — никого.

В это время из аллеи, ведущей к круглой площадке перед порталом Большого дома, вынырнула станционная коляска. На козлах сидел Флитч. Он не должен был здесь быть, он нарушил запрет, он это знал, но оправданием ему служило то, что он трудится ради поддержания жизни семьи. Жалкое, почти собачье выражение, с каким он то и дело подносил руку к шляпе, как бы умоляя о снисхождении, было поистине трогательно.

Сэр Уилоби сделал рукой знак, чтобы он приблизился.

— Итак, вы здесь, — сказал он. — И даже с багажом.

Флитч соскочил с козел и прочитал вслух то, что было написано на одном из ярлычков: «Полковник де Крей».

— Полковник повстречался с дамами? Или он обогнал их на дороге?

Но повесть, которую Флитчу предстояло поведать, была весьма печального свойства.

Он начал издалека: после того как он потерял место у сэра Уилоби, он был вынужден брать всякую работу, какая подвернется, и хоть знал, что не имеет права появляться здесь, надеялся, что его простят, приняв во внимание рты, которые он кормит, работая кучером при железнодорожной станции, где его и нанял господин полковник, и он надеется, что сэр Уилоби простит, что он доставил сюда его друга, а он, Флитч, прекрасно помнил, что господин полковник — друг сэра Уилоби, и господин полковник тотчас его, Флитча, узнал и сразу его приветствовал, не заметив, что на нем не было паттерновской ливреи. «Э, да это Флитч, — сказал господин полковник. — Опять на старом месте. И тебя за мной прислали?» И тогда он, Флитч, рассказал господину полковнику о своем плачевном положении. «Увы, сэр, — сказал он, — нет, я не на старом месте: куда мне!» А полковник — все такой же добрый и сердечный, как всегда, — с участием расспросил Флитча о его семействе. А теперь может случиться, что он и этого жалкого места лишится, ибо если уж прилепится к человеку беда, то не отстанет, — хоть ты в воду ныряй, хоть по воздуху лети — она все равно с тобой! Раз в жизни допусти глупость — и все: ты конченый человек.

— А теперь, сэр Уилоби, я покорно прошу вашего снисхождепия. — И с этими словами Флитч перешел к вещественным доказательствам последней стрясшейся с ним беды. Он открыл дверцу коляски, на дне которой лежала груда осколков.

— Как, как, как?! — вскричал сэр Уилоби. — Что такое? Как это случилось?

— Что это у вас? — спросила миссис Маунтстюарт, насторожив ушки.

— Это была ва-аза, — элегически протянул Флитч.

— Фарфоровая ваза! — поправил сэр Уилоби.

— Китайский фарфор! — чуть не закричала миссис Маунтстюарт.

Сэр Уилоби протянул ей осколок для обозрения.

Она поднесла его к самым глазам, потом отставила руку и осмотрела его на расстоянии. Из груди ее вырвался душераздирающий вздох.

— Уж лучше бы бедняга повесился, — сказала она.

Скорбное лицо Флитча снова задергалось, он судорожно задвигал руками, знаменуя этим намерение продолжать свою печальную повесть.

— Как же это случилось? — властно вопросил сэр Уилоби.

Флитч в ответ призвал своего бывшего хозяина в свидетели того, что он всегда был осторожным и искусным кулером.

— Я приказываю вам сейчас же рассказать, как это случилось! — прогремел сэр Уилоби.

— Ни капли, сударыня! Со вчерашнего ужина ни одного глотка — истинная правда! — обратился Флитч за поддержкой к миссис Маунтстюарт.

— Не сворачивайте в сторону, — подбодрила она его.

И он повел свой дальнейший рассказ по прямой.

Флитч не спеша спускался под гору и, не доезжая мельницы Пайпера, там, где река Уикер пересекает дорогу на Рэбдон, увидел, как навстречу ему поднимается воз. Воз принадлежал Хоппнеру и был, как всегда, перегружен, так что лошади с трудом тащились в гору. В том же направлении в гору шагала какая-то молодая дама. Воз застрял, и Хоппнер со всей мочи хлестнул по лошадям. Лошади понесли как безумные, молодая дама отскочила в сторону. Полковник выпрыгнул из коляски, а Флитч — чтобы не задавить даму — свернул на обочину, и дама, благодарение богу, была спасена, а когда он узнал, кто была эта дама, он еще раз вознес хвалу небесам.

— Она была одна? — спросил сэр Уилоби, уставившись на Флитча с трагическим изумлением во взоре.

— Итак, — вставила миссис Маунтстюарт, побуждая Флитча продолжать свой рассказ, — спасая даму, вы опрокинули экипаж.

— Спросите Бартлета, сударыня, нашего бывшего лесничего; он свидетель, мне пришлось въехать на обочину, и… коляска, разумеется, перевернулась. А ваза, она — бац об столб, как раз на двенадцатой миле, словно только и ждала случая! Потому что ведь никто другой не пострадал, а если бы ваза эта не ударилась, она бы не разлетелась на мелкие кусочки, мы с Бартлетом собирали их целых десять минут и собрали-то все — до мельчайшего осколка! И Бартлет сказал, да и я так думаю, сэр, что во всем этом чувствуется рука провидения — потому что в самом деле, сэр, все мы очутились там разом, словно так было кем-то задумано.

— После чего Гораций, благоразумно решив не доверять больше свои драгоценные члены этой неустойчивой колымаге, присоединился к дамам и совершал свой дальнейший путь пешком, — сказал сэр Уилоби, обращаясь к миссис Маунтстюарт.

— И все, слава богу, целы и невредимы, — заключила та.

Собеседники, не сговариваясь, взглянули на нос бедняги Флитча и многозначительно хмыкнули.

Миссис Маунтстюарт протянула несчастному полкроны, а сэр Уилоби, приказав лакею взять вещи из коляски и осторожно собрать осколки, велел Флитчу убираться как можно скорее.

— Вот вам и свадебный подарок полковника! — сказала миссис Маунтстюарт, уже сидя в карете. — Я навещу вас завтра.

— Милости просим, сударыня, — каждый день! Да, вы, пожалуй, угадали назначение бывшей вазы, — сказал сэр Уилоби и отвесил гостье прощальный поклон.

— Ну что ж, теперь вам будет легче поделить подарок, если вздумате расходиться! — крикнула миссис Маунтстюарт и сделала прощальный знак рукой. Стук колес удаляющегося экипажа не заглушил последнюю ее реплику. — Как хотите, а в этот фарфор наверняка вселилась какая-нибудь плутовка, — донеслось до ушей сэра Уилоби.

Беспечный и равнодушный свет отвешивает нам время от времени подобные оплеухи.

Бог с ней, с вазой. Горацию придется раскошелиться на другой свадебный подарок, вот и все — не дарить же осколки! Судя по ним, ваза была драгоценной, — ну, да сейчас не до этого. Но что означала одинокая прогулка Клары по проселочной дороге? И как сэра Уилоби Паттерна угораздило попасть в эту бесовскую западню, вверив свою честь такой особе, как Клара Мидлтон!