Глава четырнадцатая

Сэр Уилоби и Летиция

«Мисс Дейл я беру на себя».

Сэр Уилоби не забыл своего обещания. Поиграв с юным Кросджеем, он услал его и погрузился в размышления. В такой позе обычно изображаются на памятниках государственные мужи, погибшие на посту.

В главе сто четвертой тринадцатого тома Книги Эгоизма значится: «Обладание, не налагающее обязательств по отношению к той, которою обладаешь, есть состояние, близкое к блаженству».

Обладание на подобных условиях встречается весьма редко. Землею, например, нельзя владеть без обязательств как перед нею самой, так и перед сборщиком налогов; обладание красивой одеждой налагает множество обязательств; обладание золотом, драгоценными камнями, произведениями искусства и великолепной мебелью — сущие вериги; обладание женой налагает неисчислимые обязательства. Во всех названных случаях обладание — это синоним рабства, а блаженство, которое оно доставляет, — блаженство пьяного илота. Как бы ни опьянялась наша душа гордой радостью обладания, она все равно закрепощена.

Есть, однако, вид обладания, наиболее из всех совершенный, при котором мы не теряем свободы, не несем никаких обязательств, а, напротив, все время что-то получаем и ничего не даем взамен, или если уж даем, то самую малость, какую-то ничтожную частицу себя, в виде — да простит нам читатель такую метафору! — отходов, испарений или, если угодно, излучений, — словом, в виде не подлежащих контролю щедрот, выделяемых порами души, благодаря чему даже самый процесс отдачи оказывается благотворным для нашего организма. Счастье подобного обладания дано испытывать тому, кто владеет сердцем беззаветно преданной женщины.

Наделенная душой мягкой как воск, эта милая язычница чаще всего пребывает распростертой ниц перед своим кумиром. Ей ничего от вас не нужно — будьте лишь, не переставая, ее солнцем, тем более что это вполне отвечает запросам собственной вашей натуры. Итак, союз идеальный: она одухотворяет вашу материальную сущность, с одной стороны, и придает материальность парению вашего духа — с другой. Поистине счастливое сочетание!

Благословение богов почиет на подобном союзе.

Самый вид избранников, увенчанных сим счастливым венцом и ореолом, убеждает нас в этом. Люди, слабые духом, оробели бы перед лестным натиском женского преклонения или считали бы нужным отвечать на него взаимностью — хотя бы частичной, забывая, что чувство не мяч, что если начать им перекидываться, рискуешь расплескать драгоценный нектар поэзии; иные, что совсем недопустимо, принялись бы жалеть своих поклонниц, а то еще вздумали бы перенести священный огонь с одинокого алтаря весталки в свой домашний очаг, дабы согревать им комнатные туфли супружеской привязанности. Нет, не таких венчают боги! Избранники богов и сами походят на богов. Благородные в своей неуязвимости, они оттого и в состоянии удержать на своем челе возложенный богами венец, что несут его в божественном неведении чувства, которое зародили в чужом сердце.

Но и этих избранников, как мы вскоре убедимся на примере лучшего из них, подстерегает опасность.

В своих отношениях с мисс Дейл сэр Уилоби Паттерн уже давно достиг состояния, близкого к блаженству. Она принадлежала ему всей душой, он же не был связан с ней ничем. В ней были все достоинства повилики и ни одного из недостатков этого паразитирующего растения. Она посвятила себя изучению его личности и, сделавшись восторженной толковательницей этой личности, нашла свое истинное призвание; обратясь к ней, наш счастливец, что бы о нем ни вздумали говорить другие, мог всегда рассчитывать на щедрую дозу целительного бальзама. Она проникала в самое святилище его души и приятно щекотала обитательницу этого храма. Он даровал ей это право на манер королей, предоставлявших, как известно, особые привилегии кошкам, которым, хоть и не разрешено заговаривать с их величествами, не возбраняется таращить на них глаза. И в самом деле, никто не станет отрицать, что внимательные круглые глаза этих смиренных созданий прекрасно гармонируют с придворной помпой.

Еще одна цитата из Книги (тот же том): «Всякий отказ, даже добровольный, причиняет боль».

Мысль изысканно тонкая, как, впрочем, и все мысли, призванные охранять святую святых Эгоизма, — и для того чтобы ее как следует усвоить, вам пришлось бы проштудировать целиком все тома Книги, посвященные разделам первому и второму, на что ушли бы лучшие годы вашей жизни — вплоть до глубокой старости; впрочем, быть может, лучше пополнить ее страницы собственными наблюдениями или, напротив, захлопнуть ее и больше к ней не возвращаться. Некий почтенный джентльмен утверждал, будто у него на переносице вырос седой волос, от которого он никак не мог избавиться: только вырвет его, а он опять тут как тут! В конце концов почтенный джентльмен примирился с тем, что у него на переносице растет седой волос, и даже стал им любоваться. Мы не ставим себе задачу выяснить влияние этого волоса на самочувствие и внешность почтенного джентльмена. Здесь существенно другое, а именно: что наш джентльмен умудрился заметить тончайший волосок; должно быть, истина, приведенная нами выше, еще тоньше, ибо вот уже много веков — с того самого дня, как мужчина начал искать себе подругу жизни, — она торчит у человечества между глаз, а оно ее упорно не замечает. Возможно, что почтенный джентльмен был жертвой галлюцинации или оптического обмана, но наша истина имеет вполне реальную основу, и, право, людям не помешало бы поучиться у этого старика его способности к терпеливому созерцанию.

При всей своей готовности — во имя долга и выгоды (сочетание не столь редкое!) — отказаться от мисс Дейл, сэр Уилоби Паттерн не мог не задуматься: ведь он не просто выбрасывал ее, так сказать, куда-то в пространство; нет, он кидал ее другому, — а это испытание куда более трудное, чем прежнее, когда он просто сбросил ее наземь, на обочину, как ненужную ношу, и пошел дальше своей дорогой. Как знать, в объятиях мужа она — и быть может, очень скоро — позабудет того, кому была обязана хранить верность в душе. Пока ее союз с Верноном существовал только в проекте, сэр Уилоби мог думать о нем спокойно — природное великодушие брало свое. Но при одной мысли, что план этот облечется плотью и кровью, его начинало коробить: меркнул непорочный образ его Летиции.

Тем не менее, если бы только он мог быть уверен, что, несмотря на столь радикальную перемену в образе жизни, дух ее сохранится прежним, он, вероятно, решился бы соединить этих двоих столь необходимых ему людей, ради того чтобы удержать их подле себя, а также — чтобы успокоить невесту. Правда, мысль о такой возможности всякий раз вызывала в нем легкую судорогу презрения к женщине, способной на физическую измену; не удивительно, что он схватился за Книгу, раскрыв ее на той странице, где прекрасный пол заклеймен огненными письменами и где рассказывается о недостойных уловках затравленного зверька, пытающегося бегством спасти себе жизнь. В этой величайшей из книг женщине нет пощады. Впрочем, закроем ее.

Поскольку написана она главным образом мужчинами, именно мужчины и черпают силы в ее мудрых речениях. Перебрав в уме с полдюжины общеизвестных афоризмов, сочиненных в посрамление женщины (и вытравленных на меди, отполированной долгим употреблением), сэр Уилоби почувствовал, как к нему возвращается бодрость.

При виде поблекших ланит Летиции он испытал новый прилив сил.

Его Клара — и вдруг ревнует к этому бедному, увядшему листку!

Что и говорить, было бы неплохо, если бы его невесте сообщились кое-какие достоинства Летиции. Но это вам не кулинария, и этих двух женщин не смешаешь так, чтобы они составили одно целое. Если попытаться варить их в одном котле — что сэр Уилоби, собственно, и делал, поселив их под одной крышей, — то в результате произойдет еще большее размежевание, усугубление индивидуальных черточек каждой. Другое дело, если б сами они стремились к совершенству и позаимствовали друг у дружки недостающие им качества! Или, если бы, скажем, некий достаточно просвещенный султан взялся бы на строго научной основе вывести у себя в серале новый вид! Стоит ли, впрочем, задерживаться на безумной мечте, промелькнувшей в голове сэра Уилоби с молниеносностью экспресса?

Тетушки Изабел и Эленор сидели с мисс Дейл, склонившись над пяльцами. Одного быстрого взгляда в сторону мисс Эленор было достаточно. Она поднялась и, бряцая ключами на поясе, дала мисс Изабел понять, что ее призывают хозяйственные хлопоты. Немного выждав для приличия, мисс Изабел столь же плавно исчезла в дверях вслед за нею: в доме царила идеальная дисциплина. Сэр Уилоби сел и, положив ногу на ногу, принялся барабанить пальцами по колену, отстукивая какой-то мотив.

Летиция почувствовала, что в его молчании кроется нечто значительное.

— Вы расстроены делами? — спросила она.

— Меня не так-то легко расстроить, — отвечал он. — Под «делами» вы разумеете дела государственные или личные?

— Я имела в виду государственные дела.

— Не думаю, чтобы я был меньшим патриотом, чем кто-либо другой, — сказал Уилоби. — Но я привык к глупости моих соотечественников; к тому же корабль, на котором мы плывем, достаточно добротен. В худшем случае нам грозит повышение цен и налогов; быть может, раздача супа бедным у ворот Большого дома или двух-трех десятков ведер угля да разрешение рубить деревья в дальних рощах. Не забывайте, что я феодал.

— Увы, времена рыцарей в доспехах миновали, — сказала Летиция. — А вместе с ними миновали и замки с подъемными мостами. С тех пор как мы увлеклись внешней торговлей, наш остров утратил свое былое положение.

— Да, независимости мы предпочли торговлю. Ну, да это наш старый с вами спор. Вы мне лучше скажите, что делать с разросшимся населением? Оставим, однако, политику, социологию и всю эту кучу новых варварских понятий. С присущей вам интуицией вы, как всегда, угадали мое состояние. Да, я не то что расстроен, но — несколько обескуражен. У меня столько различных дел, к тому же я подумываю о парламенте, и если Вернон оставит меня, то я просто не знаю, как со всем управлюсь. Вы слышали о его нелепых мечтаниях? Литературная слава, холостяцкая квартира, дешевые харчевни и тому подобная дребедень.

Летиция слышала о планах Вернона и — так как к литературной славе она относилась иначе, нежели ее собеседник, — покраснела. Затем устыдившись своего румянца, нахмурилась.

Сэр Уилоби тотчас галантно к ней склонился.

— Мисс Дейл хмурится? — игриво спросил он.

— Разве?

— Еще как!

— А сейчас?

— Как туча!

— Ах!

— Улыбнитесь же, чтобы развеять мои сомнения!

— Раз вы этого просите, постараюсь!

Великая грусть объяла сэра Уилоби. На свете не было другой такой женщины, с кем бы он мог так успешно воскрешать изящные манеры придворных дам и кавалеров старой Франции. Нет, он не жаждал возрождения той эпохи, он просто мечтал сохранить для себя небольшой заповедник, куда можно было бы забредать время от времени, когда на него найдет желание блеснуть изяществом своего ума в обществе дамы, способной оценить его по достоинству. Беседы с Летицией дарили ему эту сладостную иллюзию. Да и сама она не была лишена известной грации.

Сохранится ли в ней эта драгоценная способность сознавать его превосходство? До сих пор, на протяжении долгих лет, она умудрилась это сознание сохранить во всей его первозданной свежести. Но если она выйдет замуж? Как ужасна эта зависимость души от физической природы! Она сделается женой, быть может — матерью!.. В таком случае, говорил трезвый рассудок, многое в ней должно будет перемениться. Сэр Уилоби принадлежал к гордой породе людей, избравших своим лозунгом: «Все — или ничего!» — и прибегающих к этому лозунгу всякий раз, что они вынуждены от чего-либо отказаться. Малейшее изменение для них равносильно кардинальной перемене.

Следовательно, если есть опасность, что брачные узы хотя бы в малой мере могут на нее повлиять и что-нибудь в ней изменить, незачем ей эти узы навязывать, тем более что она как будто вполне смирилась с положением старой девы.

К тому же он и по сей час не совсем оправился от раны, которую несколько лет назад сам же и нанес своему чувствительному сердцу. Это было на балу, данном в честь его совершеннолетия, когда, движимый благородным порывом, он подвел Вернона к мисс Дейл и соединил их руки для танца. С тех пор — год, два и даже три спустя, — как бы пышно ни справлялся день его рождения, все великолепие торжества меркло в его глазах, стоило ему лишь вспомнить тот памятный день. И наконец, он еще не совсем избавился от алчного влечения решительно ко всем прекрасным представительницам слабого пола; так, в пору своей ранней юности он не мог равнодушно смотреть, когда какая-нибудь красавица, побуждаемая, как ему казалось, преступным легкомыслием, отдавала руку другому и позволяла себя увести. Он приходил в ярость, когда узнавал, что у какой-нибудь дамы, о красоте которой он был наслышан, объявлялся поклонник или — того хуже! — жених. Его объятия были необъятны, но не от безмерной чувственности — отнюдь! Он прекрасно понимал, что, будь он даже магометанин, он не мог бы обладать всеми женщинами на свете. Нет, он был бескорыстно влюблен в девственность и целомудрие — женихи и мужья были пятнами на его солнце. Ему было невыносимо видеть, как чистота приносится в жертву… другому. Что такое женщина, потерявшая свою первозданную свежесть? Помятая слива на лотке торговца фруктами — кто ее купит? О, румянец невинности!

— Повторяю, — продолжал сэр Уилоби, — теряя Вернона, я лишаюсь правой руки. А насколько я понимаю, дело идет к этому. Если мы не изыщем средства удержать Вернона, я его лишусь. Дорогая моя мисс Дейл, вы меня знаете. Во всяком случае, моего будущего биографа я, не задумываясь, направил бы к вам, — впрочем, в нарисованный вами образ пришлось бы внести небольшой корректив, дополнив его словом «себялюбие» и подчеркнув это слово жирной чертой. Для меня терять кого-либо из моего окружения — сущая мука. И если бы я мог предположить, что моя женитьба хоть сколько-нибудь изменит отношение ко мне моих друзей, мне было бы очень грустно. Зачем, скажите, Вернону покидать приятное и комфортабельное жилище ради грошовой профессии сочинителя? Какая ему в этом выгода? Слово «грошовый», — поправился Уилоби и отвесил поклон поэтессе Летиции, — относится, разумеется, лишь к скудности вознаграждения за литературный труд. Ну пусть, пусть он переезжает из Большого дома, если опасается, что появление молодой хозяйки нарушит прежнюю гармонию! Он ведь чудак, хоть и славный малый. Но в таком случае ему следует обзавестись собственным домом. Мой план относительно Вернона — а мужчины, мисс Дейл, да будет вам известно, не меняют своего отношения к старым друзьям и после женитьбы, — итак, мой план, который почти ничего не изменил бы в его образе жизни, — выстроить для него где-нибудь в дальнем конце моего парка маленький поэтический коттедж — на двоих. Я даже присмотрел одно местечко. Но вот в чем вопрос: может ли он жить там один? Мужчины, как я уже говорил, не меняются. Почему-то мы не можем утверждать того же о женщинах!

— Боюсь, что видовое понятие «женщина» заслоняет для вас отдельных женщин.

— Быть может, я и ошибаюсь относительно некой конкретной представительницы названного вида, но именно в силу моего расположения к ней я ощущаю известную тревогу. Подобное малодушие недостойно нас обоих, я знаю, но поймите источник моего страха! Видите ли, человек существо столь несовершенное, что, даже когда речь идет о чистейшей дружбе, ему свойственно испытывать ревность. Вместе с тем я был бы счастлив видеть эту конкретную особу счастливой, благополучной, живущей неподалеку от меня и дарующей мне свое общество. Эту особу я не воспринимаю как видовое понятие, поверьте мне!

— Если вам угодно под этой особой разуметь меня, сэр Уилоби, — сказала Летиция, — то я ведь не одна: у меня отец.

— Какой жених смирился бы, услышав подобный отказ? Он бы стал молить вас принять его в дом третьим и позволить ему разделить ваши заботы. Впрочем, я, кажется, уговариваю вас вопреки своим интересам. Ведь для меня это означало бы конец!

— Как так?

— Старые друзья так требовательны, так капризны! Нет, разумеется, «конец» — не в буквальном значении этого слова. Но все же, если мой старый друг ко мне переменится, очарованию этой дружбы, всей ее исключительности, пришел бы конец. Не самой дружбе, поймите, но той неповторимой форме, в которую она облечена. А если человек именно к этой форме привык? Или вы презираете понятие «привычка», коль скоро речь идет о чувстве? Но разве человек не раб привычки? А я во всем, что касается области чувств, ужасно малодушен. Я боюсь перемен. Разница в какую-нибудь десятую долю дюйма в привычном взмахе ресниц для меня уже ощутима. Вот до какой нелепости доходит моя впечатлительность! Итак, моя дорогая мисс Дейл, сдаюсь на вашу милость, я весь перед вами, со всеми моими слабостями, ничего не тая — вам, и только вам одной могу я так довериться. Подумайте же, что станет со мною, если мне придется вас потерять! Ах, ну, разумеется, весь этот страх мой вызван собственным моим маловерием! Ни супружество, ни материнство не заставит женщину с сильным характером забыть старого друга. В ее сердце всегда найдется для него уголок. Она может преодолеть, она непременно преодолеет более низменные инстинкты. Я всегда полагал, что человеку положено пройти через все фазы существования, и не вижу в этом ничего постыдного, если только они не взимают чрезмерной дани с главного — с духовной нашей сущности. Вы меня понимаете? Я ведь не мастер разглагольствовать на отвлеченные темы.

— Нет, отчего же, вы очень ясно высказались, — сказала Летиция.

— Быть может, я и не очень разбираюсь в психологии, — сказал сэр Уилоби, задетый ее прохладной похвалой. К мельчайшим градациям тона он был не менее чувствителен, чем к амплитуде колебания ресниц: в кем как бы жила своя, постоянная мелодия, и всякий звук, который не попадал ей в унисон, резал ему ухо, как диссонанс. Носителю подобной мелодии камертона не требуется. — Как здоровье вашего отца? Ему как будто легче эти дни?

— Сегодня утром, когда я его навещала, он ни на что не жаловался. С ним моя кузина Эмилия, она превосходная сиделка.

— Мне кажется, что Вернон ему по душе.

— Он относится к мистеру Уитфорду с величайшим уважением.

— А вы?

— Я тоже.

— Ну что ж, лучшей основы и не надо. Я хотел бы, чтобы самые дорогие моему сердцу друзья начинали именно с этого. Я не очень-то верю в стремительные браки, заключаемые очертя голову!.. Что о них сказать? Красноречивее всего говорит неминуемый их финал! Способности Вернона в самом деле заслуживают уважения. Его беда — застенчивость. Он, вероятно, смущается тем, что не капиталист! Казалось бы, он мог обратиться ко мне. Мой кошелек всегда открыт.

— О да, сэр Уилоби! — сказала Летиция с воодушевлением, ибо он славился своей благотворительностью.

Упившись взглядом, который сопровождал это восклицание, сэр Уилоби продолжал:

— Жалованье Вернона тотчас увеличится соответственно его новому положению. Ах, уж эти мне деньги! Впрочем, так на свете заведено. К счастью, я унаследовал деловую жилку своих предков и не имею склонности к мотовству. А Вернон мог бы достичь в пятьдесят раз большего, если бы с ним рядом был человек, способный оценить его достоинства и глядеть сквозь пальцы на его маленькие слабости. Впрочем, слабости его довольно заметны, даром что маленькие. Он давно уже знает о моем замысле, осуществление которого, однако, могло бы заставить меня пуститься еще в одно кругосветное путешествие, хоть я и домосед по натуре… Постойте, когда же это началась наша дружба? Помнится, мы были еще детьми… давным-давно…

— Мне пошел тридцатый год, — сказала Летиция.

Уязвленный ее бестактностью, — это было все равно как если бы дама (а в истории такие случаи бывали), по рассеянности или в состоянии аффекта, с интимностью, убивающей всякую поэзию, позволила себе снять парик в присутствии друга, — сэр Уилоби отомстил Летиции, дав ей понять, что она и не выглядит моложе своих лет.

— Талант, — произнес он, — не знает морщин.

Нельзя сказать, чтобы это был самый изысканный комплимент, какой ему доводилось произносить. Но ему причинили боль, а сразу оправиться от боли он не умел. Удар был тем чувствительнее, что пришелся в минуту, когда сэр Уилоби пребывал в состоянии душевной разнеженности. Он мог бы и сам прекрасно рассчитать возраст своей подруги. Его расстроило бесстыдство, с каким она о нем объявила. Оно заглушало сочные флейтовые рулады его песни.

Он взглянул на громоздкие золотые часы на камине и предложил прогуляться по газону перед обедом. Летиция собрала свое вышиванье и сложила его в коробку.

— Как правило, — сказал он, — сочинительницы не увлекаются рукоделием.

— Что же, — сказала она, — я готова отказаться, если нужно, либо от пера, либо от иглы, лишь бы не быть исключением из правила.

Сэр Уилоби вымучил из себя любезный каламбур, назвав ее поистине исключительной личностью, но тут же поморщился: в его комплименте, как в случайном аккорде, взятом рассеянной рукой органиста, не было никакого лада. Впрочем, своим замечанием Летиция помогла рассеять некоторые опасения — брак тридцатилетней женщины с его кузеном Верноном уже не представлялся ему такой катастрофой. И теперь, прогуливаясь по газону и поглядывая время от времени на окно, за которым его Клара беседовала с Верноном, он занимался приведением своих чувств в гармонию с планами, рассчитанными на его будущее благоденствие, — этот процесс именуется у музыкантов настройкой: полная гармония еще не достигнута, но близка. Мы ведь не ангелы, у которых цитра всегда настроена в лад небесному хору. Мы простые смертные и достигаем небесной гармонии с трудом, ценою страдания. Какая-то доза страдания была необходима и сэру Уилоби, хотя бы для того, чтобы оценить благородство собственных намерений. И он почувствовал, как в нем снова шевельнулась нежность к Летиции. «Такая жена была бы незаменима как собеседница», — подумал он. И эту-то незаменимую жену он дарил своему кузену!

Однако, судя по длительности переговоров между его Кларой и Верноном, кузена его приходилось еще уламывать принять этот драгоценный дар!