Глава двадцать восьмая

Возвращение

Заняв наблюдательный пост у окна, Клара смотрела, как Вернон переходит улицу и направляется к экипажу миссис Маунтстюарт-Дженкинсон; он, казалось, существовал лишь в двух измерениях — так сжал он плечи, так высоко поднял ворот пальто. От всей его фигуры так и веяло «бедным Томом»43. Глядя на него, Кларе самой стало холодно, и она поежилась.

Затем она увидела, как он прошел в здание вокзала. Зазвонил станционный колокол. Неужели это ее поезд? Он одобряет ее отъезд, иначе зачем бы он — в противовес всем своим словам — стал ей помогать? Впрочем, сегодня он казался сотканным из противоречий — совсем как женщина в представлении мужчин! Подошел поезд. Клара вздрогнула: никто ей не подал сигнала, — неужели Вернон ее обманул?

Но вот он снова вышел, сел в карету, и — завертелись колеса! В ту же минуту мимо нее промчалась коляска Флитча, в которой сидел полковник де Крей.

Вернон его заметил — это вне сомнения!

Да, но что принесло сюда полковника?

Кларе не в чем было себя упрекнуть: ни взглядом, ни намеком она не дала понять полковнику де Крею о своих намерениях. Однако мысль, что должен был подумать Вернон, увидев его, так ее угнетала, что она невольно чувствовала себя виноватой. Меж тем полковник де Крей был последний человек — за исключением Уилоби, — которого бы ей хотелось сейчас видеть.

Она уже боялась услышать станционный колокол, который должен был возвестить, что Вернон ее не обманул и она не опоздала на поезд, а главное, что она больше уже не в его руках, что она уже попала в другие руки.

Нервно покусывая перчатки, она окинула взглядом все эти взирающие на нее со стен фамильные портреты, похожие друг на друга как две капли воды, затем перевела глаза на пустой стакан и, подойдя к столу, потрогала и самый стакан, и торчавшую из него нелепую ложку.

Куда только не заведет нас тоскующий дух под впечатлением минутного отчаяния!

Вернон спросил ее, одна ли она. И вот теперь, уставившись на пустой стакан, Клара вспомнила и его странный вопрос, и тон, каким он был задан. Она не могла уловить связи между стаканом, из которого они оба пили обжигающую жндкость, и этим вопросом и только еще раз повторила: «Ах, он, наверное, заметил полковника де Крея!» Пустой стакан представлялся ей немым свидетелем чего-то такого, что она сама затруднилась бы определить. Ведь Вернон не принадлежал к разряду любезных кавалеров, которые вводят в самые обыденные поступки оттенок галантности. У всякой девушки имеются в душе тайники, куда и ей самой — каким бы живым умом она ни обладала — не дано проникнуть: от одних ключ утерян, к другим он еще не подобран, третьи охраняются призрачной стражей изнутри. Итак, Клара не могла бы сказать, о чем, собственно, свидетельствует пустой стакан. А если мы с вами случайно знаем больше, чем она, то мы не вправе навязывать кому-либо свои догадки. Самый запах, исходивший от стакана, был ей отвратителен, в нем было что-то постыдное. В каком-то необъяснимом порыве она чуть было не схватила ложку — на память? Да нет же, в предостережение внукам. «Взгляните, дети, на эту ложку, — сказала бы она им, — вы, наверное, погнушались бы размешивать ею чай в своей чашке; между тем в некоторую пору моей жизни, она была мне дороже золота и серебра, потому что благодаря ей я поняла…» — и так далее и так далее… мораль ее наставления была так же туманна, как мысль, его породившая. Впрочем, Клара уже знала, что ей делать.

Она сбежала вниз и столкнулась с полковником де Креем на ступенях, ведущих на платформу.

— Мисс Мидлтон!

В голосе полковника радостное изумление смешалось с торжеством самонадеянного человека, выигравшего рискованное пари.

— Я не опоздал, чтобы предложить свои услуги?

Она поблагодарила его.

— Вы отпустили коляску, полковник де Крей?

— Нет еще, я как раз шел разменять деньги, чтобы расплатиться с мистером Флитчем. Он меня нагнал на дороге. В той роли, какую ему приходится всякий раз играть в нашей судьбе, есть нечто фатальное, вы не находите? Мне оставалось одно — вскочить в коляску и покатить в ней с уверенностью волшебника, в распоряжении которого имеется собственный джинн.

— Обо мне тревожатся…?

— Немного… Впрочем, все уверены, что вы нашли где-нибудь пристанище от непогоды. Вы позволите мне вас сопровождать? Я весь к вашим услугам.

— Я думала было слетать к моей подружке мисс Дарлтон.

— Вы разрешите?.. Я так и подумал, что вы именно сегодня вознамерились повидаться с подругой. Но вам нельзя ехать одной.

— Пожалуйста, задержите коляску. Где Уилоби?

— В ботфортах! Но позвольте же, мисс Мидлтон! Мне не простят, если я отпущу вас одну.

— Меня искали?

— Так, немного поаукали. Но почему вы мне отказываете? Да и не нуждаюсь я в коляске, так или иначе. Если вы меня прогоните, я отправлюсь пешком. Флитч превосходный джинн, но на ближайшие сутки он, видно, утерял свои волшебные качества. К тому же я горю желанием вновь представиться мисс Дарлтон!

— Мисс Дарлтон — сторонница пунктуальнейшего соблюдения этикета, полковник де Крей.

— Тогда я предстану пред ней либо в качестве невежды, либо — бунтаря, как ей заблагорассудится. Я ее помню. Она произвела на меня огромное впечатление.

— Задним числом?

— Нет, просто при первом упоминании имени этой дамы память моя была в отлучке. Как у некоего генерала, сказавшего о своем обозе с амуницией: «А вот и моя армия!» — в то время как та плелась где-то в тылу. Или, если хотите, я был как слуга, уснувший во время пожара и сказавший в свое оправдание: «Я думал о другом». Если я позабыт — так мне и надо! Однако меня разбирает любопытство, вы скажете — остатки былого фатовства. По правде же говоря, мне просто не терпится проверить, какое впечатление я тогда произвел на вашу подругу — неужели никакого? Ведь и самый малый камешек воду рябит.

— Если вы это называете впечатлением, — парировала Клара, стремясь светской болтовней заглушить внутренние колебания.

— С меня и такого впечатления было бы довольно! Итак, если позволите, я пойду купить себе билет.

— Не надо, — сказала Клара.

— Ваш слуга умоляет вас!

Клара решительно мотнула головой, однако в глазах ее появилось мечтательное выражение. Она глубоко вздохнула: одним ударом она могла бы отрезать все! Как тогда, во время ее ночных размышлений, на нее нахлынула сладкая истома.

В это время к де Крею подошел носильщик: какому-то приезжему требовалась коляска Флитча. На платформе показался грузный старик, обремененный багажом.

— Джентльмен может занять коляску, — сказал де Крей и полез в карман, чтобы расплатиться с Флитчем.

— Откройте дверцу, — приказала Клара.

Флитч радостно дернул ручку. Дверца распахнулась, Клара уселась в коляску.

— Ну что ж, забирайся на козлы! — крикнул де Крей, еще не оправившись от постигшего его разочарования. — Я сяду с тобой.

Клара, однако, указала ему на место против себя. Де Крей возразил было, что теперь ему и непогода нипочем, но Клара продолжала держать дверцу открытой. В досаде на свою неудачу, де Крей предпочел бы отдаться на волю разъяренных стихий. Однако приглашение было слишком заманчиво.

Зазвонил станционный колокол, и, проезжая вдоль насыпи, Клара увидела, как мимо промчался поезд, извергая фонтаны пара наподобие кита. Она взглянула на часы: поезд опоздал на восемнадцать минут. Клара затруднилась бы объяснить, почему она сидит в коляске Флитча, а не там, в вагоне. Одно она знала наверное — что поступила так по собственной воле. Возвратиться ее заставил не мистер Уитфорд и, уж во всяком случае, не теперешний ее попутчик; да, она рвалась уехать всей душой, и, однако, вот как ни в чем не бывало возвращается в Паттерн-холл. Успокоившись на том, что поведение ее необъяснимо, она стала обдумывать свое предстоящее объяснение с Уилоби.

— В такую погоду нет смысла ехать в Лондон, — произнесла она.

Де Крей поклонился, не отрывая глаз от ее лица.

— Мисс Мидлтон, вы мне не доверяете.

— Из чего это следует? По-моему, доверяю, — ответила она.

— Сказать? Можно говорить откровенно?

— Если на это требуется мое разрешение, извольте.

— Совсем откровенно?

— Говорите. Но только, пожалуйста, не так торжественно. Этот дождь и без того нагоняет уныние.

— Флитч снова наш возничий, мисс Мидлтон. Вдумайтесь в это! Волна вновь и вновь выбрасывает его на тот самый берег, откуда он был изгнан, и какая-то невидимая нить связывает нас с его судьбой. Не имея счастья претендовать на вашу дружбу, сославшись на давность знакомства, единственное, на что я уповаю, это на мою преданность — а она зародилась в моей душе с самой первой минуты нашей встречи. Тому виною Флитч — если уж непременно искать виновного. Как знать, быть может, эти чары распались бы, если бы он водворился на своем прежнем месте?

— Как знать? — повторила Клара, улыбнувшись через силу. Непреклонность, которою так гордился Уилоби, оборачивалась против него самого, и это ей казалось высшей справедливостью.

— Боюсь, впрочем, что вы были правы и что у бедняги нет ни малейшего шанса, — продолжал де Крей. И, выдержав паузу, которую требовало приличие перед лицом чужого несчастья, он весело засмеялся. — Разве что мне взять его к себе на службу или сделать вид, будто беру! — сказал он. — Впрочем, унылая физиономия Флитча, маячащая на границе владений Большого дома, только оттеняет картину рая, раскинувшегося в пределах этих владений, не правда ли? Мисс Мидлтон, почему бы вам не довериться мне, хоть немного?

— В самом деле, почему бы вам не прикинуться, будто вы берете Флитча к себе?

— Мы могли бы с вами разработать этот план, если вам угодно. Настолько-то вы мне доверяете, я надеюсь?

— Я верю, что вы способны на любой поступок, продиктованный бескорыстной добротой.

— Вы это серьезно?

— Вполне серьезно. Вы могли бы объявить во всеуслышание, что берете Флитча с собой в Лондон.

— Мисс Мидлтон, вот вы сейчас собирались уезжать. Мое появление заставило вас изменить свое намерение. Следовательно, вы мне не доверяете. Оно и естественно. Было бы куда удивительнее, если бы вы мне доверяли. Все, что вы обо мне слышали, говорит о том, что мне доверять не следует — даже в минуту крайности. Я догадался, что вы собрались уезжать. Вы спросите, каким образом? Право, не знаю. Здесь, должно быть, действуют пресловутые силы симпатии, но это — явление необъяснимое. Существует естественная симпатия, также как и естественная антипатия. И только когда поживешь с человеком рядом, обнаруживаешь, какая же это сила!

Клара вздохнула, без слов согласившись со справедливостью этого замечания.

Коляску вдруг подбросило, — казалось, еще немного, и она опрокинется.

— Ах, Флитч! Пощади! — воззвал де Крей.

Клара улыбнулась.

— Нет, право же, — продолжал он, — с ним мы не можем считать себя в безопасности, как бы мы ни бодрились. Он вытряхнет из меня душу, вот увидите!.. Не все, однако, потеряно, если антипатия обнаружится вовремя, прежде, чем те, кто ее испытывает, соединят свои жизни — лишь бы у одной стороны хватило мужества в этом признаться, а у другой — ума! Иначе им вопреки собственному желанию пришлось бы надеть на себя ярмо. Тут самый опасный противник — Гордость, она-то и усадит обоих в карету и повезет их к роковым дверям. Единственный выход — пока не поздно, столкнуть этого возничего с козел. Высшая гордость на свете — это гордость обладания, и существует только один способ нанести ей смертельный удар: посеять сомнение. Иного способа научить Гордость уму-разуму нет. Надо только запастись мужеством.

Де Крей принялся опускать окно кареты, чтобы дать Кларе время обдумать его слова.

Кого же он разумел под Гордостью? Ну конечно, Уилоби! И разве сама она, поддавшись минутной слабости, не мечтала заставить его отказаться от нее тем самым способом, какой предлагал полковник?

— Вы знаете, мисс Мидлтон, я ведь немного разбираюсь в людях, — сказал он.

— Я это вижу.

— Итак, вы решили вернуться?

— О да.

— В самом деле, погода не располагает к путешествиям.

— Совсем не располагает!

— Вы можете полностью рассчитывать на мою скромность. Будьте великодушны — поверьте, что сюда меня привело не желание застигнуть вас врасплох и подглядеть вашу тайну. Я догадался, что вы поехали на станцию, и просто хотел предложить свою помощь.

— Скажите, вам не повстречалась карета миссис Маунтстюарт-Дженкинсон, когда вы подъезжали к станции? — спросила Клара, чуть краснея.

Де Крей вспомнил, что точно, какую-то карету он видел.

— Но самой миссис Маунтстюарт я не заметил — так это она была в карете?

— Да. Поэтому ваша скромность делу не поможет. Уж она-то вас заметила наверное.

— И вас тоже, мисс Мидлтон?

— Я предпочитаю думать, что меня видели. Когда иного выхода нет, я могу быть храброй, полковник де Крей.

— Я в этом не сомневался. Но только храбрость, как и прочие способности, нуждается в постоянной тренировке. Моя часто ржавеет и страдает ревматизмом.

— Мысль о тайных заговорах мне претит.

— Сделайте, пожалуйста, исключение для бедняги Флитча!

— Для него — так и быть.

Полковник высунул голову в окно и взглянул на спину своего будущего кучера.

— Сегодня на него можно положиться, — сказал он. — Разбушевавшиеся стихии отрезвляюще действуют на нашего друга. Он опасен только в ясную погоду. Через пять минут мы будем у ворот парка.

Клара подалась вперед, чтобы взглянуть на изгороди по обочинам дороги, ведущей к Большому дому, как бы возобновляя свое знакомство с ними. И ум и сердце ее были подавлены, она была как цветок, прибитый дождем и ветром к земле; и только благодаря женской привычке скрывать свое душевное состояние лицо ее не выказывало растерянности и беспомощности, которые она ощущала. Она была готова укорять Вернона за то, что он предоставил ей самой решать свою судьбу.

Невольный вздох вырвался из ее груди.

— Есть еще один поезд, в три часа, — с великолепной находчивостью откликнулся де Крей.

— И еще один, в пять. Сегодня мы обедаем у миссис Маунтстюарт. А я так жажду одиночества! Я не создана для обязательств. Как только меня связывают словом, я начинаю мечтать о свободе.

— Когда дама заявляет подобное, мисс Мидлтон…

— То что?

— То это значит, что она тяготится одиночеством.

Кларе нечего было возразить: увы, она знала, что способна привязаться к человеку всей душой. Нет свободы для слабых! Так ей оказал когда-то Вернон. И вот первая же ее попытка опровергнуть эту истину показала ей всю меру ее зависимости.

Как знать — будь это получасом раньше, в присутствии такого тонкого физиономиста, каким был полковник де Крей, когда дело касалось дам, подобное настроение могло бы оказаться для Клары роковым. К счастью, коляска уже подъезжала к воротам парка.

— Прикажете мне удалиться? — спросил де Крей.

— Нет, отчего же? — возразила она.

Полковник поблагодарил ее изящным наклоном головы. В его манере было столько обезоруживающей покорности, что Клара почувствовала себя совершенно непринужденно.

— Заранее придуманная история — западня для рассказчика, — сказал он.

— Это верно, — с готовностью согласилась Клара, не замечая, что тем самым вступает с ним в тайный сговор.

Откинув голову, он комически заморгал в знак того, что напрягает свои умственные способности.

— Вы правы, мисс Мидлтон, — когда заранее придумываешь, что сказать, ничего путного не выходит: сам же и увязнешь в собственных хитросплетениях. Правдивость и врожденная сообразительность — лучшие советчики. Поскольку вы олицетворяете собой правдивость, мне придется взять на себя второе.

Клара смутно чувствовала, что впереди ее ожидает еще большая путаница, но была благодарна своему собеседнику уже за то, что он не старается поколебать ее намерения объясниться с сэром Уилоби начистоту. В умении полковника изящно манипулировать фактами она не сомневалась — последнее время она и сама ощущала в себе не только некоторые способности в этой области, но и искушение их применить; избавляя ее от этой необходимости, де Крей как бы спасал ее от самой себя.

Каким образом его природная сообразительность должна будет поддержать Кларину правдивость, оставалось не совсем ясно, а поскольку она совершенно забыла о Кросджее, то и не подумала, как привести собственный правдивый рассказ в соответствие с отчетом мальчика об их утренней прогулке.

Пока коляска катила по парку, Клару больше всего занимала мысль, как примет ее возвращение Вернон. Ведь это он, собственно, и был его причиной, несмотря на то что сам приложил к тому так мало усилий, так мало, что она даже сомневалась, доставит ли оно ему радость.