Человек в культурах Востока и Запада

Философская антропология сложилась в дискуссии с биологической антропологией. Главный результат: человек незавершен от природы, открыт миру. Это усилило роль гуманитарных наук в создании теории антропогенеза. Важнейшую роль в развитии человека играл культурогенез. Человек стал определяться как продукт технологий, и прежде всего ― культурных. Отсюда вопрос о культурах Востока и Запада обретает решающее значение. Осмысление споров обнаруживает: прежде всего, человек понимается как европеец. Именно он возведен на вершину и является критерием человечности, потому и все остальные типы оказались недоразвитыми, а культуры ― догоняющими.

Различия мыслителей Востока и Запада прежде, может быть, и определялись языком, культурой, национальным характером, но это не принималось во внимание. Как и ученые, философы считали себя универсальными личностями и не видели различий между эллином и иудеем. Конечно, свои и чужие, варвары и цивилизованные люди и народы различались, но это не относилось к любителям мудрости. Ученые ― это космополиты. Странным образом обострение интереса к национальным особенностям философии произошло в наше время. То, что идеология имеет отношение к национальным интересам ― это бесспорно. Но философия возвышается над земными желаниями. И тем не менее, после провозглашения «конца идеологий», кажется, настает век национальной философии. Мы ищем «Русскую идею», европейцы ― «идею Европы». Ж. Деррида переописал «Богоизбранность еврейского народа» на философском языке. На Востоке во главу угла положена религия. Словом, старые символы народа, отечества, братства снова реанимированы и с этим связывают надежды на сохранение национальной культуры, подвергнувшейся прессингу глобализации. Действительно, когда-то эти символы служили основой единства народа. Но уже после французской революции, на знаменах которой красовалось и «братство», место религиозных войн в Европе заняла фаза национальных войн. Революции сопровождались гражданскими войнами, потому что «сборка» государства как нации требовала единства языка, правовых, моральных, норм, образа жизни и т. п. Особенно значительными потери гражданской войны были в Америке. Поэтому, на самом деле, для оптимизма у консерваторов нет оснований. Символы Родины и Отечества были переприсвоены национальными элитами, жаждущими власти, и, скорее всего, станут источником весьма кровопролитной борьбы в тех регионах, где будет вестись борьба за национальную независимость. Ведь нация ― это не то же самое, что народ, который формируется, как говорил Хайдеггер, благодаря «общности судьбы». Народ, этнос могут быть поняты как некие «естественно-исторические» образования, складывающиеся веками, объединенные языком, землей, родом, хозяйством, историей. Наоборот, нация ― понятие политическое, искусственно конструируемое для защиты интересов национального государства, которое уже не является ни Родиной, ни Отечеством, ибо посылает своих граждан воевать с соседями и умирать за приумножение богатства своей политической элиты. Боюсь, что став «россиянами», мы уже перестали быть народом и вступили в фазу национального самоопределения со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Хайдеггер противопоставлял категориальные и экзистенциальные способы освоения бытия. Заброшенность, забота о сподручном, ужас, бытие к смерти ― все это такие состояния Dasein, которые являются просветами для обнаружения бытия, где отсутствует различие субъекта и объекта. Возможно, это преодоление трансцендентализма и дает повод говорить о сходстве экзистенциализма и дзен-буддизма. Трансцендентальный идеализм понимает познание как понятийную реконструкцию мира. Аналитическая философия переводит это в план языка. Согласно ей, человек описывает и интерпретирует мир в терминах национального языка. В таком случае любая онтология оказывается ничем иным, как «трансцендентальной грамматикой». Наоборот, хайдеггеровские экзистенциалы играют роль медиумов бытия. Речь идет о новой атрибуции субъективной реальности, она понимается не как трансценденция, а как эманация. В отличие от познающего субъекта, Dasein не конструирует мир на основе понятий. Его переживания и настроения ― это медиумы обнаружения бытия.

Каковы же особенности субъективной реальности? Не только представления, но и другие переживания ― разнообразные волевые и эмоциональные состояния ― имеют то или иное когнитивное содержание, и поэтому могут быть оценены как рациональные или нерациональные. Вопрос в том, как это осуществляется на практике. Если сознание и реальность ― это «аутопойэтические», т. е. автономные, независимые структуры, то задача состоит в том, чтобы обнаружить каналы их подсоединения друг к другу. Эксперимент и техника изменяют не только объект, но и субъект. Практическое отношение человека к миру имеет респонзивный характер. При этом под техникой можно понимать не только инструменты, орудия труда и другие средства производства, но психотехнику, непосредственно направленную на «просветление» сознания. Суть этих технологий состоит в том, чтобы превратить человека из субъекта ― господина природы, в «просвет», т. е. место, где она реализуется как бытие. Истоки формирования такого рода технологий можно обнаружить в восточной культуре психической деятельности, в греко-римской «заботе о себе», а также в христианских практиках спасения. Эта старая культура сегодня оказывается весьма востребованной в связи с тем, что испытанные технологии классического образования перестали выполнять задачу гуманизации людей. Книжная культура с ее цивилизационными механизмами вытесняется масс-медиа, которые влияют на поведение людей не понятиями и обоснованиями, а завораживающими душу звуками и зрелищами. К тому же современная экономика ориентируется не на труд, а на потребление, управление телесными потребностями и желаниями становится более важным, чем «промывание мозгов». Поэтому реанимация старинного искусства существования представляется сегодня весьма актуальной и своевременной.

Феномен отчуждения, ярко описанный Марксом, и сегодня не дает покоя аналитикам современности. Изречения Хайдеггера «Никто не есть он сам. Нас живут другие» вкупе с тезисом о «забвении бытия» обострили интерес к традиционному искусству жизни или существования. Кстати, и Маркс мечтал о возвращении «родовой сущности человека», т. е. испытывал ностальгию по прошлому. Он интересовался «азиатским способом производства» и изучал русский язык, чтобы прочитать теорию «крестьянского социализма» Н. Г. Чернышевского. Сегодня общинный уклад уже мало кого завораживает, так как все боятся мафии. Но это еще один пример того, как современность использует старое наследие в своих целях. Зная об этом, уже нельзя призывать к возвращению общины с прежним пафосом. Но и очернять ее роль не следует. Может в экономическом отношении она не очень эффективна, зато в аспекте производства «человеческого капитала» равного ей не найдено. Здоровые, крепкие духом и телом люди ― это и есть главный продукт «колхозов» будь то российских или китайских.

Западные мыслители уже давно присматриваются к культуре Востока и заимствуют все полезное, интересное. Началось с «Шехерезады», благодаря которой Восток воспринимался как шкатулка с драгоценностями. Вслед за этим настала эра колонизации. Сегодня наоборот, растет интерес к искусству существования. Уже давно восточные наставники обосновались в современных мегаполисах и нашли там обширную аудиторию слушателей, учеников и последователей. Многие европейские мыслители и ученые тоже отдали дань моде и увлеклись восточной мудростью. Продуктом ее является, например, «Дао физики» Ф. Капра.